2. VII – VI вв. до н. э.
– XIV – XVII вв. – время зарождения
и становления общества европейского
типа и социальной дихотомии,
параллельного сосуществования
“европейского” и “азиатского”
миров. В результате социальной
мутации в Древней Греции появился
феномен “античности” как генотип
европейской цивилизации, инновационной,
персоноцентристской, частнособственнической,
гражданской. 3. С XVII в. – время
общечеловеческой интеграции и
возникновения всемирной истории
на путях модернизации и глобальной
трансформации. В XVIII – ХIХ вв.
в результате западной экспансии
на Востоке происходил симбиоз
традиционных и европейских структур,
в XXстолетии начался переход от симбиоза
к синтезу, большое влияние на процесс
которого оказало цивилизационное разнообразие
Востока.
При столкновении двух типов
развития (“традиционного” и “инновационного”)
в условиях, когда сила государства
определялась технико-экономическими
и военно-политическими преимуществами,
явное превосходство оказалось
на стороне европейской цивилизации.
Однако конец XX в. обнаружил, с одной
стороны, негативные последствия технологической
экспансии европейской цивилизации,
приведшей человечество к глобальному
кризису, а с другой, – выявил
духовные преимущества неевропейского
варианта развития.
2. ЗАПАД-ВОСТОК-РОССИЯ: ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЕ
ТИПЫ
Интерес на Западе к Востоку
возник благодаря свидетельствам христианских
миссионеров XVI — XVII вв. , которые первыми
обратили внимание на существенные различия
между регионами в политическом
устройстве и ценностных ориентациях
людей. Эти свидетельства положили
начало двум направлениям с оценке
Востока: панегирическому и критическому.
В рамках первого Восток, и прежде
всего Китай — страна всеобщего
благоденствия, учености и просвещенности,
— ставился в пример европейским
монархам как образец мудрости и
управлении. В рамках второго внимание
акцентировалось на духе застоя и
рабства, царившем в восточных деспотиях.
При непосредственном столкновении
двух типов цивилизационного развития,
восточного и западного, в условиях,
когда сила государства определялась
технико-экономическими и военно-политическими
преимуществами, обнаружилось явное
превосходство европейской цивилизации.
Это породило в умах европейских
интеллектуалов иллюзию “неполноценности”
восточного мира, на волне которых
возникли концепции “модернизации”
как способа приобщения “косного”Востока
к цивилизации. С другой стороны,
на Востоке об отношении европейцев
практически до концаXIX в. господствовало
представление о подавляющем
морально-этическом превосходстве
восточной цивилизации, о том, что
у “западных варваров” заимствовать
нечего, кроме машинной технологии.
Современный цивилизационный подход,
основываясь на идеях “культурного
плюрализма”, на признании неустранимости
культурных различий и необходимости
отказа от всякой иерархии культур
и, следовательно, отрицания европоцентризма,
вносит целый уточнений в концепцию
о принципиальном различии путей
исторического развития Востока
и Запада. Все более утверждается
мысль о том, что “отставание”Востока
носит исторический характер: до определенного
времени Восток развивался достаточно
устойчиво, в том“своем ритме”,
который был вполне сопоставим с
ритмом развития Запада. Более того,
ряд исследователей считает, что
исторически Восток вообще не является
альтернативой Западу, а выступает
исходным пунктом всемирно-исторического
процесса. В частности, Л. Васильев рассматривает
“азиатское общество” как первую
цивилизационную форму постпервобытной
эволюции общины, сохранившую господствующую
в ней авторитарно-административную
систему и лежащий в ее основе
принцип редистрибуции.
Для возникших на Востоке
деспотических государств характерным
было отсутствие частной собственности
и экономических классов. В этих
обществах господство аппарата администрации
и принципа централизованной редистрибуции
(дань, налоги, повинности) сочеталось
с автономией общин и иных социальных
корпораций при решении всех внутренних
проблем. Произвол власти при соприкосновении
индивида с государством порождал синдром
“сервильного комплекса”, рабской
зависимости и угодливости. Общество
с таким социальным генотипом
обладало прочностью, которая проявлялась,
помимо прочего, в неискоренимой
потенции регенерации: на базе рухнувшего
по той или иной причине государства
с легкостью, почти автоматически,
возникало новое с теми же параметрами,
даже если это новое государство
создавалось иным этносом.
По мере эволюции этого
общества появились товарные отношения
и частная собственность. Однако
с момента своего возникновения
они сразу же ставились под
контроль власти, и потому оказывались
полностью от неё зависимыми. Многие
восточные государства древности
и средневековья имели процветающее
хозяйство, большие города, развитую
торговлю. Но все эти зримые атрибуты
частнособственнической рыночной экономики
были лишены того главного, что могло
бы обеспечить их саморазвитие: все
агенты рынка были заложниками власти
и любое неудовольствие чиновника
оборачивалось разорением, если не
гибелью и конфискацией имущества
в пользу казны.
В “азиатских” обществах
господствовал принцип “власти
— собственности”, т. е. такой порядок,
при котором власть рождала собственность.
Социальную значимость в государствах
Востока имели лишь причастные к
власти, тогда как богатство и
собственность без власти мало что
значили. Утратившие власть становились
бесправными. На рубеже VII — VI вв. до н.
э. в Южной Европе в рамках общества
такого типа произошла социальная мутация.
В результате реформ Солона и связанных
с ними процессов с полисах
Древней Греции возник феномен античности,
основу которого составляли гражданское
общество и правовое государство; наличие
специально выработанных юридических
норм, правил, привилегий и гарантий
для защиты интересов граждан
и собственников.
Основные элементы античной
структуры не только выжили, но и
в синтезе с христианством
способствовали формированию в средневековых
городах-коммунах, торговых республиках
Европы, имевших автономию и самоуправление
(Венеция, Ганза, Генуя), основ частнособственнического
рыночного хозяйства. В эпоху
Возрождения, а затем Просвещения
античный генотип Европейской цивилизации
проявился в полной мере, приняв
форму капитализма.
Несмотря на альтернативность
социального генотипа античности по
сравнению с эволюционным типом
развития на Востоке, примерно до XIV —
XVIIвв. между Западом и Востоком
было много общего. Культурные достижения
на Востоке в это время были
вполне сопоставимы по своему значению
с успехами европейского Возрождения
(система Коперника, книгопечатание,
великие географические открытия).
Восток — это крупнейшие в мире
гидротехнические и оборонительные
сооружения; многопалубные корабли,
в том числе и для океанского
мореплавания; разборные металлические
и керамические шрифты; компас; фарфор;
бумага; шелк.
Более того, Европа, выступая
наследницей античной цивилизации,
приобщалась к ней через мусульманских
посредников, впервые познакомившись
со многими древнегреческими трактатами
в переводе с арабского. Многие европейские
писатели-гуманисты эпохи Возрождения
широко пользовались художественными
средствами, разработанными в иранской
и арабской поэзии, а само понятие
“гуманизм” (“человечность”) впервые
прозвучало на фарси и было осмыслено
в творчестве Саади. Однако между
Востоком и Западом в рамках их
традиционного в целом развития
были и существенные различия, прежде
всего в плане духовного освоения
аналогичных достижений. Так, в Европе,
несмотря на господство латыни как
элитарного языка эпохи Возрождения,
книгопечатание развивалось на местных
языках, что расширяло возможности
“демократизации”литературы и науки.
На Востоке сама мысль о том, что,
например, корейский или японский
язык может быть“ученым”языком конфуцианства,
в то время вообще не возникала. Это
затрудняло доступ к высокому знанию
простых людей. Поэтому книгопечатание
па Западе сопровождалось усилением
авторитета книги, а на Востоке —
Учителя, ученого-книжника”, “последователя”
и “правильного толкователя” какого-либо
учения. Различными были также судьбы
науки на 3ападе и Востоке. Для
гуманистов Запада и гуманитариев Востока
общими были синкретизм знания и морали,
постоянная обращённость к посюсторонним
проблемам человеческого бытия.
Однако научная мысль Запада всегда
была обращена вперед, и это проявилось
в ее повышенном внимании к естествознанию,
фундаментальным исследованиям, а
это требовало соответствующего
уровня теоретического мышления. Научной
добродетелью Востока являлось углубление
в древние этико-философские трактаты
в поисках скрытых в них предвосхищений.
“Ученые”конфуцианцы, демонстрируя свою
идейную привязанность к классическим
авторитетам, постоянно вращались в кругу
лишь“правильных” к ним комментариев,
даже не помышляя о том, чтобы изменить
не только дух, но и букву канона. Поэтому
на Востоке “наука” до приобщения её
к “западному” научно-рациональному
типу оставалась в рамках рецептурной,
практико-технологической деятельности.
Восток не знал такого логического феномена,
как доказательство, там существовали
лишь предписания, “что делать” и “как
делать”, и знания об этом в незыблемом
виде передавались из поколения в поколение.
В связи с этим на Востоке так и не возник
вопрос об осмыслении в рамках методологической
рефлексии всего того “научного” богатства,
которое было накоплено тысячелетней
в ходе рецептурно-утилитарной ученой
деятельности. На Востоке наука была не
столько теоретической, сколько практической,
неотделимой от индивидуально-чувственного
опыта ученого. Соответственно, в восточной
науке было иное понимание истины, господствовал
не логический, а интуитивный метод познания,
что предполагало ненужность строгого
понятийного языка и всякого формального
знания. Естественно, что различные конфуцианские,
буддистские, даоссийские, синтоистские
системы знаний, воспринимались европейцами
как“вненаучные”, “донаучные” или “антинаучные”.
Характеризуя феномен “восточной науки”,
некоторые исследователи обращают внимание
на два момента. Во-первых, полагают они,
мы упускаем из виду возрастную разницу
цивилизаций Востока и Запада: “Может
быть то, с чего начинали греки, для китайцев
было пройденным этапом? ”. Во-вторых,
“наука на Востоке носила синкретический
характер” не потому, что не успела выделиться
в самостоятельный вид деятельности, а
потому, что научное знание было не высшей
целью духовного опыта, а лишь его средством
(Т. Григорьева). Из этих предположении
можно заключить следующее: на Востоке
уже в то время или знали, что есть подлинная
“вселенская” наука, и поэтому вполне
сознательно миновали дедуктивно-теоретический
этап её развития, или предвосхитили современные
методологические искания в русле постмодернизма.
Однако более предпочтительным
выглядит представление о том, что
на Востоке доминировали иные, не дискурсивные
стили мышления и познания, где
идеи выражались не столько в понятийной,
сколько художественно-образной форме,
опорой которых служат интуитивные
решения, непосредственные эмоции и
переживания. Это придавало большую
значимость интерпретации, а не трансляции
накопленного мыслительного материала
и социального опыта. В XIV — XVII вв.
, когда наметился существенный перелом
в альтернативном развитии цивилизаций
Запада и Востока, с проблемой
самоидентификации в западно-восточном
культурном ареале столкнулась и
Россия, заявившая теорией“Москва
— Третий Рим” о своей православно-культурной
и мессианской исключительности.
Вопрос об отношении России к цивилизациям
Запада и Востока стал предметом
теоретической рефлексии в XIX в. Г.
Гегель, не видя будущности в культурно-историческом
развитии России, вычеркнул ее из списка“исторических
народов”. П. Чаадаев, признавая своеобразие
цивилизационного развития России, видел
его в том, что“мы никогда не шли
вместе с другими народами, мы не
принадлежим ни к одному из известных
семейств человеческого рода, ни к
Западу, ни к Востоку и не имеем
традиций ни того, ни другого, “мы все
еще открываем истины, ставшие
избитыми в других странах”. В полемике
западников и славянофилов сформировались
две противоположные версии цивилизационной
принадлежности России. Одна версия связывала
будущее России с ее самоидентификацией
в русле европейской социо– культурной
традиции, другая – с развитием
самобытно – культурной ее самодостаточности.
К. Леонтьев разработал концепцию , восточно-христианской
(византийской) культурной “прописки”России.
Н. Данилевский, наиболее перспективным
считал противостоящий западной культуре“славянский
тип” цивилизации, полнее всего выраженный
в русском народе. А. Тойнби рассматривал
Российскую цивилизацию в качестве
“дочерней”зоны православной Византии.
Существует также евразийская концепция
цивилизационного развития России, представители
которой, отрицая как восточный,
такuзападный характер российской культуры,
вместе с тем ее специфику усматривали
во взаимном влиянии на неё западных и
восточных элементов, полагая, что именно
в России сошлись и Запад, и Восток. Евразийцы
(Н. Трубецкой, П. Савицкий, Г. Флоровский,
Г. Вернадский, Н. Алексеев, Л. Карсавин)
отделяли Россию не только от Запада, но
и от славянского мира, настаивая на исключительности
её цивилизации, обусловленной спецификой
“месторазвития”русского народа. Вo-первых,
своеобразие русского (российского) национального
самосознания они усматривали в том, что
громадные пространства России, расположившиеся
в двух частях света, накладывали отпечаток
на своеобразие ее культурного мира. Во-вторых,
евразийцы подчёркивали особое влияние
на него“туранского” (тюрско-татарского)
фактора. Важное место в евразийской концепции
цивилизационного развития России отводилось
идеократическому государству как верховному
хозяину, обладающему исключительной
властью и сохраняющему тесную связь с
народными массами. Своеобразие Российской
цивилизации виделось и в том, что национальным
субстратом ее государственности выступала
единая многонациональная евразийская
нация. В настоящее время также существуют
различные цивилизационные типологизации
исторического процесса конвергентного
и дивергентного характера. Так, некоторые
отечественные исследователи отстаивают
тезис о существовании двух типов цивилизаций
— западной и восточной, в ходе взаимодействия
которых происходит “вестернизация”Востока
на основе модернизации. К определяющим
чертам восточных обществ они относят“неразделённость
собственности и административной власти”;
“экономическое и политическое господство
— часто деспотическое — бюрократии”;
“подчинение общества государству”,
отсутствие “гарантий частной собственности
и прав граждан”. Для западной цивилизации,
наоборот, характерны гарантии частной
собственности и гражданских прав” как
стимул к инновациям и творческой активности;
гармония общества и государства; дифференциация
власти и собственности (Е. Гайдар). В такой
цивилизационной трактовке Россия выглядит
обществом восточного типа.
А. Ахиезер также различает
два типа цивилизаций — традиционную
и либеральную. “Традиционной цивилизации
присуще господство статичного типа
воспроизводства, который нацелён
на поддержание общества, всей системы
социальных отношений, личности в соответствии
с некоторым идеализирующим прошлое
представлением”. В либеральной
цивилизации “господствующее положение
занимает интенсивное воспроизводство,
которое характеризуется стремлением
воспроизводить общество, культуру, постоянно
углубляя её содержание, повышая социальную
эффективность, жизнедеятельность”. Россия,
считает Ахиезер, в своем историческом
развитии вышла за рамки традиционной
цивилизации, встала на путь массового,
хотя и примитивного утилитаризма.
Но тем не менее не сумела преодолеть
границу либеральной цивилизации.
Это означает, что Россия занимает
промежуточное положение между
двумя цивилизациями, что позволяет
говорить о существовании особой
промежуточной цивилизации, сочетающей
элементы социальных отношений и
культуры обеих цивилизаций.
Основными категориями социокультурной
динамики России как промежуточной
цивилизации являются инверсия и
медиация, для инверсии характерна
напряженная направленность деятельности
на воспроизводство определенного
типа общества. Господство инверсии в
каждый момент времени не требует
того, чтобы долго и мучительно
вырабатывать принципиально новые
решения, но открывает путь быстрым,
логически мгновенным переходам
от настоящей ситуации к идеальной,
которая, возможно, в новых одеждах
воспроизводит некоторый элемент
уже накопленного культурного богатства.
Медиация, наоборот, обусловливает
конструктивную напряжённость человеческой
деятельности на основе отказа от абсолютизации
полярностей и максимизации внимания
к их взаимопроникновению, к их сосуществованию
друг через друга. Другой особенностью
России как промежуточной цивилизации,
но мнению Ахиезера, является раскол культур
и социальных отношений. При этом
раскол рассматривается как патологическое
состояние общества, характеризующееся
застойным противоречием между
культурой и социальными отношениями,
между субкультурами одной культуры.
Для раскола характерен“заколдованный
круг”: активизация позитивных ценностей
в одной из частей расколотого общества
приводит в действие силы другой части
общества, отрицающей эти ценности. Опасность
раскола состоит в том, что он, нарушая
нравственное единство общества, подрывает
саму основу для воспроизводства этого
единства, открывая путь социальной дезорганизации.
Л. Семенникова выделяет три типа: “непрогрессивная
форма существования”, “циклическое”
и “прогрессивное развитие”. К непрогрессивному
типу она отнесла “народы, живущие в рамках
природного годового цикла, в единстве
и гармонии с природой”. К циклическому
типу развития — восточные цивилизации.
Прогрессивным тип представлен Западной
цивилизацией, начиная с античности до
наших дней.