История биржевых кризисов и порядок их преодоления

Теперь  задача состояла в том, чтобы остановить лавину кризиса и минимизировать его экономические и политические последствия. 
Для этого, в первую очередь, требовалось восстановить доверие к стране, правительству, банкам, валюте. Самый верный путь к этому лежал через совместные и согласованные действия Мексики и международного сообщества. В свою очередь, это было возможно только при сохранении магистральной линии экономической политики, которую можно назвать либеральной. 
Экономическая катастрофа в Мексике сильно затрагивала интересы Соединенных Штатов. Уже в начале января 1995 года был готов пакет гарантированной финансовой поддержки для Мексики в сумме 18 миллиардов долларов, из которых правительство США обещало 9 миллиардов и американские банки еще 3 миллиарда. Остальную сумму обещали другие страны и организации. Тем временем шли интенсивные переговоры с Международным валютным фондом. В итоге к концу февраля был сформирован самый большой в финансовой истории пакет международной помощи в виде гарантий и кредитом на сумму 52 миллиарда долларов. МВФ пошел на беспрецедентную акцию, предоставив кредит, в 7 раз превышающий квоту Мексики, тогда как обычное правило требует не переходить за трехкратный предел. 
 
Смысл этой колоссальной суммы, которая многими считалась чрезмерной и, кстати, фактически не была полностью использована Мексикой, именно в том и заключался, чтобы показать всему финансовому миру, что страна не будет брошена на произвол судьбы, что ей не позволят утонуть. Условия этой финансовой помощи были традиционны: сокращение бюджетного дефицита, всемерное сдерживание инфляции, ограничение банковского кредита, продолжение процесса приватизации, сохранение конвертируемости национальной валюты. В итоге 1995 год стал трудным для Мексики. Реальный валовой внутренний продукт оказался более чем на 5% ниже, чем в 1994 году, примерно в такой же мере снизилась промышленная продукция. Заметно возросла безработица. Однако худшего не случилось. Инфляцию удалось удержать в умеренных рамках. Уже в конце 1995 года возобновился экономический рост, и период 1996 - 1997 годов оказался для Мексики вполне благоприятным. 
 

7 Кризис в Японии  1997-1998 годов.

В конце 1980-х годов у некоторых  «прогнозистов» получалось, что Япония, которая долгое время развивалась  значительно быстрее Америки, очень  скоро превзойдет ее по размерам ВВП на душу населения, а в первом десятилетии XXI века и по общему объему валового внутреннего продукта и промышленной продукции. В 1990-х годах японский темп роста оказался более чем вдвое ниже американского, в 1998 году он был и вовсе отрицательным, в 1999 – 2000 г.г. — почти что нулевым. Японский спад сложился под действием многих факторов — от «заражения азиатской болезнью» до структурных слабостей японской экономики, но, по мнению большинства аналитиков, важнейшую роль сыграли выдвинувшиеся на передний план органические пороки финансовой системы. 
 
Создав после Второй мировой войны чрезвычайно эффективную промышленность, ориентированную на экспорт, и заняв достойное место на мировом рынке, Япония сохранила плохо регулируемую и уязвимую финансовую систему. До поры до времени это было скрыто и затмевалось экономическими успехами. Но в 1980-х годах в Японии развился спекулятивный бум с непомерным разбуханием банковского кредита, фондового рынка и операций с недвижимостью. В 1990-х годах наступила расплата и за этот бум, и за органическую слабость финансовой системы.  
 
С 1979-го по 1989 годы индекс курса японских акций в долларовом выражении поднялся почти в 10 раз. Во всей истории фондовых рынков трудно найти пример подобного роста фиктивного капитала. Курсы акций повышались во всем мире, но далеко не таким темпом: в США и в Западной Европе они выросли за этот период в среднем в 3 раза. Во многих японских компаниях показатель цена/прибыль превысил 100, тогда как нормальный его уровень обычно составляет 15-20. Он исчисляется как отношение курса акции к чистой прибыли в расчете на акцию. Высокий уровень означает, что курс акций оторвался от реальной прибыльности компании и содержит большую и опасную спекулятивную составляющую.  
 
Происходил головокружительный рост цен на недвижимость. На пике бума один квадратный метр земли в престижном районе Токио стоил до 350 тысяч долларов. Площадь, покрытая купюрой в 100 долларов, стоила дороже этого номинала. Квартиру средних размеров (с двумя спальнями) можно было купить лишь за один-полтора миллиона долларов. Этот бум был возможен лишь благодаря огромному потоку кредитов от банков и других финансовых учреждений. Сфера торговли недвижимостью оказалась золотым дном для якудзы. Интересы финансовых кругов тесно переплетались с интересами якудзы, которая брала на себя «зачистку» продаваемых участков земли и строений от служивших помехой мелких собственников и арендаторов. 
Когда в начале 1990-х годов биржевой и земельный бум внезапно оборвался, японские банки оказались держателями колоссальных безнадежных активов — кредитов, выданных под обеспечение недвижимостью и ценными бумагами, а часто без всякого обеспечения. В 1997-1998 годах курсы японских акций оказались в 2,5 раза ниже, чем на пике. Городская недвижимость обесценилась еще больше — во многих случаях на 70-80%. В этих условиях должники оказались не в состоянии погашать ссуды. Затяжной банковский кризис стал важнейшей чертой японской экономики. 
 
Первыми банкротами оказались специальные банки жилищного кредита (дзюсены), чья сумма безнадежных кредитов официально оценивалась в 7 триллионов иен (примерно 70 миллиардов долларов по среднему курсу того времени). Убытки дзюсенов в большой мере легли на коммерческие банки, которые их финансировали и контролировали. В конце 1994 года были закрыты два крупных банка, и скоро под ударом оказался один из крупнейших банков страны — Банк долгосрочного кредита. В течение нескольких лет правительство пыталось организовать слияние тонущего гиганта с другими банками, но было вынуждено взять на себя его обязательства. 
 
Кризис в азиатских странах, которые во многом копировали японскую модель развития, ориентированную на интенсивную экспортную экспансию, нанес новый сильный удар по финансовой системе Японии. Осенью 1997 года мировое финансовое сообщество загудело как потревоженный улей при известиях о банкротстве третьей по размерам фондовой фирмы «Ямаичи секьюритиз». Давая 3 декабря 1997 года это срочное сообщение, Би-Би-Си снабдило его «шапкой», где говорилось, что «новость... встречена падением курсов акций по всему миру и опасениями, что потрясение японской экономики может толкнуть в спад весь мир». Японские фондовые фирмы подобны американским инвестиционным банкам и занимаются эмиссией ценных бумаг, торговлей ими, управлением капиталами. Их операции осуществляются в мировом масштабе и не уступают американским и европейским конкурентам. В 1990-х годах крупнейшие из них оказались вовлеченными в скандалы, связанные с выплатой отступных мафии, подкупом чиновников и т.п. 
 
В целом же этот кризис затронул Японию по нескольким направлениям. Во-первых, кризисные страны сократили импорт японских товаров, что усилило трудности многих японских фирм. Во-вторых, среди безнадежных кредитов японских банков было много долгов этих стран. В-третьих, многие прямые инвестиции японских фирм в регионе оказались убыточными. Все это внесло свой вклад в углубление японского спада в 1998-1999 г.г. Другое дело, что не оправдались опасения перерастания азиатского кризиса и японского спада в мировую рецессию или даже депрессию. Можно сказать, миру тогда еще раз повезло. Впервые за весь послевоенный период безработица стала серьезной проблемой для Японии. В конце 1999 года доля безработных в рабочей силе составила 4,7%, а для Японии это очень высокий показатель. Хуже того, по авторитетным подсчетам, избавление компаний от заведомо избыточной рабочей силы подняло бы его до 8%, а может быть, и выше. Известная система «пожизненного найма», которая долгие годы отличала японские фирмы и считалась социально благотворной, в 1990-х годах оказалась непосильной для многих фирм и стала отмирать. В конце десятилетия этот процесс заметно усилился. Для Японии это социальный и моральный сдвиг большого значения. 
 
В целом 1990-е годы оказались для Японии временем отрезвления после «головокружения от успехов», не без оснований охватившего в 1960-1980-х годах японское общество, бизнесменов, банкиров, политиков. К концу десятилетия необходимость реформ, которые могли бы закрепить экономические достижения страны на будущее, стала все более осознаваться правящими кругами. Характерно, что на переднем плане этих реформ оказалась финансовая система. Богатая Япония в силах вложить в эти реформы большие деньги, для нас просто невообразимые. В 1998 году потолок расходования государственных средств на реструктуризацию финансовых институтов был установлен в 60 триллионов иен, что равно примерно 500-600 миллиардов долларов (в зависимости от принятого курса пересчета). Из этой суммы 25 триллионов выделено на пополнение капитала слабых, неплатежеспособных банков, 18 триллионов — на затраты по национализации и ликвидации банков-банкротов и 17 триллионов — на полную гарантию для вкладчиков обанкротившихся банков. Хотя в ряде случаев отмечался уход вкладов из попавших в трудное положение финансовых институтов, до отказа в возврате вкладов нигде дело не доходило. Деньги вкладываются государством через его специализированные органы главным образом путем покупки у банков (со скидкой) их не возвращаемых кредитов и приобретения акций банков. Эти и другие активы, которые попадают в руки государства, предполагается постепенно реализовывать на рынке и из этих денег покрывать миллиардные затраты. 

8 Азиатский кризис  1997-1998 годов. 

На  протяжении последних десятилетий  Восточная и Юго-Восточная Азия оставалась регионом с самыми высокими темпами экономического роста. Япония давно уже является второй после  США промышленной державой мира. «Азиатские тигры» — Тайвань, Южная Корея, Сингапур, Гонконг — превратились в лидеров современной индустрии и технического прогресса. Немалых достижений в экономике добились Индонезия, Таиланд, Филиппины, Малайзия. Ну и конечно Китай, занявший достойное место среди ведущих промышленных держав. 
 
Параллельно росту производства в этих странах шло формирование современных финансовых систем, интегрированных в глобальный финансовый рынок. По размерам оборота ценных бумаг азиатские рынки теперь мало уступают рынкам США и Западной Европы. Показатели фондовых бирж Токио и Гонконга не менее важны для мировой экономики, чем индексы бирж Нью-Йорка и Лондона. На эти рынки поступают не только внутренние сбережения, но и денежные капиталы из всех регионов мира. Крупные японские банки не уступают по размерам активов и операций американским. Банковские кредиты, используемые корейскими концернами, имена которых хорошо известны в России, измеряются десятками и даже сотнями миллиардов долларов. Вполне закономерно, что длительный бум создал характерные факторы финансового кризиса. Мексиканский кризис 1994-1995 годов породил среди руководителей финансовой политики и экспертов волну дискуссий на тему: может ли нечто подобное случиться в Азии? Ответ пришел раньше, чем полагали: начиная с середины 1997 года под ударом оказались экономики нескольких азиатских стран. Япония избежала полномерного кризиса, но ухудшение ситуации в этой крупнейшей стране региона сильно сказалось на других странах. 
 
Азиатские страны быстро прошли экономический цикл, характерный для капитализма на протяжении почти двух столетий. Однако в конце XX века, как взлёт, так и крах приобрели новые масштабы и формы. Эти новые формы, в частности, определяются тем, что азиатский регион имеет большие особенности, отличающие его от западного. Финансовая и банковская система стран региона не соответствовала тому уровню и темпам роста экономики, которых они достигли благодаря упорному труду, организации и порядку в этих обществах, а также благодаря выгодным для них внешним факторам. Грубо говоря, это был кризис роста, связанный с отставанием финансовой инфраструктуры от экономики в целом. Для стран региона оказалось непосильным бремя глобализации. Включение в мировую систему с ее динамикой, прежде всего с колоссальными потоками капитала через границы стран и регионов, способными за короткое время подорвать ранее безупречный финансовый статус страны. Во второй половине 1997 года одна страна за другой попадали под пресс утраты доверия мировых финансовых рынков, международных кредиторов и акционеров. Возникали финансовые паники, в ходе которых иностранцы стремились вывести капиталы из попавшей в беду страны. 
 
 

9 Особенности кризиса в Бразилии 1998 - 1999 годов. 

Стоит начать с того что разрыв между  богатством и бедностью в Бразилии один из самых больших в мире. После мирной ликвидации военно-диктаторского  режима в конце 1980-х годов Бразилия, по своему государственному устройству представляющая собой федерацию, встала на путь либерально-демократического (по стандартам Латинской Америки) развития. Однако инфляция, измерявшаяся сотнями и даже тысячами процентов в год, оставалась главным препятствием для нормализации экономической ситуации. В 1994 году по инициативе и под руководством министра Ф. Кардозо была проведена финансовая стабилизация, впервые за многие десятилетия увенчавшаяся успехом. Инфляция была сведена к уровню в несколько процентов в год, и притом эта шоковая терапия по-бразильски не остановила промышленный рост. Успехи произвели на народ такое впечатление, что вскоре Кардозо был избран президентом, а в 1998 году переизбран на второй срок. 
 
Тем не менее, слабости бразильской экономики оставались очевидными для мирового финансового сообщества. Российский шок 17 августа 1998 года более всего отозвался в Латинской Америке, в первую очередь в Бразилии. Это произошло потому, что на Бразилии сосредоточились недоверие и подозрительность финансистов, управляющих мировыми потоками капитала. Осенью 1998 года, когда в воронку кризиса оказались втянутыми до десятка стран среднего уровня развития и к тому же развивался банковский кризис в Японии, многим наблюдателям в мире представлялось, что эта серия региональных кризисов может вполне перерасти в мировой экономический кризис. События в Бразилии, казалось, подтверждали эти опасения. 
При всех различиях между Бразилией и Россией проблемы этих стран имеют немало схожего: традиционное расточительство самовольных штатов, образующих федерацию; слабость банковской и кредитной системы со значительной долей неоплатных, не возвращаемых ссуд; зависимость от притока иностранных капиталов, по большей части краткосрочных. 
Власти Бразилии в 90-х годах выбрали в качестве «якоря стабильности» курс национальной валюты (реала), поддерживая его в рамках установленного наклонного коридора, то есть, допуская медленное понижение, грубо соответствующее темпу инфляции. Курс реала постепенно полз вниз, но, как выяснилось, оставался завышенным; как обычно, это затрудняло экспорт, стимулировало импорт и создавало на рынках ощущение неизбежной девальвации. 
 
Летом 1998 года, особенно после 17 августа, все эти слабости бразильской экономики и финансов вырвались наружу. Первым сигналом явилось падение показателей фондовой биржи, в июле и августе индексы упали примерно вдвое. Иностранный капитал, имевший форму бразильских облигаций, депозитов в банках и кредитов зарубежных банков бразильским заемщикам, обратился в паническое бегство из Бразилии. Как обычно, за ним последовал и национальный капитал. Чтобы поддержать курс реала, от которого все стремились как можно скорее избавиться, центральный банк выбросил за три месяца почти половину своих валютных резервов, составлявших к началу кризиса весьма внушительную величину около 70 миллиардов долларов. Пытаясь остановить бегство капиталов, центральный банк поднял ставку рефинансирования выше 30% годовых. Рыночные ставки банков подскочили до 40 - 50%, что сделало банковские ссуды для большинства предприятий практически недоступными. Возникла характерная в последние годы для многих стран ситуация: защита стабильности валюты ценой экономического спада. Сильное эхо бразильского кризиса прокатилось по всей Латинской Америке в виде обесценивания акций, ухода иностранного капитала, девальваций валют. 
 
Для Вашингтона финансовый крах Бразилии был столь же опасен, как крах Мексики несколькими годами ранее. Было решено действовать на опережение, не ожидая худшего. Уже в ноябре 1998 года Международный валютный фонд сформировал при участии правительства США и нескольких других кредиторов пакет помощи для Бразилии в размере 41,5 миллиарда долларов, из которых Фонд взял на себя 18,1 миллиарда. Эти деньги предполагалось выдавать траншами по мере выполнения страной согласованной с МВФ программы стабилизации. Расчет был также на то, что сам огромный размер кредитной поддержки укрепит доверие к бразильской экономике и валюте. 
 
Бразилия согласовала с Фондом программу мер, направленных на оздоровление экономики: уменьшение бюджетного дефицита, улучшение сбора налогов, ограничение банковского кредита неэффективным предприятиям, сдерживание роста денежной массы, санация банков и других финансовых учреждений. Бразильское правительство обещало продолжить приватизацию государственного сектора, которая довольно успешно проводилась с начала 1990-х годов. Это стандартный набор требований, который иногда вызывает в странах-заемщиках резкую оппозицию. Но для правительства Кардозо этот курс был вполне органичен, и можно думать, что правительство не пыталось обмануть Фонд, принимая на себя обременительные обязательства. Скорее, это укрепляло его позиции в отношениях с парламентом и влиятельными губернаторами. Однако «неотложная помощь» не спасла реал от девальвации и не предотвратила острую фазу кризиса. В январе 1999 года Бразилия была вынуждена отказаться от твердого (точнее, почти твердого) курса валюты и допустить рыночную девальвацию реала. Вместо предписанного финансовыми «докторами» понижения курса на 10-15 процентов, курс реала к доллару за несколько недель понизился примерно на 40 процентов. В марте 1999 года ситуация оказалась столь тревожной, что правительство в своем очередном меморандуме Фонду прогнозировало на этот год неблагоприятные показатели: падение ВВП на 3,5-4% и годовую инфляцию по индексу потребительских цен до 10% за первое полугодие и до 15-17% за год. 
 
Отказавшись от «планового» курса национальной валюты и пустив его в плавание, правительство стало ориентироваться на другой ключевой показатель допустимый темп инфляции. Предполагается, что правительство в силах воздействовать, таким образом, на основные факторы, определяющие темп роста цен, чтобы удерживать его в заданных рамках. Насколько можно судить, в 1999 - 2000 годах Бразилии удалось это в значительной мере. Главный успех послекризисного развития заключался в том, что удалось избежать возобновления большой инфляции. В сравнении с Россией и Индонезией, где инфляционная волна мощно поднялась после кризиса и девальвации, показатели роста цен в Бразилии выглядели относительно благополучно и не дотягивали до указанных выше прогнозов правительства. В отличие от азиатских стран экономический спад выразился не в падении производства (измеряемого по ВВП или индексу промышленной продукции), а лишь в стагнации этих показателей в 1998 — 1999 годах. К концу 1999 года уровень курсов акций вернулся в долларовом выражении к предкризисному уровню. 
Эксперты спорят о причинах столь благополучного выхода Бразилии из финансового кризиса. Руководители МВФ и близкие к нему экономисты, естественно, указывают на то, что правительство мудро не поддалось давлению достаточно влиятельных сил, выступавших против жесткой финансовой политики, рекомендованной Фондом. Это укрепило доверие мирового сообщества к Бразилии и остановило бегство капитала. 
 
Очевидно, в этом есть значительная доля истины. Вместе с тем несомненно, что важнейшее значение имело состояние всей мировой экономики, которая смогла преодолеть симптомы спада и в целом продолжала с 1999-2000 г.г. расти достаточно высокими темпами. Бразилии помог также ряд особенностей ее экономики, помешавших углублению кризиса. Иностранные вложения в Бразилии преимущественно имеют форму прямых инвестиций. Этот капитал по своей природе более стабилен и независим от временных факторов, даже если они имеют такой характер и масштабы, как в Бразилии в 1998 -1999 годах. Поскольку среднесрочные и долгосрочные перспективы бразильской экономики считаются в принципе благоприятными, прямые иностранные инвестиции нарастали даже в эти кризисные годы. Банковская система Бразилии мало участвовала в кризисе. Банкротств крупных банков и панического изъятия вкладов отмечено не было. Разумеется, сам этот факт нуждается в объяснении, но здесь достаточно его только констатировать. Импорт Бразилии лишь в малой степени состоит из продовольствия, повышенные издержки которого при девальвации практически немедленно перекладываются на розничные цены, т.е. на потребителя. Это ослабило инфляционную волну и позволило растянуть эффект девальвации по времени. 
 

10 Экономический кризис в Индонезии 1997-1998 годов.   

В начале 1960-х годов Индонезия была отчаянно бедной и отсталой страной. Джакарта походила на большую деревню с несколькими зданиями европейской архитектуры, оставленными колонизаторами, одним построенным японцами современным отелем и стадионом. Через два года произошла неудачная попытка захвата власти руководством компартии, в результате которой сотни тысяч коммунистов и сочувствующих погибли в чудовищной резне. 
 
Важную роль для развития страны сыграл Сухарто. Он железной рукой создал социально-политическую стабильность и условия для экономического роста. За 25-30 лет Индонезия преобразилась. «Зеленая революция в основном обеспечила страну своим рисом и другими главными продуктами питания. Индонезия стала крупным производителем нефти, возникли многие отрасли промышленности. Страна была открыта для иностранного капитала, поток инвестиций хлынул в индонезийскую экономику. Средний темп прироста ВВП за тридцать лет до 1997 года составлял около 1% в год. Так началось и протекало это «экономическое чудо». Именно на фоне экономических достижений накапливались негативные факторы, которые в 1997-1998 г.г. сделали Индонезию жертвой жестокого кризиса. В отличие от остальных кризисных стран Юго-Восточной Азии, где в основном сохранилась стабильность цен, в Индонезии произошел сильный всплеск инфляции, объяснявшийся значительным падением курса индонезийской рупии, а также «инфляционной традицией» в этой стране. За полгода кризиса официальный индекс потребительских цен вырос почти на 50%, а через год он был в два раза выше, чем до кризиса (особенно сильно подорожали продовольственные товары первой необходимости). 
 
В перенаселенных индонезийских городах всегда имеется социальный горючий материал в виде безработных и полубезработных, полукриминальных и криминальных элементов. Повышение цен на продовольствие, сочетавшееся с одновременным ростом безработицы, вызвало вспышку. В начале января 1998 года, когда доллар в Джакарте подскочил до 11 тысяч рупий (до кризиса он колебался на уровне 2-3 тысячи), началась паническая скупка продуктов, образовались очереди и давки в магазинах. Ярость толпы обратилась против этнических китайцев, в руках которых с давних пор находилась значительная часть розничной торговли. Китайские погромы, подобные еврейским погромам в старой России, случались и раньше, но на этот раз они приняли такие масштабы, что власти оказались бессильны навести порядок. 
Еще более грозная волна уличного насилия поднялась в мае 1998 года. Однако на этот раз возмущение толпы экономическими тяготами слилось с политическими волнениями, в которых проявилась копившаяся годами ненависть народа к репрессивному и погрязшему в коррупции режиму. После того как во время студенческой антиправительственной демонстрации было убито и ранено несколько человек, разгорелись настоящие уличные бои, в ходе которых, по официальным данным, только в Джакарте погибло около 1200 человек. Политический кризис принял необратимый характер; международные организации и иностранные посольства начали эвакуацию персонала. Из Индонезии бежали также тысячи семей состоятельных китайцев. Председатель парламента, лишь два месяца назад избравшего Сухарто президентом на седьмой срок, потребовал его отставки. Руководство вооруженных сил, на которое ранее президент неизменно опирался, заняло выжидательную позицию. Несколько тысяч студентов захватили здание парламента и три дня удерживали его. Парламент вместе с лидерами студенческого движения предъявил Сухарто ультиматум, добиваясь его немедленного ухода. После 32 лет диктаторского правления, 77-летний президент объявил о своей отставке. Режим, совсем недавно казавшийся несокрушимо прочным, рухнул в одночасье. 
 
Пожертвовав престарелым вождем и спешно избавившись от членов его семьи и клана, занимавших высокие государственные посты, хунта сохранила власть в своих руках. Высшие военные руководители остались на прежних местах. Их лидер заявил, что бывшему президенту и его семье даются гарантии личной безопасности. Временный президент Хабиби, многолетний сотрудник и помощник Сухарто, срочно объявил, что в 1999 году будут проведены демократические выборы. Власти лихорадочно делали все возможное, чтобы успокоить МВФ и Всемирный банк, правительства западных стран и кредиторов Индонезии. Это им в какой-то мере удалось: политический кризис пошел на убыль; советники из МВФ, Азиатского банка развития, из США и Германии занялись приведением экономических дел в порядок, в июне 1998 года комитет банков-кредиторов согласился на рассрочку платежей по индонезийским долгам. 
 
Крушение режима Сухарто открыло перед страной новые горизонты. Это было время энтузиазма и надежд. Парламентские выборы в июне 1999 года открыли дорогу на политическую арену новым общественным силам и людям. Новый многопартийный Парламент избрал в итоге долгих торгов и трудных компромиссов президентом А. Вахида — исламиста, известного своей упорной оппозицией режиму Сухарто. Политики разных направлений сошлись на нем как на любимце народа. Вице-президентом стала дочь национального героя и основателя Индонезийской республики Сукарно. Среди первых мер нового руководства было ограничение власти военной элиты, унаследованной от прежнего режима. Экономика Индонезии смогла использовать определенные преимущества, которые дали ей рост мировых цен на нефть и девальвация национальной валюты. После резкого спада в 1998 году возобновился рост, хотя он затянулся еще на несколько долгих лет. 
 

11 Финансовый кризис в России 1998 – 1999 годов.

Простые россияне, конечно же, не знали, что  происходило летом 1998 года внутри ЦБ России и в правительстве РФ, они  могли лишь предчувствовать, что  происходит что-то неладное. Банки страны сокращали объемы продаж валюты населению, а за неделю перед 17 августа практически полностью прекратили продажу долларов. Однако в то же время стали активно привлекать рублевых вкладчиков громадными (для банковских депозитов) процентами. Это свидетельствует, что руководство банков знало о том, что скоро неминуемо наступит момент, когда финансовая система страны покатится вниз, поэтому предпринимались свои меры для смягчения последствий. 
 
Финансисты и экономисты наряду с банками (не все, конечно же), стали делать некоторые шаги для того, чтобы сохранить свой капитал. Они переводили средства в доллары, некоторые уводили свои финансы за границу…, но никто из действительно понимавших суть проблемы инвесторов не вкладывал деньги в российские компании и её экономику. Кто-то из них предчувствовал крах экономики, кто-то поступал, так как сделал другой, кто-то знал, что вот-вот грянет гром. 
И наступило 17 августа 1998 года, события которого вам очень хорошо знакомы. Средства, с помощью которых правительство РФ собралось бороться с кризисом для абсолютного большинства стали неожиданностью. 
 
Назовем главные из них. Правительство односторонним актом отказалось от погашения на договорных условиях государственных рублевых обязательств (ГКО-ОФЗ), срок которых истекал до конца 1999 года. Это означало и отказ от выплаты процентов, поскольку они выплачивались в виде разницы между покупной и номинальной ценой ценных бумаг. Были обещаны новые условия погашения по этим ценным бумагам. В средствах массовой информации появилось новое грозное слово – дефолт, ранее неизвестное не только населению, но и даже некоторым российским экономистам. В американском финансовом словаре приводится следующее определение: «неспособность должника производить своевременные выплаты процентов по основным долгам или соблюдать какие-либо другие условия ипотеки, аренды и иных контрактов». Правда, слово «неспособность» в данном случае можно перевести с английского как «отказ». Во всяком случае, мы видим, что действия российского правительства вполне подпадали под это определение. 
 
Вместо прежнего валютного коридора 5,2 – 7,15 рубля за доллар был объявлен коридор 6,0 – 9,5 рубля за доллар. (Фактический курс в последний рабочий день составлял 6,3 рубля.) Трудно сказать, намеревался ли всерьез ЦБ удерживать курс доллара в новых пределах, ниже уровня 9,5 рубля или за этим скрывалось лишь желание не возбуждать излишней паники. В любом случае данная мера стала началом девальвации рубля. Уже 2 сентября Центробанк объявил об отказе от валютного коридора, что означало переход к плавающему курсу. Тем самым была открыта дорога для обвала рубля. 
Отказ от твердого валютного курса и последующая девальвация стали мерами, которые в основном соответствовали «мировым стандартам».  
Однако ни одна страна не проводила мер, аналогичных российскому дефолту и российскому мораторию. Вероятно, выгоды от таких мер признавались недостаточными в сравнении с экономической и политической ценой. Эта цена состояла в подрыве доверия внутренних инвесторов и, в еще большей степени, мирового финансового сообщества к правительству, банкам и фирмам страны, которая решилась бы на подобные меры. 
 
Население страны негодовало, на разных уровнях и с разной остротой звучали обвинения руководителей правительства и Центрального банка в панике и некомпетентности, даже в преследовании корыстных интересов. Каково же рациональное объяснение действий Российского правительства? Назначение дефолта, очевидно, сводилось к тому, чтобы освободить федеральный бюджет от выплат по краткосрочным обязательствам. Мораторий должен был спасти крупные российские банки, которые не имели ресурсов для погашения срочных долгов иностранным кредиторам. Конечно, для России потеря доверия и престижа, связанная с данными мерами финансовой политики, тоже имела немалое значение. Тем не менее, этим пренебрегли.