Теория мир-систем в концепции И. Валлерстана

Далее, внутриполитической “ценой” либерализма, который нуждается  в обеспечении непрерывного процесса производства при одновременном  максимальном накоплении капитала в  глобальном масштабе, является ползучее повышение реальных доходов как рабочего класса, так и высококвалифицированных кадров державы-гегемона. Со временем это снижает конкурентные преимущества предприятий и фирм этого государства.

Как только утрачивается очевидное производственное превосходство, структура начинает трещать по швам. Пока существует держава-гегемон, она  в состоянии более-менее согласовывать  политические действия всех основных государств ядра на периферии системы, максимизируя посредством этого разницу неэквивалентного обмена между ними. Но когда гегемония подорвана, и особенно когда мир-экономика входит в период спада кондратьевского цикла, между ведущими державами начинается борьба за сохранение своей доли в уменьшившемся “пироге”, которая подрывает их общую способность извлекать прибыль от неэквивалентного обмена. Степень неэквивалентности обмена вследствие этого уменьшается (но не сводится к нулю), и появляется новый стимул к перекройке систем альянсов и союзов.

В период движения к пику логистической кривой, которая ведет к возникновению кратковременной эпохи гегемонии, основной аллегорией является притча о черепахе и зайце. Выигрывает гонку не то государство, которое резво рвется вперед в политическом и особенно военном отношении, а то, которое медленно и упорно, шаг за шагом, наращивает свою конкурентоспособность в долгосрочной перспективе. Для этого требуется жесткое, но разумное и осторожное руководство действиями предпринимателей со стороны государственных структур. Ведение войн может быть переложено на других участников международной системы вплоть до кульминационной мировой войны, когда государство-гегемон должно будет, наконец, вложить свои ресурсы для окончательного утверждения своей победы. Вслед за этим возникает “бремя мировой ответственности” не только со своими выгодами, но также и со своими (растущими) затратами. Гегемония, таким образом, это явление весьма приятное, но недолговечное.

IV

На сегодня  очевидны следующие выводы. Мы сейчас находимся непосредственно в  фазе постгегемонии третьего логистического цикла капиталистической мир-экономики. США утратили свое производственное превосходство, но еще сохраняют перевес в области торговли и финансов, при этом превосходство их политической и военной мощи уже не является столь ошеломляющим. Значительно ослабла их способности навязывать свою волю союзникам (Западной Европе и Японии), устрашать своих противников и подавлять слабейших (сравните Доминиканскую республику в 1965 г. и современный Сальвадор сегодня). Мы находимся у истоков крупнейшей перестройки системы альянсов и союзов, хотя, конечно, сейчас мы только в начале всех этих процессов. Упадок Великобритании начался в 1873 г., но только в 1982 г. ей был брошен вызов со стороны Аргентины, одной из средних военных держав.

Главный вопрос состоит в том, будет ли этот третий логистический цикл разворачиваться по правилам предыдущих. Главное отличие этого третьего логистического цикла от первых двух состоит в том, что сейчас капиталистическая мир-экономика испытывает структурный кризис в качестве исторической системы вообще. Отменяются ли при этом все эти циклические процессы? - вот в чем проблема. Я думаю, что они не исчезают, скорее сам кризис будет как-то проявляться через них.

Не следует  вкладывать в понятие гегемонии  больше, чем описано здесь. Это  способ выстроить наше понимание  процесса, но не какую-то “сущность”, чьи особенности должны быть описаны  и чья постоянная повторяемость  должна быть продемонстрирована а затем и предсказана. Процессуальное понятие лишь предупреждает нас о силах, участвующих в игре внутри системы, и указывает на возможные узлы конфликтов – не более того. Но и не менее. Невозможно осознать капиталистическую мир-экономику, четко не проанализировав, какие политические формы она породила, и как эти формы соотносятся с другими реальностями. Межгосударственная система не исходит извне, это не сотворенная Богом переменная, которая таинственным образом ограничивает и взаимодействует с тенденцией капитализма к бесконечному накоплению капитала. Она есть его прямое выражение на политической арене.

1.4.Америка  и мир: сегодня  и завтра.

(Валлерстайн И. Америка и мир: сегодня, вчера и завтра // Свободная мысль. 1995. № 2 и 4)

Сегодня

Настоящее, о  котором идет речь, началось в 1945-м  и подошло к концу где-то в 1990 году. Не дольше, чем на протяжении этого  времени, Соединенные Штаты оставались ведущей силой миросистемы. Зарождение этой гегемонии состояло в экономическом преуспевании, последствием ее явилось преуспевание и символом ее тоже стало наше преуспевание. Чем же заслужили мы столь редкую привилегию? Явились ли мы на свет великими? Было ли величие достигнуто нами или же оно оказалось нам предписано другими?

Сегодня берет  начало в 1945 году. Тогда мир только что выпутался из долгой и страшной мировой войны, ареной которой служила  вся Евразия – от островов крайнего Запада (Великобритания) до островов Дальнего Востока (Япония, Филиппины и Тихоокеанские  острова) и от берегов Ледовитого океана до Северной Африки, Юго-Восточной  Азии и Меланезии на Юге. На этом громадном пространстве происходило  колоссальное уничтожение человеческих жизней и их материальной основы, то есть базы мирового производства.

Единственной  крупной индустриальной зоной мира, где оборудование и инфраструктура не подверглись всеобщему разрушению, оказалась Северная Америка. Американские предприятия не только не были разбомблены, но благодаря военному планированию и мобилизации даже поднялись  на новый уровень производственного  развития.

Поскольку Соединенные  Штаты вступили в мировую войну  с производственной базой, уже тогда (как минимум) не уступавшей никому в мире, военные разрушения, выпавшие на долю остальных, образовали огромный пробел в мировом экономическом  потенциале и эффективности производства. Эта брешь и послужила условием неслыханного дотоле процветания американских предприятий в последующие двадцать пять лет. То же экономическое одиночество  США оставило американской промышленности лишь один путь к процветанию –  через допущение значительного  роста реальной заработной платы  работников американской промышленности. Увеличение реальной заработной платы, приведшее к массовому владению собственными домами, машинами и прочими  предметами долгосрочного пользования, а также сделавшее более доступным  образование, как раз и составило  то благосостояние американцев, которое  изумляло весь мир.

Соединенные Штаты  имеют склонность, оглядываясь на послевоенный мир, отмечать четыре великих  достижения, основную заслугу в которых  они оставляют за собой. Первейшим  было восстановление опустошенной Евразийской  территории и ее возвращение в производственные процессы мироэкономики. Вторым – поддержание мира в миросистеме, одновременное предотвращение ядерной войны и угрозы вооруженной агрессии. Третьим – в основном мирная деколонизация колониального мира, сопровождаемая оказанием значительной помощи в экономическом развитии. Четвертым – распространение на американский рабочий класс экономического благосостояния и полного его политического участия в системе наряду с отменой расовой сегрегации и дискриминации...

К 1960 году движение США к своим целям выглядело  поразительно успешным. Новое благосостояние было налицо. Пригороды процветали. Невообразимо возросли пособия на высшее образование и здравоохранение. Была построена истинно общеконтинентальная сеть воздушных и наземных путей сообщения. Поднялись на ноги Западная Европа и Япония. СССР удавалось надежно сдерживать в пределах его договорной сферы влияния. Американское рабочее движение, очищенное от своего левого крыла, стало признанным компонентом вашингтонского истеблишмента. 1960-й был также годом Африки, годом, когда 16 африканских государств, в прошлом колоний четырех европейских держав, провозгласили свою независимость и вступили в ООН. Избрание Дж. Кеннеди на пост президента в том же году выглядело апофеозом новой американской действительности. Власть перешла, по его словам, в руки нового поколения, рожденного в этом веке (тем самым он подразумевал полное избавление от старых колебаний и недостатков), поколения, полностью преданного миру постоянного благосостояния и предположительно разрастающейся свободы.

Однако именно в этот момент начали выявляться цена процветания и его непредвиденные последствия. Институциональные основы послевоенного процветания начали если не распадаться, то ощутимо дрожать  и даже сотрясаться. Американское и  само мировое благосостояние сопровождалось растущим осознанием как внутри США, так и во всем мире расширяющейся  пропасти между богатыми и неимущими, между центром и периферией, между включенными и исключенными из системы. В 60-х годах эта пропасть была относительной; в 70-х и тем более в 80-х она стала абсолютной. Но даже относительная (скорее именно относительная) пропасть уже грозила бедой, и бедой мировых масштабов...

Р. Рейган может  верить, что он так запугал своей  силой Советский Союз, что последний  произвел на свет М. Горбачева. Но Горбачев появился в СССР как раз потому, что Рейган продемонстрировал недостаточную  силу США поддерживать свои особые договоренности с Советским Союзом. СССР теперь был сам по себе и  сам по себе, без условий "холодной войны" оказался в крайне скверном положении. Его экономика, которая  еще могла держать голову над  водой и даже показывать значительный рост производства во времена великого расширения мироэкономики в 1950-х и 1960-х годах, была слишком жестко устроена, чтобы справиться с грандиозным застоем мироэкономики 1970-х – 1980-х годов. Пар энтузиазма окончательно улетучился из советских идеологических котлов. Ленинская теория преодоления слаборазвитости оказалась такой же недейственной, как и все другие варианты развития – социалистические или рыночные – за последние 50 лет.

Горбачев следовал курсом, единственно доступным для  СССР (вернее было бы сказать – России), для страны, которая предполагала сохраниться как значительная держава  в ХХI веке. Ему было необходимо положить конец истощению советских ресурсов псевдоимперией. Тем самым Горбачев стремился ускорить темп ликвидации военного фасада "холодной войны" (когда ее политическая полезность была исчерпана) с помощью квазиодностороннего разоружения (выход из Афганистана, уничтожение ракет и т. д.), заставляя США ответить чем-то подобным. Москве также было необходимо избавиться от все более беспокойной и тяготившей ее имперской роли в Восточной Европе. Ну, а восточноевропейцы, конечно, были рады стараться. Все последние 25 лет они только о том и мечтали. Но чудо 1989 года стало возможным не потому, что Америка изменила свою традиционную позицию, а потому, что это сделал СССР. И сделал он это не из-за американской силы, а из-за американской слабости. Третьей задачей Горбачева была перестройка СССР во внутренне жизнеспособную структуру, которая была бы способна среди прочего справляться с национализмом новейшего выпуска. В этом он потерпел неудачу, но говорить о полной невозможности воссоздания чего-то вроде СССР преждевременно.

Чудо 1989 года явилось  несомненным благом для народов  Восточной и Центральной Европы, включая народы СССР. Благо это  отнюдь не абсолютно, но по крайней мере оно открывает возможность обновления. Но это чудо вовсе не было благом для США. Америка не выиграла, а проиграла в "холодной войне", потому что война эта была не игрой, которую можно выиграть, а скорее менуэтом, который надо было танцевать. Конечно, превратив танец в соревнование, можно было одержать победу, но победа оказалась пирровой. Конец "холодной войны" устранил последнюю важную опору американской гегемонии и благосостояния – советский щит.

Немедленный итог – Ирак и кризис в Персидском заливе. Ирак отнюдь не вдруг обнаружил  свои претензии на Кувейт. Он постоянно  на протяжении как минимум 30 лет  претендовал на кувейтскую территорию. Почему он выбрал именно это время  для нападения? Мотивы налицо. Ирак, как и сотня других стран, переживает катастрофические последствия аферы  с нефтешоком и ОПЕК и вытекающий из этого кризис финансовой задолженности. Ситуация была в особенности отягощена дорогостоящей и бесполезной ирано-иракской войной, участие Ирака в которой поощрялось коалицией (менее странной, чем это может показаться), состоявшей из США, Франции, Саудовской Аравии и СССР, ставивших своей целью истощение сил хомейнистского Ирана. В 1990 году Ирак, полный решимости не пойти ко дну, захватил кувейтские нефтяные запасы (а походя ликвидировал добрую часть своего внешнего долга), что тогда выглядело решением... Ирак понес гибельные потери в военной силе; громадный урон принесло стране уничтожение населения и инфраструктуры. Однако рано было бы делать вывод о политическом проигрыше Ирака.

Америка доказала миру, что она действительно является сильнейшей военной державой. Но стоит  отметить, что с 1945 года она впервые  была призвана продемонстрировать свою силу в ответ на преднамеренную провокацию. В такой ситуации выигрыш сам  по себе – уже частично проигрыш. Ибо, если один претендент посмеет бросить  вызов, то другой, более осторожный, может тем временем начать готовиться.

Показное выступление  военных сил США подчеркнуло  экономическую слабость страны. Не осталось незамеченным то, что американские военные усилия финансировались  другими странами, ибо США сами обеспечить их были уже не в состоянии. Америка громко заявила на весь мир  о своей нынешней позиции честного дипломатического брокера. Однако она  играет эту роль не как уважаемый  всеми сторонами старейшина, а  скорее как обладатель самой большой  дубинки, причем у бойца этого  – экономические ноги из глины.