Утопия как проект Т. Компанелла и Т. Мора

1) цель, как искомый результат;

2) ценность как желательность результата;

3) смысл как значение деятельности.

Понятие идеал включает в себя только две последних характеристики. Это связано с разграничением понятий утопия и утопизм. Таким образом, под идеалом в исследовании понимается наилучшее из возможных в мире состояний, которое часто отождествляют с определенным благом, обусловленным общечеловеческими ценностями. В утопии идеал представляет собой конечную цель развития общества, выступая в роли образа совершенного мира. Когда идеал принимает вид практической цели, утопия превращается в план действий, требующий своей реализации, т.е. утопизм.

Утопизм анализируется как социальная практика, в сравнении с идеологией. Показана позитивность утопии как социального проекта и вида социального творчества.

Утопия традиционно воспринимается как антипод науки, т.е. нечто, вообще нерациональное. Такой подход является сциентистским. Он долгое время оставался доминирующим при анализе утопии и утопического. То, что рациональность не связана только с наукой и философией, стало ясно после опубликования работ Э.Гуссерля, А.Шюца, М.К.Мамардашвили. Поэтому идея неклассической рациональности и внутренних критериев рациональности разных духовных феноменов является в настоящее время общепринятой.

Интуитивно с понятием рациональность связывают представления о познаваемости, обосновываемости, последовательности, ясности и общеобязательной приемлемости. В произведении Истина мифа К.Хюбнер дал развернутую характеристику понятия рациональность, конкретные формы выражения которого многообразны. Поэтому философ выделяет у нее несколько аспектов: эмпирическая, семантическая, логическая, операциональная и нормативная интерсубъективность.

Обычно рациональность приписывается познающему мышлению и деятельности. Мышление существует в высказываниях, суждениях и понятиях. Согласно Хюбнеру, рациональным может быть только их семантический смысл, их логическая связь и их отношение к реальности. При этом рациональность деятельности может состоять только в определенных нормах и предписаниях, а также в выводимых из них следствиях. Рациональность понятий состоит в их ясности и общей понятности. Понимаются они всеми одинаковым образом. В своем исследовании К.Хюбнер отмечает наличие внутренне присущей рациональности как у науки, что не вызывает сомнений, так и у мифа. Он приводит следующие доказательства.

Научный и мифический опыт имеют одинаковую структуру. Они применяют одну и ту же модель объяснения. И в науке, и в мифе, имеется чистый и предпосылочный опыт. Чистый опыт дан интерсубъективно необходимым образом. И в науке, и в мифе существует метод проб и ошибок. Онтологии, как мифа, так и науки имеют систематическую структуру. Ее интерсубъективное признание базируется на том, что она укоренена в истории, т.е. определяет историческую ситуацию, или на том, что она при определенных новых граничных условиях выводится из соответствующих разделов исторически укорененной онтологии и тем самым логически используется в новых областях.

Так происходит интерсубъективное оправдание изменений в предпосылках опыта. Подобная эмпирическая интерсубъективность опыта, зависящего от определенных предпосылок, является, между тем, с научной точки зрения всегда только исторически контингентной. Будучи предпосылочным опытом, она не имеет никакого абсурдного значения, поскольку может быть изменена. Кроме того, эти предпосылки нельзя рассматривать как результат деятельности всегда и необходимо истинного разума. Следовательно, различие между научным и мифическим опытом лежит исключительно в области содержания⁴.

Рациональная структура объяснения и интерсубъективного обоснования при этом никак не затрагивается.

Семантическая рациональность мифа и науки определяется посредством их эмпирического содержания. Различное содержание мифа и науки ведет также и к различным критериям определения семантической интерсубъективности. Эти критерии обосновываются тем, что содержания сами эмпирически оправдывают себя. Однако именно поэтому они не могут быть сопоставлены друг с другом для установления рационального преимущества одного над другим.

То же относится и к критериям, определяющим способ и масштаб применения как логической, так и операционной рациональности в науке и мифе.

Между нормативными целями, которым служат наука и миф, невозможен рациональный выбор. Он должен иметь фактически-исторический характер, при этом, содержа в себе рациональные элементы, поскольку следует из фактических исторических условий.

В 70-80-х гг. XX века преобладающим направлением в критическом анализе утопии являлось ее сравнение с наукой, уличение утопии в научной несостоятельности, в несоответствии утопических проектов реальным возможностям исторического развития, в недостижимости ее целей и непригодности предлагаемых средств. При таком подходе утопия могла рассчитывать на историческое оправдание исключительно как вненаучное знание, выполняющее некоторую подготовительную работу для формирования науки⁵.

Утопия неразрывно связана с непосредственной исторической действительностью, несмотря на то, что она противопоставляет себя ей. Как показал проведенный анализ черт, которыми наделяют утопическое сознание авторы современных исследований по проблемам утопии, уже устоялось мнение о том, что сознание автора утопии носит явно нерациональный характер, оторвано от реальности, а утопист-практик живет стремлением, направленным на изменение существующей действительности ради некой цели, в которую он превратил идеал. Авторами этих исследований проводится детальное изучение присущих утопии рациональных и иррациональных черт (Е.Л.Черткова, Ч.С.Кирвель, Е.Шацкий, В.М.Межуев и др.) В результате чего утопии ими отводится промежуточное место между мифом и наукой. Необходимо отметить, что эти исследования строятся на мнении об иррациональности мифологического и рациональности научного сознания, которое в значительной степени сформировано научной онтологией.

Идеи неклассической рациональности и внутренних критериев рациональности разных духовных феноменов позволили обосновать рациональность утопии. Он утверждает, что утопическое сознание обладает рядом понятий, суждений и высказываний. Они характеризуют понимание автором утопии и утопистом-практиком действительности; цели и задачи, которые они ставят перед собой, существуя в данной действительности; итоги деятельности по реализации поставленных целей и задач.

Авторы утопий и утописты-практики изъясняются языком базисных предложений, которые строятся и формулируются на основе определенной интерпретации ими исторического процесса, а также современной им действительности, построенной на логических, умопостигаемых положениях.

В ходе своей деятельности они и сами создают подобие идеальной реальности, опираясь при этом на критику существующего общественного строя, абстрактный идеал и мнение о пластичности существующего мира.

Определяя эмпирическую интерсубъективность утопии, утопическое сознание в своем полагании идеальной действительности опирается на положение о возможности существования некого совершенного общества. Доказательства своего предположения оно находит в истории цивилизации. Между тем, его знание о возможности существования совершенного общественного строя относительно, потому что, во-первых, мнение создателей утопии и утопистов-практиков опирается на ряд вторичных, субъективных свидетельств (оценочные постулаты), а во-вторых, само понятие идеала является аксиоматическим положением (аксиоматическое предположение)⁶.

Существуют граничные условия (онтологические постулаты), при которых создается проект совершенного общественного устройства. Их роль выполняет наличная историческая ситуация. Необходимо заметить, что утопический проект может возникнуть только в критических жизненных условиях. При устоявшихся общественных отношениях, желание изменить существующий строй обычно не возникает (интерсубъективное признание).

Таким образом, эмпирическая интерсубъективность утопии заключается в ее неразрывности с существующей исторической ситуацией.

Семантическая интерсубъективность утопии определяется ее эмпирическим содержанием. История утопической мысли показывает, что человек, создававший утопии, во все времена мыслил рядом конкретных понятий: идеал, совершенство, красота, равенство и др. Его высказывания были обусловлены системой ценностей и жизненных связей. При этом смысл понятий в течение всего времени оставался неизменным. Этот факт объясняется частичным отождествлением утопическим сознанием материального мира и идеальной сферы, из которой оно черпает представления о совершенном общественном устройстве. Следовательно, семантическая интерсубъективность утопии обусловлена особенностями восприятия ее создателем окружающего мира и сферы идеального (абсолютной ценности) в контексте системы общечеловеческих ценностей.

1.2 Социально-методологический  потенциал утопии

Анализ утопии и утопизма как  компонентов целеполагающей деятельности социальных субъектов, предполагает рассмотрение их взаимодействия, взаимопроникновения с другими сторонами и моментами процессов целеполагания и целереализации. И в первую очередь с такими, как ментальность и идеология, политическое и правовое сознание. Необходимо отметить, что в отличие от идеологии, выступающей одним из фундаментальных понятий самого широкого круга философских дисциплин, понятие ментальности как компонента и формы целеполагания оказалось значительно «обделено» вниманием исследователей, занимает в теоретических построениях место совершенно не соответствующее его реальному значению и роли⁷.

Ментальность  выступает как весьма аморфное, неустойчивое, постоянно трансформирующееся явление. В отличие от идеологии с ее структурированностью и упорядоченностью, ментальность выступает как напряженно пульсирующий духовный конгломерат из социально-психологических и социальных чувств, представлений и идей, духовная «магма жизненных установок и моделей поведения». Вместе с тем, это образование устойчивое, образование со своими внутренними скрытыми «силами притяжения», своими невидимой «кристаллической структурой», вокруг которых организована, которыми пронизана данная динамичная и неустойчивая, на поверхностный взгляд, форма духовной жизнедеятельности тех многообразных социальных субъектов.

Давая непосредственное определение ментальности, А. Я. Гуревич указывает: «Ментальность – уровень индивидуального и общественного сознания, … Когда мы говорим о ментальности, то имеем в виду, прежде всего не какие-то вполне осознанные и более или менее четко формулируемые идеи и принципы, а то конкретное наполнение, которое в них вкладывается – не «план выражения», а «план содержания», не абстрактные догмы, а «социальную историю идей»

Сразу же отметим, что в противоположность данной форме, духовного и духовно-практического переосмысления субъектом социальной действительности, структурированная и систематизированная идеология - и как форма воспроизведения реальности, и как способ организации и выражения целеполагающей деятельности субъекта – имеет «вполне осознанные и более или менее четко формулируемые идеи и принципы».

Несколько больше внимания понятию «ментальность» было уделено зарубежными философами и политологами, но и здесь данный духовно-социальный феномен изучен далеко еще не полно. Как отмечает другой соавтор данной работы Мишель Вовель: «Мы знаем, что было бы несправедливо считать историю ментальности недавним изобретением. Даже если не обращаться к романтической историографии Мишле или к И. Тэну … случаев написания такой истории хватает. Для начала можно ограничиться несколькими примерами – «Великим страхом» Жоржа Лефевра (1932) или его исследованием «Революционные толпы», где прямо введено понятие ментальности. Широкое движение, благодаря которому эта область исторических исследования стала сегодня одной из наиболее притягательных, началось во Франции в 50-е годы … потеснив главенствовавшие прежде направления экономической и социальной истории …Такой успех не должен, однако, заслонять собой целый ряд проблем и вопросов»⁸.

Если ментальность представляет собой, как было сказано, более аморфную, синкретичную сферу целеполагающей деятельности, стихийную и спонтанную, не всегда однозначно определяемую и выражаемую в наборе формул и понятий, но от этого не менее важную и значимую для целеполагающей деятельности, то идеология как более четко структурированная и содержательно определенная система идей имеет целую историю своего анализа и понимания.

Достаточно  общеизвестно, что термин «идеология» был введен в научный оборот французским мыслителем начала Х1Х века А. Л. К. Дестютом де Траси. Будучи последователем сенсуалистической гносеологии Дж. Локка, А. Л. К. Дестют де Траси ввел данный термин для обозначение учения об идеях, понимаемого им как учение об общих закономерностях происхождения идей из содержания чувственного опыта. Понятно, что содержание таких идей должно было играть существенную роль в системе знаний о природе, обществе, человеке, выступать главными и принципами, которыми он должен руководствоваться в своей предметно-практической и социально деятельности.

Поэтому А. Л. К. Дестют де Траси, также  как группа его единомышленников - французских философов, историков, экономистов, политических деятелей, получивших соответственно название «идеологи», видели в идеологии систему первооснов морали, политики, права и т. п. При всех дальнейших изменениях непосредственного значения этого термина, смысловые оттенки первоначального содержания понятия «идеология», такие как: быть теоретическим обобщением исходных чувственных представлений; выступать наиболее важным, существенным компонентом имеющихся в наличии знаний; выполнять в связи с этим роль исходных принципов для практической деятельности и целый ряд других, в явной или имманентной форме присутствовали в понятии «идеология» всегда. В принципе смысловое ядро этого значения понятия не пересматривается и классиками марксизма, уделившими данной категории самое пристальное внимание и посвятившим ей самое значительное число страниц своих произведений. При этом, К. Маркс и Ф. Энгельс исходили, особенно в ранний период своего творчества, из понимания идеологии как «фальшивого» или ложного сознания, определенного исключительно узкоклассовым подходом того или иного субъекта к анализу и оценки реалий общества и государства. Данный субъект-идеолог свою позицию, определенную чисто классовыми и групповыми потребностями и интересами, выдает для других, или добросовестно заблуждается сам, за интересы, потребности общества в целом, за объективную истину в высшей инстанции. В отличие от них, В.И. Ленин считал возможным появление идеологии объективно и рационально отражающей социальную реальность и вырабатывающей в соответствии с этим адекватные способы и формы практической политической деятельности. Однако возможность появления такой научно-рациональной формы идеологии классик ленинизма связывал с исключительной позицией, которую занимает в обществе класс пролетариев, лишенных собственности и призванных выполнять не узкогрупповую, а общесоциальную миссию.