Теория мир-систем в концепции И. Валлерстана

Быть брокером выгодно только при условии, когда  есть возможность пользоваться результатами на протяжении долгого времени. США  были вынуждены самостоятельно начать вторую игру ва-банк на Ближнем Востоке. Если им удастся привести Израиль  и ООП к значительному соглашению, все будут им аплодировать. Но подобный результат выглядит маловероятным. Если мы ввяжемся в еще большее  количество войн на Ближнем Востоке  в ближайшие годы, возможно, уже  с применением ядерного оружия, Америка  понесет всю тяжесть ответственности; ее консервативные арабские союзники падут, и Европа будет призвана на спасение, вероятно, уже безнадежной  ситуации. Если все это произойдет, не восторжествует ли Саддам? Ничего положительного для американского влияния в  мире из войны в Персидском заливе пока не вышло.

Иранский кризис 1980 года существенно отличался от иракского кризиса 1990 года. Это две  модели реакции "третьего мира" на "Великий американский мир". Иранская реакция была основана на фундаментальном  отрицании западных ценностей. Реакция  Ирака была совсем иной. Партия арабского  социалистического возрождения (Баас), находящаяся у власти в Ираке, является одним из самых светских движений в арабском мире. Реакция Ирака в конечном итоге – чисто военная реакция, попытка создания крупных милитаристских государств "третьего мира" с целью навязывания нового баланса сил между Севером и Югом. Это два лица будущего. Политику "низкого поклона" США поломал Хомейни. Политика "гордо поднятой головы" наталкивается на лидеров типа Саддама Хусейна.

Зениту американского  благосостояния пришел конец. Каркас разрушается. Фундамент крошится. Америка, как  любой гигант в истории человечества, обнаруживает, что ее ноги превращаются в глину. Как нам следует подвести итог эре американской гегемонии 1945 – 1990 годов? С одной стороны, этот период был эрой "Великого американского  мира" и высокого материального  благосостояния. Кроме того, по сравнительным  историческим меркам это была эра  терпимости, по крайней мере в большинстве случаев, несмотря на многочисленные конфликты и, возможно, благодаря той форме, которую эти конфликты принимали. Но американская гегемония была основана также на исключении слишком многих групп населения планеты, чтобы выжить в долгосрочном плане. И теперь ей пришел конец.

Мы вступаем в американское будущее, по поводу которого у нас есть основание одновременно для отчаяния и для надежды. Но мы не сможем сделать каких-либо предположений  о том, в какую сторону подуют ветры, если сначала не заглянем в  прошлое Америки.

Вчера

Ничто так не символизирует и не представляет точно основания Американской свободы, как Билль о правах. У нас  есть полное основание гордиться  им. Тем не менее мы склонны забывать, что принят он был лишь в 1791 году как первые десять поправок к Конституции. Однако немаловажная деталь – эти статьи не входили в первоначальный вариант Конституции, написанный в 1787 году, потому что им было оказано сильное сопротивление. К счастью, в конце концов те, кто противостоял этим поправкам, потерпели поражение. Но полезно напомнить, что приверженность США основным правам человека была далеко не самоочевидна для основоположников американской Конституции. Конституция санкционировала рабство, а также исключала коренное население Америки из участия в политической жизни государства. Она явилась продуктом белых поселенцев, многие из которых (но не все) желали закрепить основные права человека в политической структуре, по крайней мере для себя.

В каком смысле и для кого Америка была "Землей свободы"? Вполне нормально, что разные мотивы побуждали различные группировки  участвовать в Войне за независимость. Плантаторы, крупные торговцы, городские  рабочие и мелкие фермеры преследовали в корне отличающиеся интересы. Только некоторые из их мотивов имели  отношение к правам человека или  большему равенству. Многие были куда более заинтересованы в надежной охране своих собственнических прав, выступая одновременно против английских налогов и американского радикализма. Далее, право на экспроприацию земель аборигенов было как раз одним  из прав, которое, с точки зрения поселенцев, англичане обеспечивали недостаточно охотно.

Тем не менее Американская революция была революцией во имя свободы. И авторы Декларации независимости провозгласили это на весь мир. Это была в конце концов революция – она решительно подтвердила не только то, что "все люди сотворены равными", но и то, что правительства устроены среди людей для охраны "жизни, свободы и преследования счастья" и что в случае, если какое-либо правительство когда-либо оказалось бы "разрушительным для этих целей", то стало бы "правом народа изменить и упразднить его". Революция, следовательно, была не только законной, но и обязательной, хотя даже "благоразумием подсказывается, что издавна установленные формы правления не должны подвергаться изменению из-за легкомысленных и скоротечных причин".

Новые Соединенные  Штаты Америки, родившиеся из восстания  против страны-прародины, узаконенные  писаной Конституцией, которая претендовала на звание сознательно выстроенного общественного договора, создавшего правительство, пользовавшееся "согласием  управляемых", укрепленного Биллем о правах, провозглашавшим защиту от этого самого правительства, выглядели  для себя и для европейского мира маяком надежды, рационализма и человеческих возможностей. Свобода, которую проповедовала Америка, выглядит тройной: свобода личности перед государством и любым общественным учреждением (то есть прежде всего свобода голоса), свобода отдельной группы по отношению к другим более сильным группам (то есть прежде всего свобода религии) и свобода народа в целом против внешнего контроля (то есть независимость).

В то время эти  права уже не были новостью в некоторых  других местах, но они выглядели  наиболее защищенными и наиболее полными именно в США, особенно с  тех пор, как Французская революция, казалось, пошла вкось и завершилась  в 1815 году монархической реставрацией. Более того, европейцев, чувствовавших  себя угнетенными в своих собственных  странах, США манили как земля  личных возможностей, где на деле исполнялся лозунг Французской революции "Дорогу талантам!". Открытая земля, обширная и малонаселенная, она приветствовала иммигрантов и предлагала их детям  немедленное гражданство по праву  рождения в стране. Америка была огромной, девственной и, что важнее всего, не отягощенной феодальной историей.

Вернее было бы сказать, что так мы о ней  отзывались тогда и поныне. И такова была вера. И вера эта была большей  частью правдой, если не забывать, что  это было правдой исключительно  по отношению к белым, преимущественно  мужчинам, и долгое время только западноевропейским белым мужчинам протестантской веры. Для этой группы на протяжении всей своей истории  США действительно могли предложить очень многое. Пределы расширялись: Дикий Запад заселялся; иммигранты ассимилировались, и страна соблюдала  себя, как завещал Дж. Вашингтон, свободной от "коварных уловок иностранного влияния". Америка, таким образом, была не только землей возможностей, но и прибежищем.

В 1858 году А. Линкольн произнес знаменитую фразу: "Я не считаю, что это государство способно вечно существовать в состоянии  полурабства и полусвободы". Оглядываясь назад, мы вправе спросить: а был ли он прав? Несмотря на Декларацию об отмене рабства, несмотря на 13-ю, 14-ю и 15-ю поправки к Конституции, несмотря даже на решение Верховного Суда по делу "Брауна против школьного совета", признавшего незаконной расовую сегрегацию в школах, не продержались ли мы длительное время в состоянии полурабства и полусвободы? Был ли в нашей истории какой-либо момент, когда нельзя было бы сказать, что некоторые, даже многие, страдали или были лишены прав всего лишь из-за цвета кожи или иного подобного вздора?

Мы должны трезво и пристально взглянуть на нашу историю  и спросить себя, не достигалась  ли самая настоящая свобода одной  части населения за счет самого настоящего отсутствия свободы у другой части  населения? Было ли рабство (мягко выражаясь) всего лишь анахронизмом, который  нам было суждено преодолеть историей, или же оно было структурной основой  и неотъемлемым обстоятельством  американской мечты? Была ли "американская дилемма" простой непоследовательностью, которую следовало преодолеть при  помощи мудрости и разума, или же она служила несущим элементом  в построении нашей системы?

Остается фактом, что в тот самый момент, когда  мы двигались из нашего прошлого в  наше настоящее, а именно в 1945 году, достигнутое нами было славным в  одном отношении и крайне унылым – в другом. Мелочный апартеид существовал  не только на Юге, но и в большинстве  крупных городов и в ведущих  университетах Севера. Не ранее 70-х  годов оказались мы готовы хотя бы признать и начать широкое обсуждение этой удручающей стороны медали. И  даже сегодня такие обсуждения по большей части мракобесны.

Еще древние  греки выработали систему свободного и равноправного политического  участия для граждан и рабства  для иностранцев Мы выработали свое политическое мировоззрение на контрасте  между тиранией, деспотизмом, абсолютной монархией и республиканской  демократией, или демократической  республикой. Но мы забываем, что одним  из исторических источников нашей политической традиции была Великая хартия вольностей 1215 года, документ, навязанный королю Англии его лордами и баронами, гарантировавший  их права по отношению к нему, но никак не права крепостных.

Мы привыкли представлять деспотическую систему  как такую, в которой один или  несколько человек наверху имеют  возможность управлять и эксплуатировать  остальных. Но на самом деле кучка  немногих наверху политически ограничена в своих возможностях выжимать многое из низов, да относительно не так уж много им и необходимо, чтобы жить в полном комфорте. По мере того как  мы увеличиваем размер этой группы наверху и уравниваем политические права внутри этой группы, становится не только более возможным, но и гораздо  более необходимым выжимать больше из низов с целью удовлетворения потребностей тех, кто наверху. Политическая структура с абсолютной свободой для верхней половины может стать  для нижней половины наиболее эффективной  формой угнетения, какую только можно  вообразить. И во многом наиболее устойчивой. Очень может быть, что полусвободная и полурабская страна способна просуществовать очень долго.

Сама возможность  индивидуальной вертикальной мобильности, которую Америка ввела и закрепила и которую заимствовал впоследствии весь мир, является одним из наиболее эффективных механизмов поддержания полусвободного и полурабского общества. Вертикальная мобильность оправдывает существование социальной поляризации. Она снижает напряжение путем ликвидации потенциальных лидеров протеста низов, одновременно предоставляя мираж потенциального продвижения вперед тем, кто остался позади. Она превращает борьбу за улучшение для всех в соревнование с другими. И стоит только кому-нибудь подняться немного вверх, всегда находится кто-то, кто занимает освободившееся место внизу.

Однако у этой системы есть один недостаток. Идеология  свободы и потенциального улучшения  – доктрина универсалистская. И хотя она предполагает свободу одной половины общества за счет рабства другой, ею порождается постоянное неудобство. Потому крупнейший шведский ученый Г. Мюрдаль мог с полным правом заявлять об "американской дилемме". Вся наша история служит доказательством этого. Мы усиленно боролись с дьяволом. Согрешив же, мы всегда боялись Божьего гнева. И сочетание наслаждения с глубоко кальвинистским чувством вины служило ежедневной духовной пищей американцев всех вероисповеданий на протяжении всей нашей истории.

В известном  смысле все наше прошлое вплоть до 1945 года было долгой прелюдией к  нашему настоящему. Мы. провозгласили свободу повсеместно. Мы славно потрудились над преобразованием природы и над тем, чтобы стать экономическим гигантом к 1945 году. Мы использовали нашу свободу для достижения благосостояния. И в ходе этого создали пример для всего мира. Конечно, это был недостижимый пример. Коль скоро наша страна была полусвободной и полурабской, то таковым был и остальной мир. Если ценой свободы было рабство, если ценой благосостояния была нищета, если ценой вовлечения в систему одних стало исключение из системы других, как могли все достигнуть того, на что целила Америка? Да и были ли в состоянии все без исключения американцы достичь этого? Это стало нашей исторической дилеммой, нашим жребием, нашей исторической тюрьмой.

Говорят, что  самый ранний официальный протест  против рабства был объявлен менонитами из Джермантауна, которые в 1688 году поставили вопрос: "Не имеют ли эти бедные негры такое же право на борьбу за свою свободу, какое вы на их угнетение?" Конечно же, все те, кто не имел собственной полной доли свободы в Соединенных Штатах, всегда соглашались с менонитами. У них было право, и они боролись за него так, как могли. В те периоды, когда их борьба становилась особенно упорной, они получали некоторые уступки. Но эти уступки никогда не упреждали требований и никогда не были более щедрыми, чем этого требовалось политически.

Благословение на свободу было подлинным благословением; но оно также оказалось нравственной обузой, потому как всегда было и  до сих пор долго было остаться благословением лишь для некоторых, даже если этих "некоторых" было довольно много, или, повторяю, возможно именно потому, "что некоторых" было так много. Таким образом, мы перешли через свою Синайскую пустыню из 1791 года в 1945 год, не "впутываясь в сомнительные союзы" и твердо следуя Господнему предначертанию, дабы достичь страны молочных рек с медовыми берегами с 1945-го по 1990 год. Будем ли мы теперь изгнаны из земли обетованной?