Оценивая место России
в кругу этих цивилизации, Л. Семенникова
отмечает, что она не вписывается
полностью ни в западный, ни в
восточный тип развития. Россия,
не являясь самостоятельной цивилизацией,
представляет собой цивилизационно
неоднородное общество. Это особый,
исторически сложившийся конгломерат
народов, относящихся к разным типам
развития, объединенных мощным, централизованным
государством с великорусским ядром.
Россия, геополитически расположенная
между двумя мощными центрами
цивилизационного влияния —Востоком
и Западом, включает в свой состав
народы, развивающиеся как по западному,
так и восточному варианту. Поэтому
Семенникова вслед за В. Ключевским,
Н. Бердяевым, Г. Федотовым подчеркивает,
в российском обществе неизбежно
сказывается как западное, так
и восточное влияние. Россия представляет
собой как бы постоянно “дрейфующее
общество” в океане современных
цивилизационных миров. Наряду с
такими концепциями Российской цивилизации
в настоящее время существуют
и ярко выраженные её дивергентные
варианты. Так, О. Платонов считает, что
русская цивилизация принадлежит
к числу древнейших цивилизаций.
Её базовые ценности сложились задолго
до принятия христианства, в Iтыс. до н.
э. Опираясь на эти ценности, русский
народ сумел создать величайшее
в мировой истории государство,
гармонично объединившее многие другие
народы. Такие главные черты русской
цивилизации, как преобладание духовно-нравственных
основ над материальными, культ
добротолюбия и правдолюбия, нестяжательство,
развитие самобытных коллективистских
форм демократии, воплотившихся в
общине и артели, способствовали складыванию
в России также самобытного хозяйственного
механизма, функционирующего по своим
внутренним, только ему присущим законам,
самодостаточного для обеспечения
населения страны всем необходимым
и почти полностью независимого
от других стран. Поскольку вопрос о
специфике цивилизационного развития
Востока, Запада и России рассматривается
неоднозначно, то предварительно надо
установить и основные направления
сравнительного изучения этой проблемы.
П. Сорокин обратил внимание на то,
что цивилизации различаются
между собой “доминантными формами
интеграции”, или “цивилизационными
матрицами”. Такое понимание цивилизации
отличается и от представления о
ней как о “конгломерате разнообразных
явлений” и не сводят цивилизацию
к специфике культуры, ибо в
качестве “доминантной формы интеграции”
могут выступать разные основания.
С позиций такого подхода можно
описывать различные поликультурные
цивилизации, например, российскую, характерной
чертой которой является интенсивное
взаимодействие многих уникальных культур
и почти всех мировых религий.
Кроме того, каждой цивилизации присущ
определённый генотип социального
развития, а также специфические
культурные архетипы. Следует также
выбрать не только ракурс цивилизационного
сравнения, но и точку отсчета
компаративного, сравнительно-исторического
анализа. Поскольку наиболее заметные
расхождения в развитии между
Востоком и Западом стали наблюдаться
с эпохи Возрождения, и в это
же время начался процесс культурно-религиозной
самоидентификации России по отношению
прежде всего к Западу, то в качестве
такой точки отсчета можно
выбрать XIV — XVIIвв. Тем более, что
большинство зарубежных исследователей
указывают на эпоху Возрождения
и Реформации как на время смены
матрицы европейской цивилизации,
а отдельные отечественные ученые
говорят применительно к этому
периоду о зарождении особой Российской
(евразийской) цивилизации.
В начале XIV в. Европа вступила
в полосу кризиса “христианского
мира”, который обернулся кардинальной
перестройкой социально-экономических
и духовных его структур. Нормативно-ценностный
порядок европейской цивилизации,
задававшийся католицизмом, вXIV - XVII вв.
постепенно утратил жесткую религиозную
обусловленность. На смену традиционному,
аграрному, социоцентристскому обществу
шло общество инновационное, торгово-промышленное,
городское, антропоцентристское, в
рамках которого человек постепенно,
с одной стороны, приобретал экономическую,
мировоззренческую, а затем и
политическую свободу, а с другой,
— превращался по мере наращивания
технологического потенциала в орудие
эффективной экономической деятельности.
Трансформация нормативно-ценностного
порядка в Европе произошла в
ходе “национализации” церкви государством
и религиозной реформации (протестантско-католического
противоборства), которые привели
к тому, что в результате социального
компромисса “единой и единственной
матрицей европейской цивилизации”
стал либерализм, который создал новое
нормативно-ценностное пространство,
универсальное для всей Европы и
автономное но отношению к возникшим
национальным государствам и к европейскому
культурному разнообразию. В фокусе
либерального мироощущения находится
человек, его неповторимая и уникальная
судьба, частная “земная” жизнь. Идеалом
либерализма выступает человек-личность,
гражданин, который не только осознает,
но и жить не может без гражданских
прав и свобод, прежде всего права
собственности и права индивидуального
выбора. Ядром исторической эволюции
либерализма явились идеи свободы
и толерантности. Свободы — как
возможности и необходимости
ответственного выбора и признания
права на свободу за другими. Толерантности
— как уважения не только своих,
но и чужих ценностей, как осмысления
и использования иного духовного
опыта в его самобытности.
Цивилизационный сдвиг в
Западной Европе в это время был
связан также с переходом с
эволюционного пути развития на инновационный.
Этот путь характеризуется сознательным
вмешательством людей в общественные
процессы, культивированием в них
таких интенсивных факторов развития,
как наука и техника. Активизация
этих факторов в условиях; господства
частной собственности, формирования
гражданского общества привела к
мощному технико-технологическому
рывку западноевропейской цивилизации
и возникновению в разных странах
такой формы политического режима
как либеральная демократия.
Для того чтобы перейти
на инновационный путь развития, необходимо
было особое духовное состояние, становление
трудовой этики, превращающей труд из
бытовой нормы в одну из главных
духовных ценностей культуры. Такая
этика стала складываться в Западной
Европе ещё во время первичной
распашки её земель, но окончательно утвердилась
в эпоху Реформации в форме
прежде всего протестантской трудовой
этики. Протестантский идеал “молись
и работай”, заложивший основы “духа
капитализма”, означал, что человек,
через работу обретая спасение души,
не делегирует свои права наверх, а
сам решает вес возникшие перед
ним проблемы, “здесь и теперь”,
не откладывая на завтра. Протестантская
трудовая этика создала благоприятные
условия для развития капитализма,
оказала влияние на процесс первоначального
накопления капитала. Огромную роль в
этом процессе сыграли Великие географические
открытия, которые, с одной стороны,
привели к невиданному росту
работорговли, а с другой стороны,
резко ускорили темпы и масштабы
накопления капитала в Европе за счёт
эксплуатации природных ресурсов и
населения“заморских территорий”.
Деньги, полученные в результате торговли,
всё больше начинают вкладываться в
производство. Оформляются контуры
европейского, а затем и мирового
рынка, центром которого становятся
голландские порты. Возникновение
рыночной экономики стало мощным
фактором достижений западноевропейской
цивилизации. Важные перемены происходят
в это время и в политической
жизни Европы. Меняется отношение
к государству: человек-личность все
более ощущает себя не подданным,
а гражданином, рассматривая государство
как результат общественного
договора.
Российская цивилизация
с момента своего возникновения
вобрала в себя огромное религиозное
и культурное многообразие народов,
нормативно-ценностное пространство бытия
которых не способно было к самопроизвольному
сращиванию, к синтезу в универсальном
для евразийского ареала единстве.
Православие было духовной основой
русской культуры, оно оказалось
одним из факторов становления российской
цивилизации, но не её нормативно-ценностным
основанием.
Таким основанием, “доминантной
формой социальной интеграции” стала
государственность. Примерно в XV в. происходит
превращение российского государства
в универсальное, под которым
Тойнби подразумевал государство, стремящееся
“поглотить” всю породившую его
цивилизацию. Глобальность подобной цели
порождает претензии государства
на то, чтобы быть не просто политическим
институтом, по и иметь некое духовное
значение, генерируя единое национальное
самосознание. Поэтому в Российской
цивилизации не было того универсального
нормативно-ценностного порядка, как
на Западе, который оказался бы автономным
по отношению к государству и
культурному многообразию. Более
того, государство в России постоянно
стремилось к трансформации национально-исторического
сознания, этнокультурных архетипов, пытаясь
создать соответствующие структуры,
“оправдывающие” деятельность центральной
власти. Такими легитимационными структурами
были прежде всего этатизм и патернализм,
то есть представления о государстве
как высшей инстанции общественного
развития, оказывающей постоянное покровительство
своим подданным. Со временем этатизм
и патернализм стали доминирующими
и в известной степени универсальными
структурами в массовом сознании
евразийского суперэтноса. Легитимность
государственной власти в России
поэтому опиралась не столько
на идеологию (например, идею“Москва
— Третий Рим”), сколько обусловливалась
этатистическим представлением о необходимости
сохранения политического единства
и социального порядка в качестве
антитезы локализму и хаосу. И
этот этатистско-патериалистский порядок
был реальным основанием соединения
разнородных национальных традиций
и культур.
Поэтому дуализм общественного
бытия в России имел иную природу,
чем на Западе. Он выражался, прежде
всего, в таких конфликтных тенденциях,
где одной из сторон всегда выступало
государство. Это —конфликт между
государственностью как универсализмом
и регионализмом как локализмом,
между государственностью и национальными
культурными традициями, между государственностью
и социальными общностями.
Существенно отличались и
способы разрешения конфликтов в
России, где их участники не просто
отрицают друг друга, а стремятся
стать единственной социальной целостностью.
Это приводит к глубокому социальному
расколу в обществе, который нельзя,
“снять” путем компромисса, его
можно только подавить, уничтожая
одну из противостоящих сторон. Отсюда
и своеобразная трактовка понятия
свободы в российской ментальности,
как признания только собственного
права на выбор и отказ другим
в таком праве. Свобода по-российски
— это воля, как свобода для
себя и подавление других. Кроме
того, следует учитывать и своеобразие
сложившегося в эпоху Московского
царства “вотчинного государства”.
Московские князья, а затем русские
цари, обладавшие огромной властью
и престижем, были убеждены, что земля
принадлежит им, что страна является
их собственностью, ибо строилась
она и создавалась по их повелению.
Такое мнение предполагало также, что
все живущие в России — подданные
государства, слуги, находящиеся в
прямой и безусловной зависимости
от государя, и поэтому не имеющие
права претендовать ни на собственность,
ни на какие-либо неотъемлемые личные
права.
Говоря об особенностях образования
Московского государства, надо отметить,
что с самого начала оно формировалось
как “военно-национальное”, доминантной
и основной движущей силой развития
которого была перманентная потребность
в обороне и безопасности, сопровождавшаяся
усилением политики внутренней централизации
и внешней экспансии.
Российское государство
в условиях социально-экологического
кризиса XV столетия присвоило себе
неограниченные права по отношению
к обществу. Это в значительной
степени предопределило выбор пути
социального развития, связанного с
переводом общества в мобилизационное
состояние, основу которого составили
внеэкономические формы государственного
хозяйствования, экстенсивное использование
природных ресурсов, ставка на принудительный
труд, внешнеполитическая экспансия
и колонизация, ставшая, по выражению
В. О. Ключевского, стержнем всей российской
истории. Поэтому для российской
цивилизации был присущ иной, чем
в Западной Европе, генотип социального
развития. Если западноевропейская цивилизация
перешла с эволюционного пути
на инновационный, то Россия пошла по
мобилизационному пути, который осуществлялся
за счёт сознательного и “насильственного”
вмешательства государства в
механизмы функционирования общества.
Такой тип развития является или
средством выхода из застойного состояния,
или инструментом ускорения эволюционных
процессов, т. е. таких процессов, когда
его стимулы формировались исключительно
в качестве реакции на внешние
покушения, поэтому мобилизационный
тип развития представляет собой
один из способов адаптации социально-экономической
системы к реальностям изменяющегося
мира и заключается в систематическом
обращении в условиях стагнации
или кризиса к чрезвычайным мерам
для достижения экстраординарных целей,
представляющих собой выраженные в
крайних формах условия выживания
общества и его институтов. Характерной
чертой социального генотипа России
стала тотальная регламентация
поведения всех подсистем общества
с помощью властно-принудительных
методов. В результате включались такие
механизмы социально-экономической
и политической организации и
ориентации общества, которые перманентно
превращали страну в некое подобие
военизированного лагеря с централизованным
управлением, жесткой социальной иерархией,
строгой дисциплиной поведения,
усилением контроля за различными аспектами
деятельности с сопутствующими всему
этому бюрократизацией, “государственным
единомыслием” как основными
атрибутами мобилизации общества на
борьбу за достижение чрезвычайных целей.
Причем военизирование российского
общества не было следствием широкомасштабной
кампании или политической истерии,
хотя они постоянно имели место
с истории России. Это было результатом
постоянного воспроизводства даже
в обычных условиях “мирного”времени
тех её институциональных структур,
которые были созданы потребностями
мобилизационного развития.
Поэтому одной из особенностей
мобилизационного развития России было
доминирование политических факторов
и, как следствие, гипертрофированная
роль государства в лице центральной
власти. Это нашло выражение в
том, что правительство, ставя определенные
цели и решая проблемы развития,
постоянно брало инициативу на себя,
систематически используя при этом
различные меры принуждения, опеки,
контроля и прочих регламентации.
Другая особенность состояла
в том, что особая роль внешних
факторов вынуждала правительство
выбирать такие цели развития, которые
постоянно опережали социально-экономические
возможности страны. Поскольку эти
цели не вырастали органическим образом
из внутренних тенденций её развития,
то государство, действуя в рамках старых
общественно-экономических укладов,
для достижения“прогрессивных”
результатов, прибегала в институциональной
сфере к политике “насаждения
сверху” и к методам форсированного
развития экономического и военного
потенциала. В России, на Западе и
Востоке сформировались также разные
типы людей со специфически присущими
им стилями мышления, ценностными
ориентациями, манерой поведения. В
России сложился православный (“Иоанновский”),
мессианский тип русского человека.
В православии сильнее всего
выражена эсхатологическая сторона
христианства, поэтому русский человек
в значительной степени апокалиптик
или нигилист (Н. Бердяев). “Иоанновский”
человек в связи с этим обладает
чутким различением добра и зла,
он зорко подмечает несовершенство
всех поступков, нравов и учреждений,
никогда не удовлетворяясь ими и
не переставая искать совершенного добра.
Признавая святость высшей ценностью,
“Иоанновский” человек стремится
к абсолютному добру, и поэтому земные
ценности рассматривает как относительные
и не возводит их в ранг “священных” принципов.
Если “Иоанновский” человек, который
хочет действовать всегда во имя чего-то
абсолютного, усомнится в идеале, то он
может дойти до крайнего охлократизма
или равнодушия ко всему, и поэтому способен
быстро пройти путь от невероятной терпимости
и покорности до самого необузданного
и безграничного бунта.
Стремясь к бесконечному
Абсолюту, “Иоанновский” человек
чувствует себя призванным создать
на земле высший божественный порядок,
восстановить вокруг себя ту гармонию,
которую он ощущает в себе. “Иоанновский”
человек — это мессианский
тип человека. Его одухотворяет не
жажда власти, но настроение примирения.
Он не разделяет, чтобы властвовать,
а ищет разобщенное, чтобы его
воссоединить. Он видит в мире грубую
материю, которую нужно осветить
и освятить.