Этнополитические конфликты на Северном Кавказе

5. самое деструктивное  влияние оказывает фактор «воюющей»  Чечни, провоцирующей взрывоопасность  этнополитической обстановки как  на Кавказе, так и в России  в целом.

6. социально-экономические  трудности используются для натравливания  одной национальности на другую. Нередко, поддерживая межнациональные  противостояния, местные власти  не только сохраняют свои привилегии, должности, но и используют  нестабильность ситуации для  выбивания дополнительных средств  из федерального бюджета, которые  затем расходуются чаще всего  не по целевому назначению. Если  бы все выделяемые в регион  средства доходили до адресата, напряженность на Кавказе заметно  бы ослабла;

7. настойчивое внедрение  на бытовом уровне и в средствах  массовой информации мнения о  том, что криминогенность —  едва ли не родовая черта  некоторых народов Кавказа;

8.приход к руководству  представителей криминалитета на  волне легитимизации национальных  движений;

9.      криминальное стремление отдельных политиков, лидеров экстремисстсмких движений к отделению от России, связанное с желанием организации иметь бесконтрольный выход на внешний рынок, крупномасштабные поставки контрабандного товара, наркотиков и оружия:

•   усиление зависимости власти от криминального мира;

•   всплеск преступности;

10.миграция, усугубляющая  ситуацию в регионе. Она не  только обострила этнополитические  отношения, но и усилила конкуренцию  на рынке труда.

Если до начала 90-х гг., например, из Дагестана больше уезжало  людей, чем прибывало, то в последний  период в относительно спокойную  республику устремились десятки  тысяч беженцев из «горячих» точек, главным образом из Грузии, Азербайджана, Чечни и Таджикистана. Напряженность  в этом плане может только возрасти.

Приведенные факты убеждают в необходимости структурной  корректировки всей кавказской политики, принятия нестандартных, нешаблонных шагов в поисках путей, форм и методов разрешения обострившихся этнополитических проблем Северного Кавказа. Иначе неминуемы новые взрывы вооруженного насилия и федеральный Центр окажется надолго втянутым в изнурительные конфликты. От этого надо уходить, возвращая Кавказ на мирные рельсы. Усилия следует направлять не на споры о политическом статусе, а на решение конкретных социально-экономических проблем Северного Кавказа.

2.2 Осетино-ингушский  конфликт: октябрь-ноябрь 1992 г.

В определенной мере этот конфликт — наследие сталинских времен. В 1944 г. чеченцы и ингуши — коренное население Чечено-Ингушской Автономной Республики — были насильственно депортированы в Казахстан и другие регионы Средней Азии. Сама республика была ликвидирована с передачей части территории Северо-Осетинской АССР. В состав переданных территорий входил и Пригородный район Северной Осетии, традиционно заселявшийся ингушским населением. В 1957 г. Чечено-Ингушская Автономная Республика была восстановлена, чеченцы и ингуши начали возвращаться в районы своего традиционного расселения, хотя в административном отношении Пригородный район остался в составе Северной Осетии. Тем самым уже тогда была создана почва для национально-этнической напряженности, которая в течение 30 с лишним лет не давала знать о себе, но в начале 90-х годов преобразовалась в открытый конфликт и вооруженные действия на территории Российской Федерации.

Здесь в основу конфликта  были положены территориальные притязания — вопросы «земли» не только в  чисто экономическом, ресурсном, но и в мифологически-культурном значении. В данном случае вооруженное столкновение имело характер кратковременной вспышки, которая была погашена мощным силовым воздействием.

Напряженность в отношениях между осетинами и ингушами стала  нарастать примерно с 1989—1990 гг. как  на волне суверенизации и повсеместного  подъема национального самосознания, так и на основе призывов сведения счетов с прошлым. Как уже отмечалось, часть ингушей, возвращавшихся в  конце 50-х годов из мест этнической ссылки, начала селиться в Пригородном  районе, т.е. в местах их традиционного  расселения. Однако в административно-правовом смысле эта территория оставалась закрепленной за Осетией. Ингуши же вообще не входили  в число народов, именем которых  обозначалась какая-либо территория Советского Союза. Они объединялись с чеченцами, составляя ветвь общего вайнахского  этноса. Оба народа имели общую  судьбу: их вместе выселяли и вместе реабилитировали.

Перестройка и демократизация создали условия для того, чтобы  ингушский этнос заявил о своей  самостоятельности. Политические лидеры этого народа разъясняли ошибочность  рассмотрения ингушей как ветви  или клана чеченского этноса. Их разъяснения были восприняты с большим  интересом и были поддержаны некоторыми российскими политиками, которые  усмотрели в действиях лидеров  своего рода антидудаевскую линию поведения: не вся Чечено-Ингушетия заражена сепаратизмом, а есть и здоровые силы народа, которые не мыслят своего существования вне исторических границ России. Вполне возможно, что в весьма узком кругу политиков этого направления зародилась мысль разыграть ингушскую карту. Во всяком случае, полностью исключать такого рода планы было бы неосмотрительно.

Действительно, ингуши и  чеченцы — близкие, но не совпадающие  друг с другом этнические группы. Их языки, хотя близки, но все же представляют собой разные языки, а не диалекты одного языка. История их схожа, но не вполне одинакова. Так, имамат Шамиля распространялся  на Дагестан и Чечню, но не распространялся  на ингушей.

Стремление к национальному  самоопределению ингушей получило поддержку со стороны возглавлявшегося Р. Хасбулатовым Верховного Совета, который  в июне 1992 г. принял Закон об образовании  Ингушской Республики в составе  Российской Федерации. Это решение  вызывает исключительный интерес в  силу своей внутренней противоречивости. Оно было вполне адекватным с точки  зрения общей концепции суверенизации  и «нациестроительства». Действительно, один из репрессированных народов, насчитывавший  немногим более 200 тыс. человек, обретал  самостоятельный статус и вставал  «вровень» со многими народами России. Россия на этом примере еще раз  как бы демонстрировала свой демократизм: захотела этническая группа получить статус республики и без промедлений  получила его. Таким образом, был  осуществлен важнейший для ингушей  шаг по пути превращения «потенциальной нации» («would-be nation») в реальную.

Однако политически и  ситуационно этот шаг был совершенно не проработан. Дело в том, что вопрос о границах вновь образованной республики даже не рассматривался, хотя он напрямую затрагивал интересы ближайшего соседа, иной этнической группы — осетин. Законодатель не мог не знать, что в отношениях между осетинами и ингушами уже существовала напряженность, обусловленная не только территориальными притязаниями, но и общекультурными различиями народов. В принципе процесс образования республики и повышения статуса ингушского этноса мог бы быть использован для снятия этой напряженности. Умолчание же о потенциальном конфликте дало некоторым политикам (в Центре и регионе) повод расценить принятое решение как, по сути дела, провоцирование его перехода из латентной формы в открытую.

Решение об образовании новой  республики в сознании ингушского населения  и его политических лидеров соединялось  с Законом о реабилитации репрессированных народов, принятым за полгода до образования  республики, хотя статьи 3 и 6 Закона содержат малопонятную формулу о «территориальной реабилитации», истолкованную в  данном случае как недвусмысленная  поддержка не только возможных, но и  уже сформулированных территориальных  притязаний. Во всяком случае лидеры ингушской  партии «Нийсхо», созданной в 1988 г., заявляли о том, что 45% ингушской территории оказалось отторгнутой от ингушей в результате их выселения и последующих административно-территориальных преобразований. На таких же позициях стояли 2-й и 3-й съезды ингушского народа, состоявшиеся в сентябре 1989 г. и октябре 1991 г. Все это свидетельствовало о том, что определенная часть политиков «новой волны» сформулировала от имени ингушского народа территориальные притязания (по крайней мере, к Северной Осетии) задолго до образования республики.

Одновременно тогда же выяснилось, что у вновь возникшей  республики не только отсутствуют границы, но и нет единого, признанного  подавляющим большинством ингушей  лидера. На позицию «выразителя общеингушских  интересов» претендовало сразу несколько  человек, которых поддерживали разные группировки или кланы примерно с равными основаниями. Сама ситуация предлагала политико-этническим лидерам  состязание в области поиска и  отстаивания «общеингушской идеи», которой, естественно, стала идея «священной земли предков». Процесс формирования новогосударственного образования  с самого начала был осложнен защитой  этнических интересов от «общего  врага».

Очень часто спрашивают: кто же персонально виноват в  осетино-ингушском конфликте? Более  того, требование «назвать виновных поименно»  и предать их судебному разбирательству  выдвигается в качестве чуть ли не основного условия нормализации осетино-ингушских отношений. Однако при охарактеризованных выше обстоятельствах  события и не могли развиваться  иначе. Конфликт стал по сути дела одной  из проекций общероссийских преобразований, и те, кто утверждает, что он был  «спровоцирован Москвой», вероятно, не так уж далеки от истины. Правда, это  не было продуманным заговором и  намеренным стравливанием двух народов, как не было и выполнением чьего-то «социального заказа» по созданию национально-этнических конфликтов на Северном Кавказе в целях подрыва государственного могущества России и ее последующего развала. Но сами того, видимо, вовсе не желая, инициаторы всей этой кампании поневоле провоцировали создание ситуации, которая должна была развиваться по законам межэтнических отношений в сторону открытого конфликта. Возникновению его содействовали кризис Вооруженных Сил России, появление рынка оружия, борьба местных элит за власть и влияние, равно как и политические интриги в высших эшелонах власти. Конфликт мог бы принять и более кровавые формы, если бы общеингушский лидер оказался человеком дудаевского типа. То, что Р. Аушев, избранный в феврале 1993 г. Президентом республики, несколько позже вступил на политическое поприще, помогло ему отмежеваться от наиболее экстремистской — антиосетинской и антироссийской — части ингушских политиков.

Имея в перспективе  нарастание волны экстремизма и  территориальных притязаний в местах совместного проживания осетин и  ингушей, осетинские руководители, брошенные  тогда на произвол судьбы российским руководством, не могли сидеть, сложа  руки. Тем более, что его подпирала  и волна осетинского экстремизма: первые отряды осетинской самообороны  начали формироваться еще в 1990 г. Их объединял лозунг: отстоять территориальную целостность республики любыми средствами, а, если понадобится, то и с помощью силы. Нельзя было исключать и позиции экстремистского националистического крыла, которое всегда возникает в ходе созревания конфликтов такого рода. Вполне возможно, что в замыслы осетинского экстремизма входило отыскание средств для изгнания ингушского населения из сел совместного проживания и самого Владикавказа. Эта линия практической политики всячески подчеркивала культурно-бытовую несовместимость соседствующих народов. В качестве аргумента использовался и факт сталинских репрессий против ингушей, который сторонниками этноэкстремизма рассматривался как заслуженная акция, хотя справедливости ради заметим, что (даже не вдаваясь в исторические подробности) любому человеку должно быть ясно: подавляющее большинство ныне живущих ингушей в 1944 г. либо были совсем маленькими детьми, либо вовсе не родились на свет и если знают о тех событиях, то только по рассказам стариков, а уж сознательно участвовать в них тем более не могли.

Таким образом, к середине 1991 г. настроения этнического экстремизма  получили значительное распространение  и у осетин, и у ингушей. Заслуживает  внимания и тот факт, что дудаевское руководство Чечни с момента  установления своего режима проводило  кадровую чистку по национальному признаку. Жертвами ее стали, прежде всего, представители  ингушской интеллигенции, сосредоточенной в Грозном — столице Чечено-Ингушетии. Разделение республик, как это ни парадоксально, ударило не только по русским, но в первую очередь по представителям интеллектуальных профессий ингушской национальности.

В 1991 г. и осетины и ингуши изыскивают средства для закупки  оружия, не гнушаясь и такими мерами, как обложение денежной данью  руководителей предприятий.

К началу 1992 г. «всеобщее  вооружение народа» в Ингушетии  завершилось. К тому времени законы Российской Федерации перестали  действовать на ее территории. В  противовес друг другу осетинская и  ингушская стороны создавали  отряды самообороны. (Надо сказать, что  организация военного дела в Осетии была традиционно значительно выше, чем в любой другой республике Советского Союза.) А в мае 1992 г. на Военно-Грузинской дороге произошел  известный инцидент грузино-осетинской этнической войны, в результате которого 36 человек были убиты неизвестными лицами. После этого на некоторых  предприятиях Владикавказа начали заниматься изготовлением оружия. Этнический конфликт как бы переваливал через Кавказский хребет вместе с сотнями и тысячами беженцев из Южной Осетии, которые взывали о помощи к своим единокровным братьям. В то же время кударцы готовы были с оружием в руках отстаивать интересы единого этноса. Это была еще одна линия напряженности, которая дала о себе знать в последующем.

При расследовании обстоятельств  осетино-ингушского конфликта возникал и вопрос о том, был ли назначен «час "X"», т.е. было ли массовое выступление  ингушей в ночь с 30 на 31 октября 1992 г. заранее спланированной акцией? На этот вопрос трудно ответить однозначно. Дело в том, что в Ингушетии  в тот момент не было общереспубликанского руководства. Но некоторые действия ингушской стороны как бы подталкивали осетинское население к мысли, что  каким-то образом нападение на осетин в селах совместного проживания готовилось заранее. Так, известны фаты вывоза детей из тех населенных пунктов, которые через несколько дней стали ареной конфликта. Кроме того, взрослое ингушское население прибывало в Ингушетию со всех концов России. Однако в развитии событий преобладал все же, на наш взгляд, стихийный компонент. В течение октября, а особенно после 20 октября, т.е. после того, как в селе Октябрьском была раздавлена 12-летняя девочка-ингушка, а 22-го были убиты еще двое ингушей, взрыв мог произойти каждую минуту. После этих событий обстановка накалилась до предела. Похороны этих уже не первых жертв конфликта превратились в митинги, на которых формировались «отряды самообороны», выдвигались требования об отстранении местных властей и проведении внеочередных выборов. Того же потребовала и объединенная сессия депутатов трех районов Ингушетии — Назрановского, Малгобекского и Сунженского. Ход событий, однако, повернулся несколько иначе.