Особенности формирования среднего класса в современной России

              Анализируя структуру среднего класса в западных странах, следует на наш взгляд, иметь в виду следующее: представленная схема [Приложение 1] отражает, так сказать, «идеальную» структуру среднего класса. В реальности ее отдельные компоненты, в связи с труднодоступностью получения  по ним информации, и в связи с этим, сложностью их учета, выпадают из рассмотрения. Например, личную свободу, как одну из главных характеристик среднего класса, многие исследователи среднего класса опускают в своих рассмотрениях. То же можно сказать и в отношении владения собственностью и самостоятельной экономической деятельности, которые используются в сравнительном анализе достаточно скромно. Следует отметить, что в последние годы в связи в бурным развитием в передовых капиталистических странах информационных технологий все большее значение начинает принимать владение интеллектуальной собственностью.

              Эти критерии рассматриваются в контексте развития в стране демократии и состояния производственных отношений. Поэтому, сохраняя свое значение и оставаясь номинально главными, ключевыми критериями среднего класса, исследователи отдают «пальму первенства» дополнительному, становящемуся основным, критерию – уровню дохода, который лишен вышеперечисленных недостатков.

              По системе критериев средний класс формируется за счет различных слоев населения: мелких и средних предпринимателей (соответствует главным, ключевым характеристикам среднего класса) и наемных работников (управленцы, высококвалифицированные рабочие, инженерно-технические работники, большая часть творческой интеллигенции, служащие и др. – соответствует дополнительной характеристике среднего класса).

1.3. Социальная идентификация

Было сформулировано понятие «среднего класса» как аналитической категории, используемой для определенных познавательных, идеологических и политических целей. Это отнюдь не означает, что данная категория представляет собой некую сциентистскую или идеологическую фикцию, артефакт, имеющий какой-то смысл лишь в языке и мышлении специалистов-социологов, политиков и политических публицистов. Французский психолог С. Московиси[12] в теории социальных представлений убедительно показал, что в современную эпоху понятия и знания, выработанные наукой (или претендующей на научность идеологией) часто становятся первоисточником представлений обыденного, «практического» сознания; они ориентируют и регулируют повседневную жизнь людей, не особенно озабоченных теми «профессиональными» проблемами, которые первоначально стимулировали появление таких понятий.

Согласно теории Московиси, носители обыденного сознания не просто усваивают научные и идеологические категории в готовом виде, но трансформируют их в соответствии с собственными потребностями. При этом они производят операцию «конкретизации абстракций»: воплощают их в образы и наполняют определенным символическим смыслом, ориентирующим практическое поведение субъектов сознания Можно полагать, что реальное значение понятия «средний класс» в российском общественном сознании и, следовательно, в жизненной практике россиян определяется тем, в какой мере оно выступает в качестве социального представления, в рамках которого, по выражению Московиси, происходит слияние субъекта и объекта, творческое «конструирование реальности», «материализация мысли».[13]

С этой точки зрения проблема идентичности среднего класса не может быть сведена к набору статистических данных о доходах, профессиональных и тому подобных характеристиках данного социального образования, подтверждающих его специфику по сравнению как с другими группами российского общества, так и со средним классом в других странах. Такие данные, несомненно, важны, но центральным моментом идентичности среднего класса следует полагать характеризующий индивидов этой группы комплекс представлений о социальной реальности и их месте в ней - представлений, регулирующих их жизненную активность и специфичных именно для данной страты, в той или иной мере отличающих ее от остальных слоев общества. Можно полагать, что мера этой специфичности, «особости» социальных представлений людей, аналитически относимых к среднему классу, т.е. четкость или, напротив, расплывчатость граней, отделяющих их по данному признаку от остального общества, позволит судить об уровне его, среднего класса, реальной идентичности.

Нельзя в то же время не видеть, что этот сдвиг в способах самоидентификации, привыкание к новым стратификационным категориям еще ничего не говорит о реальной психологической значимости этих категорий в структуре самосознания, в социальной идентичности россиян. Респондент может отнести себя к той или иной страте в ситуации диалога с социологом, но это не значит, что проблема такого самоопределения существовала в его сознании до того, как собеседник поставил ее перед ним и предложил возможные варианты ответа. Иными словами, вербальное суждение о собственной стратификационной принадлежности не обязательно означает, что респондент действительно осмысливает свое социальное положение на основе предложенного метода.[14]

В интервью нередко возникают ситуации, когда вопрос о том, к какой из десяти ступеней относит себя респондент, был для него явно новым и ответ он давал экспромтом и не особенно уверенно, будучи побуждаем к этому интервьюером. В других случаях чувствовалось, что респондент ощущает проблему самоидентификации, в том числе со средним классом как весьма существенную для себя, и готов к активной рефлексии по этой проблеме. И, наконец, особняком в этом плане стоят «рефлективные биографии», опубликованные тюменскими социологами: в данном случае возбуждение такой активной рефлексии об идентичности среднего класса было центральной задачей всего исследования, а культурный и интеллектуальный уровень респондентов (городской «элиты») позволил вполне реализовать эту цель. Таким образом, в зависимости от культурных и интеллектуально-психологических характеристик субъектов сознания, продуманная «стратификационная» самоидентификация может играть совершенно неодинаковую роль в представлениях, отражающих их социальную идентичность.[15]

Социальная идентичность человека - это не столько самоопределение им своего устойчивого места в обществе, сколько отражение опыта и определение возможных перспектив индивидуального адаптационного процесса. Именно поэтому такая идентичность - гораздо более сложное образование, чем самоотнесение к какой-либо страте или группе: она включает совокупность представлений и социальных установок (аттитюдов), отражающих оценку индивидом своих возможностей активного или пассивного приспособления к наличным социальным условиям, его восходящей или нисходящей мобильности, либо стабилизации своей ситуации в рамках этих условий. В общем, эта идентичность фиксирует не столько место человека в социальном пространстве, сколько возможности его перемещения в этом пространстве, оценить которые можно, лишь сопоставляя их с возможностями других индивидов.

Индивидуальные самоидентификации могут, как мы полагаем, могут быть классифицированы по двум основным критериям. Во-первых, по степени согласия человека с самим принципом социального самоопределения по вертикальной шкале, выраженным или численными показателями (номером занимаемого им «этажа»), или в понятиях «низший, средний, верхний». Во-вторых, по признакам, которые он выбирает для такого самоопределения. Можно предположить также, что между этими двумя критериями существует некая взаимозависимость: готовность принять предложенный принцип самоидентификации так или иначе соотносится с избираемыми в рамках этого принципа конкретными характеристиками социального статуса.[16]

Подавляющее большинство респондентов исследований соглашаются с просьбой социологов определить свое место на вертикальной социальной шкале, однако смысл этой идентификации для них различен. Часть их воспринимает ее просто как характеристику своего объективного положения - главным образом, материального, т.е. уровня доходов и его стабильности, гарантированности, основывая представление о выбранной страте или «классе» на образе своей ситуации и определяемых ею жизненных возможностей. Другая часть респондентов «субъективирует» выбранную позицию, увязывая ее со своими личными ценностями, целями, жизненной стратегией. Некоторые совершают предлагаемый выбор как бы неохотно и с колебаниями, соглашаясь с реальностью вертикальной стратификации, но подчеркивая, что для них более адекватным является традиционное соотнесение с социально-профессиональной группой (интеллигенцией). Другая группа респондентов может в принципе отвергает самоотнесение к какой-либо страте и «классу», или акцентируя собственную индивидуальную уникальность, несовместимую с таким соотнесением, или полагая себя принадлежащим только к микрогруппе («кругу») и затрудняясь в выборе «своей» макрообщности. Есть и такие, которые признают членение общества только по культурным, интеллектуальным и функциональным критериям - на просвещенную и просвещающую элиту и «массу». Некоторые участники отказались от идентификации со средним классом, ссылаясь или на «идеологичность», надуманность этого понятия, или на отсутствие такого класса в России. Насколько позволяют судить используемые нами данные, социальное представление о делении общества на вертикально расположенные страты активнее всего усваивают люди, обладающие сильной мотивацией успеха в рамках институциональных организаций - административных, производственных, деловых или научных и образовательных. Одни из них испытывают удовлетворенность достигнутыми «средними» позициями, рассматривая их как разумный предел собственной вертикальной мобильности и отказываясь от «крысиной гонки», т.е. чрезмерного напряжения физических и психических ресурсов, которого потребовало бы стремление к более высоким позициям. Возможно, мы имеем здесь дело с типичным проявлением хабитуса по Бурдье, с подгонкой потребностей к возможностям; на их оценку влияет, в частности, неуверенность в собственных способностях добиться большего успеха, рационализируемая в форме апологии «среднего» положения (мы находим ее в ряде «рефлективных биографий» тюменских профессионалов). Другие такие респонденты, напротив, говорят о своем стремлении добиться еще большего успеха.[17]

У всех или почти у всех них достигнутый социальный статус основан на их положении в той или иной институциональной организации и выражен в определенных, признаваемых в ее рамках, формально-символических признаках (пост, должность, звание). Это побуждает их символизировать реальный или эвентуальный уровень успеха в неких формальных социальных категориях - вроде предлагаемых социологами и СМИ категории «среднего класса». Можно предположить, чем больше потребность личности в макрогрупповой социальной идентификации тем сильнее, чем больше позитивная результативность ее деятельности структурно связана с взаимодействием в рамках организации.

Иной социальный и психологический облик имеют те люди, для которых вертикальная социальная идентификация или вообще не значима, или имеет второстепенное значение, лишь как показатель объективной материальной ситуации. Одним ценность успеха более или менее чужда в силу их объективной ситуации, вынуждающей сосредотачивать все помыслы и заботы на простом выживании. Для других эта ценность, напротив, важна, но успех осмысливается ими, прежде всего, как реализация индивидуальных, творческих, инновационных способностей, не нуждающаяся в символизации определенным социальным статусом. Такой успех может воплощаться в успехе конкретного «дела», которому посвятил себя человек, или просто в его личных творческих свершениях. Подобное понимание успеха характерно, главным образом, для людей творческих профессий: ученых-исследователей, журналистов, художников.[18]

В ходе проведенного в июле 2000 года опроса группы российских менеджеров и предпринимателей, проходивших стажировку в странах Западной Европы по программе тренинга ЕС (МТР-Managers' Training Programm), в числе наиболее важных критериев, позволяющих относить человека к тому или иному слою общества, в том числе к среднему классу, 74% опрошенных назвали размер дохода, а 28,5% - объем собственности. Однако подавляющее большинство из них отметили, наряду с материальными, другие критерии социальной идентификации: 57% - уровень образования и квалификации человека, 48,5% - социальный статус, 20% - социальный престиж, 43% - образ и стиль жизни, 31,5% - круг знакомств и общения, 24% опрошенных вообще не включили материальные критерии в число наиболее важных и только 8,5% посчитали размер дохода единственно важным критерием идентификации.[19]

Мы обнаруживаем целый набор поведенческих и нормативных, ценностных и морально-этических характеристик, которые их авторы приписывают среднему классу. Это преданность своему делу, трудолюбие и стремление к успеху, основательность, рационализм и умеренность, независимость и любовь к свободе, социальная солидарность, готовность помогать обездоленным. И на одном из первых мест - уважение к закону, подчинение социальным нормам. В некоторых высказываниях отчетливо звучит мотив особой - одновременно стабилизирующей и инновационной социальной миссии среднего класса, представление о нем как о «стержне общества».

Глава 2. Основа среднего класс

2.1. Малый бизнес

Развитие малого бизнеса приводит к появлению относительно обеспеченного материального слоя населения и содействует в этом смысле формированию современного среднего класса. По данным эмпирических исследований, предприниматели - одна из наиболее молодых и образованных социально-профессиональных групп. Примерно треть их - люди моложе 30 лет, другая треть находится в возрасте 31-40 лет; более двух третей имеют высшее образование.[20] Располагая, таким образом, весьма высоким энергетическим (в силу возраста) и интеллектуально-культурным потенциалом, они максимально мобилизуют его в своей профессиональной деятельности. Труд предпринимателя, отмечает Радаев, «не только интенсивен, но и продолжителен... Он [предприниматель] часто не имеет регламентированного рабочего дня, отдавая делу по 11-12 часов. Это непрерывный труд с элементами самоэксплуатации при нерегулярных выходных и кратковременных отпусках. По подсчетам БЭА, предприниматель в среднем трудится в неделю на 16 часов больше, чем наемный работник. [Приложение 2]

Что приносит самому мелкому предпринимателю и обществу столь интенсивное использование того богатого человеческого капитала, обладателем которого является эта социальная группа? Для принадлежащих к ней людей результат ограничивается в основном относительно высоким уровнем жизни и моральным удовлетворением, обусловленным личной автономией и скромным деловым успехом. Напряженный труд не дает большинству из них чувства прочности своего экономического и социального положения, уверенности в завтрашнем дне, веры в перспективы роста собственного дела. Оптимистически настроенный мелкий бизнесмен, скорее исключение, чем правило. По данным Фонда «Общественное мнение», среди предпринимателей «оптимистов» не больше, чем среди остального населения, т.е. малый бизнесмен испытывает устойчивый оптимистический настрой не чаще, чем средний россиянин.

Существует ограниченность макроэкономического и макросоциального эффекта деятельности малого бизнеса, его вклада в развитие экономики и в инновационные процессы. В связи с этим весьма показательной является вполне соответствующая ей ограниченность «достижительных» и инновационных горизонтов самих предпринимателей, малое значение в их мотивации и самосознании проблем социального престижа, возможностей влиять на ситуацию в экономике и обществе. «Мало кого, - отмечают исследователи БЭА, обобщая данные опросов малых предпринимателей, - волнует престиж работы и возможность влиять на людей и события. Не слишком высоко ценится возможность получать новые знания и навыки, важнее оказывается более консервативное соответствие работы уже имеющимся знаниям, профессии».[21]