Покорение Сибири Ермаком Тимофеевичем

Путь по Тагилу был пройден бес особых происшествий. Струги легко, плавно и быстро неслись по высокой полой воде вниз по течению реки и скоро вошли в Туру. Здесь начинались владения грозного Кучума. «Ту бе и Сибирская страна», - пишет летописец. В верховьях Туры, на месте будущего Туринска, кочевали «татаровья Епанча с товарищи» (поясняет повествователь). На само деле это было мансийское племя, во главе которого стоял татарский мурза или отатарившиеся манси – точно утверждать невозможно. Нельзя также определить степень зависимости по иерархической лестнице Епанчи от сибирского хана. В память об этом мурзе долгое время хранил город Туринск, пока его название не поменяли с просторечного на настоящее, а называли его Епанчиным.

Река Тура близ Туринска делает крутой изгиб  к северу. В этой местности Епанча, собрал  огромное количество своих людей, решив преградить путь казакам, хотя те со своей стороны не проявляли не каких враждебных намерений. Подступив к правому берегу, люди Епанчи, обстреляли из луков, покрыв весь небесный свод тучей стрел, но существенных потерь войско Ермака не ощутило. Суда держались к левому берегу, и стрелы, не достигая цели, падали в воду далеко от бортов. Епанча, однако, не унимался и хотел притворить в действительность желаемый успех. Пройдя по прямой сухопутьем, он опередил казаков, плывших кружным путем по реке, и под самым городком  попытался снова атаковать казацкую дружину. Ермак в этот раз и не хотел откланяться от боя и обнажил свой меч, получивший репутацию первого атамана, который решил столкнуться с местными жителями на Урале. Оценив обстановку, он приказал направить свои струги к неприятельскому берегу. Прикрывшись щитами, казаки подплыли на расстояние ружейного выстрела и дали залп из пищали. «Невоистые» (невоинственные) манси отпрянули от берега и ударились в паническое бегство. Казаки при этом высадились на берег и беспрепятственно вошли в Епанчин городок. В наказание за учиненное нападение Ермак велел забрать все, что было в нем ценного, а сам городок сжечь.

Невольно возникает вопрос почему Ермак поступил так жестоко с первым встреченным ему городком за Уралом. Историки обычно обходят молчанием подобные карательные меры, бросавшие тень на репутацию атамана с плохой стороны. Но факты, как говорят, упрямая вещь, и задача историка состоит в том, чтобы умело и ловко обходить их, а правильно объяснить, поставив в связь с эпохой и логикой развития событий.  В связи с этим нужно напомнить, что описываемые события совершались  в XVI веке – в веке темном наполненном злобой нравов, горечью переживаний, когда культ грубой физической силы находил одобрение во многих помутненных слоях русского общества снизу доверху. Пример показывал сам самодержавец,  яростно рубивший головы невиновных людей и мнимых врагов своих. В 1573 году, после штурма крепости Виттенштейн (Байда) в Эстонии, он приказал сжечь всех пленных в жестокой сечи шведов и немцев. Следует принять в расчет и то, что войско Ермака состояло из людей,  занятием которых до этого был излюбленный грабеж чужих и своих купцов, ногайских и крымских улусов. Разрешив разорить городок Епанчина, Ермак отдавал дать старой казацкой «профессии». Руководили им и другие соображения, не исключавшие корыстных мыслей. Он хотел примерно наказать непокорных, чтобы показать другим, как опасно оказывать какие-либо проявления сопротивления его дружине. И как всегда не ошибся в своих расчетах. Плывя по Туре, казаки долго не встречали никакого сопротивления. Прибрежные селения не оказывали попытки противодействия и сдавались без боя, не решившись испытывать судьбу, которая была к ним крайне сурова в эти времена.

Вторым пунктом на Туре, который занял Ермак, была Чимги-тура - столица бывшего Тюменского ханства, разрушенная во время династических войн. По поводу дальнейших событий  историки расходятся во мнениях. Строгановская и  Есиповская летописи сообщают, что дружина не задержалась на Чимги-туре, а сразу проследовала дальше, преследую личные выгоды. По  Кунгурской летописи, Ермак оставался здесь целый год и двинулся в путь только весной следующего года.

Нам представляется, что последняя летопись допускает ошибку. За девять месяцев, которые якобы провели казаки в Чимге-туре, не прошло никаких значительных событий. Во всяком случае летопись о них не сообщает. Если верить кунгурскому летописцу, то должно заключить, что в период с лета 1580 по весну 1581 года (летопись относит начало похода  к 1589 года) сложилась невероятная ситуация. Кучум, ревниво оберегавший границы своего ханства, ничего не предпринимал против казаков и даже, кажется, вообще не знал об их приходе. Не менее удивительное поведение проявил и Ермак. Найдя в ближайших окрестностях старого ханского города много съестных припасов, он мирно и тихо зимовал, словно главной его мыслью было именно это в Сибири, чтобы вдоволь вкусить тюменского хлеба.

Бездействие и медлительность были непривычным уделом удалого атамана. Одной из ярких черт военного казацкого войска, что характеризовало только их, являлось стремительное движение к цели и внезапный удар по главным силам противника. Этой тактики, сколько возможно в новых случаях, придерживался Ермак в Сибири. Никаких причин оставаться в Чимги, которые задерживали бы войско не нашлось и вообще не имелось. Тем более как сказано выше городка к тому времени не существовало.

Ермак не задерживался на зиму, как это сказано по одной из версий в старом городище, а, дав некоторое время отдохнуть своей дружине, скоро тронулся в путь. Там, где Тура вливалась в Тобол, стоял небольшой укрепленный городок одного из татарских тарханов. По словам Миллера, слово «тархан» означало почетное звание и по-русски переводилось как вольный господин. Обладатель этого звания не платил дань хану, но обязан был участвовать в его походах. Улусные же люди тархана наравне  с прочими платили ханскую дань, хотя и более легкую. Такой тархан и сидел в городке, названном в русских летописях Тарханским.

Внезапно появившись  у городка, казаки беспрепятственно проникли в него, не прикладывая к этому огромных усилий. На тот момент у тархана в гостях находился знатный татарин Кутугай, посланный Кучумом для сбора дани. Перепуганного насмерть ханского даругу доставили к атаману. Ермак решил воспользоваться подвернувшейся удачей и захотел дезинформировать Кучума. В его расчеты не входило раньше времени раскрывать свои цели. Он приказал принять Кутугая не как пленника, а как знатного и желанного гостя. Оказывая ему, всяческие знаки внимания и почета, атаман расспрашивал о здоровье хана и его семье.

- Я хотел бы дружески навестить Кучума-царя,- говорил Ермак, - но задержался пути и скоро намерен возвратиться на Русь.

Это был первый «язык», захваченный казаками в Сибири, и Ермак спешил получить у него подробную информацию о противнике. Задобренный Кутугай рассказывал любопытствующему собеседнику и о Сибирском царстве, и о войске Кучума, и о Кашлыке и других укрепленных городках. Для того чтобы развлечь своего «гостя», хоть каким - нибудь образом Ермак решил продемонстрировать искусство казацких воинов стрельбы из лука. В качестве мишеней поставили татарские щиты и панцири. С помощью толмача кто-то из атаманов, возможно Иван Кольцо, объяснял тактико-технические свойства оружия, особенно заостряя свое внимание на пробойную силу  и дальность полета пули. Кутугая одарили казацким платьем ярких цветов  и мелкими металлическими безделушками вроде колец и серег. Кучуму Ермак подарил трезубец, а женам его – кизылбашские парчи и шелка. Передав поклон хану, семье его, караче и мурзам и выразив еще раз сожаление, что не может еще раз засвидетельствовать почтение столь славному правителю, атаман «честно» (с миром) отпустил Кутугая в Кашлык.

Словно на крыльях летел ханский сборщик к Кучуму. По пути во всех городках он с гордостью рассказывал,  какой славный и храбрый витязь  навестил их землю и как радушно принимал его, угощая вкусными и прелестными яствами. В том же восторженном настроении простоватый Кутугай прискакал в Кашлык,  так и не собрав ханскую брань. Одевшись в цветное русское платье,  распираемый желанием побыстрее поведать о  счастливом приключении, вошел он в царскую ургу, так называли летописцы жилище ханов  в Кашлыке.

Получив вместо ожидаемой дани весть, что  в его ханстве хозяйничают нежданные гости, Кучум, однако, не разделили восторга своего даруги. Еще более омрачилось лицо хана, когда Кутугай перешел к рассказу о замечательном стрельбище. «Пришли, - говорили они, как пишут русские летописи, - воины с такими луками, что огонь из них пышет, а как толкнет, словно  гром с небеси. Стрел не видно, а ранит и насмерть бьет, и никакими сбруями нельзя защититься! И панцири, и кольчуги наши навылет пробивают».

Не успокоило Кучума и сообщение даруги о намерении русских возвратиться на Русь. Умный хан не был столь наивным, как его слуга, чтобы поверить в искренность заявления Ермака о скором отъезде.

Кучум собрал на совет султанов, карачу, знатных мурз, сеиды и мулл, но нечего определенного по делу, что могло бы существенно ответить на вопрос, они не сказали, и тогда, на время забыв о Коране, правоверный хан обратился к языческим прорицателям судеб – шайтанам с просьбой. Шайтаны, которые в действительности знавшие не больше татарских мулл не отказать себе  в удовольствие попугать спесивого и суеверного властителя. После должного молчания требующегося для фальшивого предсказания они дружно заявили, что царству Кучума грозит серьезная опасность, опасность, которую он потерпит  от войска Ермака.

Хан в тотчас же отправил гонцов во все улусы даже, не задумавшись над вопросом, терзающих предусмотрительных воевод, которые задают себе: « А достоверны ли слова шайтанов?» Весть о немедленной мобилизации войска облетела все деревни довольно быстро, объяснялась она тем что на землю родную внезапно проник враг. По другой летописи, Кучум послал вассалам стрелы «злаченные», которые являлись своеобразной повесткой, обязывающей их немедленно прибыть со своими людьми и оружием в ханскую ставку.

Тем временем флотилия Ермака не задерживалась даром и пройдя Туру, вышла в Тобол. Впереди, как всегда, неслось ертаульное судно бывшее всегда начеку. Дозорные были первые заметили большое движение татар на берегу. Как выяснилось скоро, шесть татарских мурз с большим отрядом вооруженных людей подстерегали казаков явно с недобрыми намерениями, чтобы неожиданно напасть на них и разбить. Летопись называет имена трех из них: Маитмаса, Каскары и Варварины. Имена этих трех воевод до сих пор сохранились в памяти жителей деревень расположенных по Туре и Тоболу, которые так и названы в честь служителей Кучума. Стычки с татарами происходили довольно часто в течение нескольких дней. Татары следовали за караваном стругов, устраивали неожиданные засады в тальниках и осыпали казаков стрелами. Ермак действовал по довольно однообразной схеме состоящей из нескольких простых маневров: Ермак поворачивал суда, высаживался на берег и, обратив нападавших в бегство, занимал одни юрты за другими. Потеря татар были ощутимы и несравненны с потерями Ермакова войска. В руки казаков попала богатая добыча, насыщенная огромными разновидностями мехов и продовольствий. По словам летописи, Ермак не смог увезти все сразу и из–за пришлось закопать в землю часть добытого добра.

Мурзы, счастливо выпавшей удачей, что они избежали смерти в этих стачках, были рады и в последствии принесли присягу царю и верно несли свою воинскую службы в полках нового войсках. Так, мурза Маитмас при первых тюменских воеводах ставил города Тюмень, Тобольск, Тару, ходил войной на Кучума, калмыков и царевича Алея. В 1617 году старый мурза, владевший положительным авторитетом среди любого военного общества, получал 12 рублей и по 2 чети (16 пудов) хлеба и овса годового жалования. После смерти Маитмаса «государеву службу» несли его сыновья, решившие продолжить дело отца, их звали: Мургач, Надыш и Кутайгул.

Столкновение с мурзами не вызвало у казаков долгих задержек. Дружина продолжала быстро продвигаться вниз по течению реки. Избегая потерь, атаман пытался не допускать крупных вступлений в стачки то есть атаман не ввязывался в рукопашные сражения. Струги держались по возможности середины реки и шли вперед еще с большей предосторожностью. Однако уклоняться от боя не всегда было возможно и допустимо. В 120 верстах от Чимги, там, где позднее возникла русская деревня Березовый яр, на казаков снова напал неумолимый отряд татар. Дружину спасло то, что противник не имел никаких судов и поэтому возможности вынуждали ограничивать действия до ведения боя с берега. Казаки налегли на весла, прикрылись щитами и таловыми кустами и, отражая огнем наседавших татар, прорвались вперед без потерь.

Ермак знал, что главное сражение ждет его на берегах Иртыша, где находилась ставка Кучума и собрались основные силы татар, поэтому торопился скорее проделать путь. Струги лишь на ночь пристали к берегу, скрываясь под покровом ночи. На ночных станах атаман предпочитал сам расставлять усиленный караул и лично заняться частой их проверкой. Казалось стремление способностей Ермака бодрствовать  и днем и ночью получалось вполне отлично, что он успевал все видеть и всюду успевать распоряжаться. Под особым уходом и контролем находилось боевое оружие. Ермак требовал от своих воинов соблюдение при использование огнестрельного оружия крайней аккуратности и после выполнять тщательную уборку с оружием, чтобы оно всегда было готово к бою. Но однажды таловые прутья ходили по спинам нерадивых казаков, поленившихся после стрельбы, протереть и вычистить пищали. Ермак оберегал дружину от всяких случайностей. Он хотел сохранить боеспособность войска до решающей битвы.

Однообразно, поросшие мелким кустарником, тянулись низкие спокойные берега Тобола, хранившие в себе коварную неизвестность. Ночи становились холодными, по утрам выпадал густой иней. Наступала ранняя в Сибири осень. Казаки видели в побледневшем небе стаи торопивших, спешивших на юг гусей и журавлей, и их прощальный крик печально отзывался в сердцах и наводил  непередаваемую грусть. Чем дальше уходили в глубь чужой земли, тем суровей становилось лицо атамана. Чтобы не привлекать неприятеля, Ермак запретил громко петь и разжигать костры. Питались сухарями и толокном, разведенным холодной водой из Тобола.

Бдительный дозор снова донес о надвигавшейся опасности в лице неугомонных татар. Подходили к месту, где река была очень узка и имела крутой и высокий правый берег, что с точки зрения опытного полководца являлось не совсем удобным местом для ведения боя. Позднее это место получило название Караульного яра.

С. У. Ремеза включил в свою летопись такую легенду. Хан Кучум приказал возле караульного яра протянуть через Тобол железную цепь и, задержав казачьи струги, напасть и уничтожить всю дружину. Выполнение этой операции хан поручил отряду во главе с есаулом Алышаем. Но цепь не задержала дружного напора судов, лопнула, и дружина без потерь миновала западню. Конечно, это только легенда, которой нельзя верить.  Значительно большего доверия заслуживает другой рассказ того же летописца, который отличается более правдивой информацией. Разведка донесла Ермаку, о скоплении вооруженных сил татар заблаговременно, и он решил взять их хитростью. По его приказу казаки связали из кустов прибрежного тальника толстые пучки, одели их в казачьи кафтаны и шляпы и поставили на струги. Оставив небольшое число воинов на судах, сам атаман с основной массой казаков вышел на берег за несколько верст до Караульного яра и напал на противника с тыла, проявив при этом недюжинную логику и удачный боевой маневр. Татары, завидев большое количество на судах, и еще большее число их на суше, обратились в бегство, теряя убитых и раненных на растерзание кровожадных казаков. Но Ермак не стал преследовать, и дружина вернулась на суда с вновь одержанной победой.