Модель экономического человека на современном этапе. Статистический анализ демографической ситуации и экономической активности в регион

      Таким образом, характеризуя модель человека в различных направлениях современной западной экономической теории, необходимо уточнять, о каких именно разделах теории идет речь, ибо в каждом из них модель человека имеет свои особенности. Исследовательские подходы, существующие в экономической науке, имеют определенную специализацию, во многом обусловленную их моделями человека. В некоторых областях экономики (например, на финансовых рынках) от человека требуется более сильная «количественная» мотивация (т. е. стремление добиться максимального результата в принятых единицах измерения — в данном случае в деньгах) и большая степень экономической рациональности, чем в других (например, в сфере личного потребления). Поэтому резонно предположить, что влияние основного течения, вооруженного моделью рационального максимизирующего поведения, в первом случае будет сильнее, чем во втором, и, напротив, альтернативные подходы будут более активны во втором случае, чем в первом. Но в целом дело обстоит сложнее: приверженцы основных подходов стремятся играть не только на своем поле — они активно вторгаются на чужую территорию. В результате в каждой из областей экономического анализа мы можем обнаружить не один, а несколько подходов, часто конфликтующих друг с другом.

      Можно сказать, что модель человека в послевоенной западной экономической теории напоминает матрицу, строки которой образуют различные методологические подходы, а столбцы — различные экономические проблемы. Разумеется, многие элементы этой матрицы будут нулями — практически не существует методологических подходов, позволяющих объяснить все проблемы (неоклассический подход в принципе на это способен, но, как уже отмечалось, за счет утраты содержательности и нетривиальности выводов).

      При этом следует учесть, что помимо перечисленных выше основных альтернативных подходов существуют и другие разновидности моделей человека, не оформившиеся в самостоятельные исследовательские подходы, но представляющие большой теоретический

интерес. К ним следует отнести концепции переменной рациональности и другие.

      Альтернативные  исследовательские подходы в  некоторых аспектах сильно отличаются друг от друга. Например, посткейнсианцы занимаются прежде всего специфически макроэкономическими проблемами: предпочтением ликвидности и т. д., а неоавстрийцы, напротив, не признают существования специфически макроэкономических проблем и твердо стоят на позициях крайнего методологического индивидуализма. Такие посткейнсианцы, как Шэкл, подчеркивают роль экономического воображения, непредсказуемости поведения, вытекающего из человеческих представлений о будущем, тогда как институционалисты делают особый акцент на повторяющихся привычных формах человеческого поведения, сложившихся в прошлом.

      В то же время большинство альтернативных подходов имеет общие черты, во многом связанные с неприятием отдельных компонентов неоклассической модели человека. Некоторых экономистов (Шэкл, Нельсон и Уинтер и др.), трудно однозначно причислить к сторонникам того или иного подхода.

      Во-первых, альтернативные модели (кроме, пожалуй, неоавстрийской) на порядок менее абстрактны и общи, чем неоклассическая. Эта большая реалистичность (или поверхностность) прослеживается в отказе от «неоклассического обволакивания» аномалий и является причиной того, что альтернативные подходы не обладают такой универсальностью, которая свойственна основному течению.

      Во-вторых, в этих моделях акцентируется не логический выбор который субъект совершает из имеющихся у него готовых вариантов поведения, а его практическая познавательная деятельность, в ходе которой человек активно включается в окружающий мир и сталкивается при этом с теми или иными проблемами, причем, как правило, не логического, а скорее личностного характера. Альтернативные подходы вскрывают «черный ящик», которым со времени основания экономической науки являлся процесс принятия решений, Выбор изучается не с точки зрения результата, а с точки зрения самого процесса выбора. Соответственно предметом анализа всех альтернативных подходов является

не равновесное  состояние, а экономический процесс.

      В-третьих, альтернативным моделям экономического поведения в меньшей степени присущ ситуационный детерминизм, столь характерный для неоклассики. Объяснение действий человека следует искать не в изменении внешних условий его деятельности, а в первую очередь в самом человеке, в его внутреннем мире.

      В-четвертых, альтернативные подходы придают  большое значение истинной неопределенности (по Найту) и не склонны аппроксимировать ее с помощью стохастических ситуаций с известными вероятностями. Представители альтернативных подходов считают, что неоклассическое «приручение» неопределенности — кажущееся, а не действительное решение проблемы.

      Существующую  для каждого экономического субъекта неопределенность можно трактовать двояко. Прежде всего это нехватка информации о будущем или настоящем, которую можно восполнить, но не при существующей институциональной структуре. Далее, это в принципе неустранимая неопределенность, связанная с тем, что окружающая субъекта среда состоит из людей, которые также действуют по своим, только им известным соображениям. Поэтому прошлый опыт не может быть ключом к будущему (Шэкл). Каждому человеку доступно лишь частичное, неполное знание, а полное — прерогатива только рынка в целом (Хайек).

      Лишенные  исчерпывающей информации субъекты не имеют возможности точно рассчитать результаты своих действий и должны как-то уживаться с неопределенностью. Они вынуждены опираться на свои далеко не рациональные (опять-таки в силу отсутствия информации) ожидания, предчувствия, интуицию, оптимизм и т. д. Здесь перед представителями альтернативных подходов встает нелегкая дилемма: избежать не только ситуационного детерминизма, свойственного основному течению, но и полного волюнтаризма и анархии. В качестве выхода из нее институционалисты и представители поведенческого направления выдвигают тезис о том, что поведение людей определяется некоторыми устойчивыми стереотипами: привычками, условностями, нормами. Это дает возможность науке объяснять и предсказывать их поведение.

      В-пятых, большая степень реалистичности альтернативных подходов проявляется в ограниченности не только имеющейся в распоряжении хозяйственного субъекта информации, но и в его способности к обработке этой информации и принятию продуманных и взвешенных решений. Даже если бы человек обладал полной информацией о всех имеющихся вариантах поведения, он все равно не смог бы за ограниченное время сравнить их. Оптимизационная процедура, предполагаемая неоклассической моделью, в

данном  случае невозможна.

      В-шестых, в трактовке мотивационного компонента модели человека альтернативные подходы добавляют к традиционным целям — благосостоянию, полезности, удовлетворению потребностей — специфические цели творческой, познающей и действующей личности: самореализацию, стремление к совершенству, радость творчества, достижение большего контроля над внешними обстоятельствами.

      Другая  группа дополнительно принимаемых  во внимание мотивов включает в себя обеспечение душевного комфорта в самом процессе познавательной деятельности и принятия решений — это прежде всего сохранение непротиворечивой системы ценностей, своего душевного мира, а также избежание когнитивных диссонансов, чрезмерного напряжения и т. д.

      Наконец, в-седьмых, следует отметить, что  для всех альтернативных подходов характерен большой удельный вес методологических исследований (эксплицитной методологии) и, в частности, критики методологии основного течения. Поэтому основные черты модели экономического человека в альтернативных подходах обычно выражены намного более рельефно, чем в неоклассическом направлении.

      Значительная  область пересечения различных  альтернативных подходов подводит к мысли о возможности их теоретического синтеза. Однако «близкий к поверхности» характер всех эти теорий, на наш взгляд, делает невозможным построение из них цельной и единообразной теоретической системы, сравнимой по простоте и универсальности с неоклассическим основным направлением. Между близостью к жизни и теоретической стройностью должен быть всякий раз сделан выбор, связанный с большими альтернативными издержками.⁸ 

4. Критика моделей экономического человека.

      Очевидные отличия модели человека в экономической  науке как от человеческого поведения  в реальной хозяйственной жизни, так и от морального идеала давали и продолжают давать почву для  критики. Часто такая критика ведется с моральных позиций. С одной стороны, критики экономической теории, обычно симпатизирующие социалистическим и религиозным движениям, упрекают экономическую теорию в пропаганде бесчувственного эгоизма. Многие критики резервируют термин «экономический человек», или Homo oeconomicus, именно для морального осуждения холодного рационального эгоиста, образ которого якобы лежит в основе экономической теории. С другой стороны, поборники либерализма подчеркивают тот факт, что экономический человек занимает в жизни гораздо более свободную и активную позицию, чем психологический человек, являющийся игрушкой своего под­сознания, и социологический человек, стремящийся соответство­вать ролевым ожиданиям. Система предпочтений, в соответствии с которой он действует, независима, т. е. не испытывает непосред­ственного влияния со стороны других людей и общественных институтов. Это послужило основанием к тому, что ряд авторов сочли экономическую модель Изобретательного, Оценивающего, Максимизирующего Человека (Resourceful, Evaluating, Maximizing Man, REMM) воплощением творческого, активного начала в человеческой природе.⁹

      Таким образом, после того как в течение  примерно двухсот лет (с момента  выхода в свет «Богатства народов» Адама Смита) экономический человек был «универсальным пугалом» (выражение Фрица Махлупа), воплощением бездушного эгоизма и рационализма, в наши дни он становится чуть ли не идеалом творческой личности. Эта в высшей степени интересная метаморфоза объясняется переосмыслением исторической роли рыночной экономики в связи с крахом ее единственной альтернативы — экономики централизованной, признанием ее соответствия человеческой природе. Так что вопрос об этической оценке экономического человека неоднозначен. Но в любом случае эта оценка предполагает, что экономическая и социологическая модели человека существуют в реальной жизни, тогда как, с нашей точки зрения, они отражают лишь искусственно изолированные аспекты человеческой личности. Поведение человека в области экономики как особой подсистемы общества имеет определенную специфику. Но модель человека в экономической науке (напри­мер, REMM) есть изолирующая абстракция этого поведения, заостряющая его специфические черты. Можно говорить о том, на­сколько хорошо та или иная модель описывает и предсказывает реальное человеческое поведение, но отождествлять ее с конк­ретным поведением, на наш взгляд, неправомерно.

      Мы  не считаем модель экономического человека пасквилем на человеческую природу  и не употребляем это понятие  с какой-либо эмоциональной окраской.

      Моральная критика по большей части бьет мимо цели. Глубоко разрабатывать определенный, несомненно существующий в реальной жизни аспект человеческого поведения можно только абстрагировавшись от других его аспектов, отнеся их в разряд «прочих равных». Поэтому независимо от личного философского взгляда ученого на природу и идеал человека¹⁰ он нуждается в некоторой абстрактной модели человека как отправной точке своего научного исследования. Взаимоотношения между эпистемологической моделью человека и политическим строем общества гораздо сложнее, чем это представляется «моральным критикам». Тоталитарное общество тоже можно исследовать с использованием экономической модели человека и принципа методологического индивидуализма (насколько информативно будет такое исследование — другой вопрос). Между тем само тоталитарное государство, стремясь поставить каждого индивида под контроль, будет явно или неявно исходить из социологической модели человека, в чем последняя нисколько не повинна.

      Эпистемологические модели человека в частных общественных науках безусловно следует отделять от попыток создать цель­ный его образ, раскрыть сущность человека и дать адекватное ей определение человека, свойственное философской антропологии в широком смысле слова. Узкий, неполный образ человека в общественных науках — закономерная плата за их специализацию. У аналитических научных моделей и синтетических философских концепций человека совершенно разное предназначение. Если концепции человека в философской антропологии представляют собой результат исследования, построенного на данных частных наук, то модели человека в общественных науках суть лишь инструменты исследования, не гипотезы, а инструменты для построения гипотез. Если «самое большее, чего можно требовать от науки, — это исследование человеческих действий как интенционально-целенаправленного поведения», то философская антропология дополняет этот уровень исследований анализом человеческих ценностей и целей.

      Показательно, что А. Смит в своем этическом  труде «Теория нравственных чувств» исходит из куда более широкой концепции человеческой мотивации, чем в экономическом трактате «Богатство народов». Тот факт, что поведение реальных людей в общественных науках объясняют и предсказывают с помощью абстрактных конструкций, воплощающих лишь один из существенных аспектов, всегда должен присутствовать в сознании исследователя и потребителя научной продукции. Не случайно некоторые исследователи экономического человека призывают выделить два типа моделей человека в экономической теории: модели — аппроксимации реальности, в принципе предполагающие возможность эмпирической, например эконометрической, проверки, и чисто эвристические модели «для служебного пользования» ученого, являющиеся «карикатурами на действительность», которые лишь лежат в основе построения гипотез. Другие исследователи разделяют образ человека и модель человека у одних и тех же авторов. Эта точка зрения находит методологическое основание в идеях К. Поппера о доэмпирических элементах в рамках эмпирических теорий и известном тезисе М. Фридмена о том, что реалистичность предпосылок исследования не имеет значения.