Религия в Киргизии

Также обстоит  дело и в других областях. Мечеть стала не только местом молитв, обучения арабскому языку и чтению Корана, но и местом повседневного общения  и игр. Многие родители выражали удивление и удовлетворение тем, что их дети с удовольствием ходят в мечеть. Они также отмечали, что их дети стали меньше слоняться по улицам, нашли духовных товарищей и не ленятся изучать арабский язык и Коран в дополнение к школьным занятиям. Возрождаются религиозные праздники. Всенародно и семьями стали отмечать в стране "Орозо Айт" и "Курман Айт". По распоряжению Президента и главы Правительства эти дни считаются праздничными и нерабочими. Религиозные по своей сути и происхождению праздники "Орозо Айт" и "Курман Айт" постепенно трансформируются в общенациональные народные праздники. В эти праздники активно включаются и неверующие люди, не знакомые или знакомые поверхностно с духовными ценностями ислама, но символически соблюдающие все атрибуты религиозных праздников. 

Так, этносоциологические  исследования, проведенные еще в 1991 г. этнографами из Национальной академии наук КР, показывали, что 44,1% респондентов в целом по республике, включая  сельское и городское население, празднуют Курман и Орозо айты, причём 12,8% отмечают их без соблюдения религиозных ритуалов. В сельской местности, где традиционные устои держатся крепко, доля опрошенных людей, отмечающих эти праздники, больше, нежели среди городского населения. Характерной чертой последнего времени стало то, что в этих религиозных праздниках доминируют молодежь и молодые семьи. 

Отношение государства  к религии определяется скорее политическими, нежели какими-либо иными соображениями. Это можно увидеть в эволюции государственно-религиозных отношений  в последнее десятилетие: от полного неприятия в начале до абсолютной любви, а затем дифференцированное отношение — в зависимости от разыгрываемой религиозной карты в политической игре. В Киргизии в период обострения ситуации прежний режим А. Акаева пытался скрыто использовать этнический и религиозный фактор в корыстных целях. При этом различные приезжие "аналитики" и местные "власть имущие" не скупились на обвинения в адрес "исламских радикалов" в том, что они в своей борьбе с властью играют на региональных различиях между Севером и Югом. 

На самом деле такая лицемерная пропаганда только сыграла на руку проповедникам ислама. Они акцентируют особое внимание на универсальном — межнациональном  и межрасовом — характере ислама, отодвигая региональное различие не второй, а на третий или четвертый план. 
 

Пик обострения ситуации на религиозной почве пришелся на 2002 год. Опубликованное в марте 2002 г. специальное заявление Духовного  управления мусульман Киргизии констатировало, что направленная на передел сфер влияния в республике деятельность протестантских сект привела к обострению межконфессиональных отношений. Жители кыргызских сел много раз требовали выселения "вероотступников" из своих сел. Весной 2002 г., например, жители Сузакского района Джалал-Абадской области потребовали от властей выселить восемь кыргызских семей, принявших веру евангельских христиан-баптистов. 

Но в целом, Центрально-азиатский регион издавна  характеризуется как поле взаимодействия разных религий: православия, ислама, буддизма, шаманизма и др. Сегодня по данным госкомиссии по делам религий Кыргызской Республики и подсчетам некоторых религиоведов, 70% или даже 80% верующего населения в Кыргызстане считает себя мусульманами (суннитами), 16% — православными христианами. Значительная часть населения Кыргызстана, особенно в городах, продолжает сохранять довольно безразличное отношение к религии. 

Мусульманская община Кыргызстана полиэтнична, в  ней представлено около 20 народностей. Из них кыргызы составляют 60 %, узбеки — около 15 %, казахи, татары, таджики, дунгане, уйгуры, турки, башкиры, чеченцы, даргинцы и др. — более 5%. При выявлении отношения населения к активизации проповедования ислама ответы распределились следующим образом: 76,6% респондентов положительно относятся к этому процессу, отрицательно — 2,5%, никак — 8,7%, затруднились ответить — 12,3% респондентов. 

Формально все  центрально-азиатские республики считают  себя светскими и стремятся отделить религию от государства. Ислам, таким  образом, лишен возможности официально вмешиваться в политическую жизнь общества. Но исламский фактор в государствах Центральной Азии является социальной и политической реальностью, игнорировать которую сегодня уже невозможно. И, так или иначе, в зависимости от социально-экономической политики и идеологии государства, ислам будет входит в сферу политической жизни Киргизии. 
 
 

3. Альтернативные  проекты развития 

Оказавшись в  жестких тисках исламской и западной цивилизации, самобытные культуры этносов  и иные цивилизационные начала центральноазиатского региона еще не вписывались в конъюнктуру современного мира. Но альтернативные проекты были. В них можно наблюдать как в спрессованном виде отражаются не только реформации и стремление соотнести инокультурные традиции с собственной, но и то, что обычно определяется как модернизация в узком смысле слова, т.е. проявление религиозно-мистических традиций и структур в новой форме, учитывающей особенности нового этапа цивилизации, приспособленной ко все большему пониманию человека как субъекта изменений в человеческом мире. 

В 1990-х годах, в период парада суверенитетов, нагляднее всего в Киргизии проявили себя отнюдь не исламские традиции, а процессы национального возрождения, что было связано со спецификой киргизской культуры. Национальная культура продолжала свое развитие и в советской период, поскольку советская культура отнюдь не была внутренне однородной и не подверженной процессам дифференциации, как обычно изображалась ее идеологическими противниками. Во многом благодаря СССР и советской культуре киргизская культура приобрела формальные возможности и условия для своего развития. За короткий период киргизская культура продемонстрировала в рамках этой же культуры не только способность и "волю к культуре" (Н. Бердяев), но и наличие потенциала развития. Возможно, как считают некоторые, в динамичном развитии "Советской Киргизии" и ее культуры есть политической аспект, связанный с надеждой на активизацию "русского дела, согласно Миропиеву М.А., потому, что киргизская (и казахская) масса еще довольно индифферентна к исламу, (напр., в отличие от таджиков) держась его чисто внешним образом и не желая вполне расстаться с шаманизмом". Хотя все это сомнительно. Но важнее сам факт, зафиксированный многочисленной литературой. Напр.: "Художественная культура Киргизии завоевала общесоюзное признание, а некоторые произведения киргизской литературы и искусства приобрели даже мировую известность. Назову наугад несколько примеров: Ваше, Чингиз Торокулович, литературное творчество, фильмы Б. Шамшиева и Т. Океева, а мужественная манера актерской игры С. Чокморова сделала его кумиром молодого зрителя во многих странах. Такой успех не может быть случайным. Его не объяснишь с помощью определения "киргизское чудо", которое порою проскальзывает в нашей и зарубежной прессе".(1) Или вот еще: "творчество Ч. Айтматова становится фактом не только киргизской, не только общесоветской, но и русской литературы. Ибо им влиты в русскую литературную традицию такие сюжеты, мифологемы и т.д., которых русский по происхождению писатель на материале русской жизни создать не может".(2) 

Через художественную литературу в некоторой степени  кыргызская культура смогла взаимодействовать  с советской культурой, "смягчив  ее застывший догматизм" "свежим ветром из гор и степей". Но ее внутреннее развитие не смогло развернуться в полной мере, прежде всего "для самой себя". Появились лишь зачатки, предпосылки к развитию на новых условиях цивилизации. Это особенно заметно в поэзии А. Осмонова, где уже осмысливаются в поэтической форме многие этнические реалии и проблемы, и в творчестве Р. Абдыкадырова, ставшего родоначальником своеобразного направления в музыке, ориентированного на духовные потребности этноса и выражающей душевные движения нации. 

И в нынешних условиях социального постмодерна  решение проблемы духовной культуры и механизмы духовного производства выходят на первый план и являются одним из спасительных средств от "обскурации" (Л. Гумилев) этнической культуры. В киргизской, немного шире, киргизско-казахской культуре, как и на всем постсоветском пространстве, в нынешний период общественного развития наблюдаются признаки "фазы обскурации" (по Л. Гумилеву). При общем снижении эмоционального тонуса и активности населения сохраняется повышенный уровень требований к жизни и притязаний, не без влияния современных СМИ, где в качестве эталона берутся западные стандарты. 

Но спасительное отличие социума и культуры нынешних наследников цивилизации номадов  состоит в специфике механизма  мотивации в самом процессе самоопределения. Для киргизской культуры основным мотивационным  механизмом воли (проявления духа) к жизни является "жажда жизни", а не идея смысла жизни, что во многом напоминает прагматическую интерпретации "истины". Перефразируя Ф. Ницще, в этом случае можно сказать: "Важнее "как", а не "зачем"". Для наследников цивилизации номадов, входящих в мировой социум, эта установка является жизненно важной, поскольку в условиях современной цивилизации самостоятельный поиск смысла и создания изолированной жизнеутверждающей идеологии — пустая трата ресурсов. 

Иными словами, народы Центральной Азии обречены на историческое творчество. Этому способствует уже упомянутый постмодернистский сдвиг в западной культуре, обусловленный скорее всего инстинктом самосохранения. Стоит еще раз остановиться на рассмотрении этого явления, поскольку этот феномен и сам термин (постмодернизм) отражают определенную тенденцию в западной культуре. Эти тенденции можно характеризовать как обратные "сдвиги в образе жизни или способе бытия "современного" человека", как результат "перехода от "оседлости" к "кочевничеству", в чем существенную роль сыграли аудио- визуальные средства коммуникации. "В кочевой ментальности все течет, все изменяется; осевшее застывшее здесь имеет меньшую ценность, чем текучее". 

Если учитывать  основные черты постмодернизма —  предпочтение гетерогенности и различие как освободительных сил в переопределении культуры и рассматривать основные черты постмодернистской мысли — фрагментация, неопределенность и неприятие всех универсальных, или тотализирующих, застывших дискурсов, то данная характеристика может помочь прояснить ситуацию в определении дальнейшего пути развития. 

Поскольку, отсюда вытекает очень важная для бывших номадов точка зрения, рассматривающая  специфические особенности кочевой  культуры как стимула и основы ускоренной модернизации: догнать развитые страны Запада, не следуя по пятам, не воспроизводя их экономико-и-техноцентризм, а открывая постиндустриальную перспективу, в которой обнаруживаются возможности реабилитации традиционной культурной ориентации кочевого общества в сочетании с духом Нового времени в Европе. 

В духовной сфере  киргизского народа такой процесс, вне зависимости от чьей-либо констатации  и фиксации, уже давно идет. И  эти изменения прежде всего заметны  в проявлении или модификации  духовного кода (вариантов мировосприятия, оценки возможностей человека, аксиологической и познавательной систем, структуры личностных отношений и т.п.), мистической и мифо-магической традиции киргизского народа в соответствии требованиям тех форм религиозного отражения, которые продуцируются современной эпохой.  

Об авторе: Эмиль  Каниметов, кандидат философских наук, доцент, заведующий отделением госкомитета  Правительства Республики Кыргызстан