Автор работы: Пользователь скрыл имя, 03 Ноября 2012 в 10:44, доклад
«Телесность, о бхикшу (обращение к ученикам. -- А.Л.), не есть «Я». Если бы телесность была «Я», о бхикшу, то эта телесность не могла бы подвергаться болезням, и относительно телесности можно было бы сказать: пусть будет мое тело таким, а таким пусть не будет мое тело. Но так как телесность, о бхикшу, не есть «Я», поэтому телесность подвергается болезни и не могут сказать относительно телесности: таким пусть будет мое тело, а таким пусть не будет.
О смерти как наказании за грехопадение говорится во многих книгах Священного писания. Подробные рассуждения на эту тему содержатся, например, в «Послании к римлянам Святого апостола Павла»: «Посему, как одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили. Ибо и до закона грех был в мире; но грех не вменяется, когда нет закона. Однако же смерть царствовала от Адама до Моисея и над несогрешившими подобно преступлению Адама, который есть образ будущего. Но дар благодати не как преступление. Ибо если преступлением одного подверглись смерти многие, то тем более благодать Божия и дар по благодати одного Человека, Иисуса Христа, преизбыточествует для многих. И дар не как суд за одного согрешившего; ибо суд за одно преступление -- к осуждению; а дар благодати -- к оправданию от многих преступлений. Ибо если преступлением одного смерть царствовала посредством одного, то тем более приемлющие обилие благодати и дар праведности будут царствовать в жизни посредством единого Иисуса Христа. Посему, как преступлением одного всем человекам осуждение, так правдою одного всем человекам оправдание к жизни» (Римл. 5, 12-18).
Размышляя об особенностях православного восприятия смерти, архимандрит Киприан в работе «О молитве за усопших» писал:
«Кроме мучений и власти ада, еще нечто смущает нас в смерти: это невыясненность той нашей жизни. С моментом телесной смерти для души перерыва не будет: душа, как жила до последней минуты земной жизни, так и будет продолжать жить до Страшного Суда. (...) В Православии нет смерти, ибо смерть лишь узкая межа между жизнью здесь и смертью в будущем веке, смерть есть лишь временное разлучение души и тела. Нет смерти ни для кого, ибо Христос воскрес для всех. Там вечность, вечный покой и вечная память у Бога и в Боге.
Не мусульманский рай с гуриями перед нашими очами, не тусклая и нудная нирвана, не противное и скучное перевоплощение, -- а тихие райские обители, немерцающий Свет в невечернем Дне Христова Царства. Вечное приобщение блаженства, вечная литургия, где херувимскую поют не человеческие голоса, а лики самих херувимов и серафимов». (Католики противопоставляют христианство и буддизм несколько деликатнее. Так, Г.Честертон в «Ортодоксии» говорит: «Чем выше мы оценим благородную отрешенность Будды, тем лучше поймем, что она прямо противоположна спасению мира, делу Христа. Христианин уходит из мира сего в мироздание, буддист бежит от мироздания еще больше, чем от мира. Один возвращается к Творцу, к сотворению, другой растворяет себя».)
«Юридически» идея бессмертия души впервые была оформлена на Никейском соборе (325 г.), когда при утверждении символа веры в него был включен догмат о жизни вечной. Однако в дальнейшем в богословской среде возникли значительные споры о природе души и ее судьбе после телесного умирания.
...С точки зрения ислама
Подобно другим мировым религиям, ислам утверждает, что физическая кончина не является итогом человеческого существования. Смерть переводит душу и тело в иные ипостаси.
В послекораническое время в исламе сложилось представление, что между смертью и Судным днем, когда Аллах будет окончательно решать судьбы всех людей, существует промежуточное состояние «барзах» («преграда») (Коран, 23:100/102). В этом промежутке тела умерших все еще обладают способностью чувствовать, хотя и находятся в могилах, а души умерших попадают либо на небеса (души мусульман), либо в колодец, Барахут в Хадрамауте (души неверных).
В исламе есть специальный термин «азаб ал-кабр» -- «могильное наказание», означающий малый суд над людьми сразу после смерти -- своего рода предварительное следствие: «Мы накажем их дважды, потом они будут возвращены к великому наказанию» (Коран, 9:101/102). Могила в этом плане -- аналог христианского чистилища, где определяется превентивное воздаяние -- наказание или награда. Если умершему положена награда, то могила становится преддверием (лугом) райского сада, если наказание -- преддверием (ямой) ада. Похороненного в могиле допрашивают два ангела -- Мункар и Накир; они же, исполняя волю Аллаха, оставляют тела праведных наслаждаться покоем до Дня воскресения, грешников наказывают мучительным давлением, а иноверцев лупят что есть силы: «Если бы ты видел, как завершают жизнь тех, которые не веровали, ангелы -- они бьют их по лицу и по спинам: «Вкусите наказание пожара!» (Коран, 8:50/52).
Когда Аллах решит, что наступило время для последнего Суда, все мертвые будут воскрешены и предстанут перед Богом. Праведники после Суда обретут вечное блаженство в раю -- ал-Джанна (в буквальном переводе «сад»). Из Корана можно почерпнуть следующие характеристики ал-Джанна: «...там -- реки из воды непортящейся, и реки из молока, вкус которого не меняется, и реки из вина, приятного для пьющих, и реки из меду очищенного», там сады «темно-зеленые», там «плоды, пальмы и гранаты». Попавшие в рай носят «одеяния зеленые из сундуса и парчи, и украшены они ожерельями из серебра», возлежат на «ложах расшитых», «не увидят они там ни солнца, ни мороза, близка над ними тень». Голод они утоляют «плодами из тех, что они выберут, и мясом птиц из тех, что пожелают», поит их Господь «напитком чистым», «чашей, смесь в которой с инбирем», «из текущего источника -- от него не страдают головной болью и ослаблением». В качестве прислуги у праведных будут «мальчики вечно юные», обходящие хозяев «с сосудами из серебра и кубками хрусталя», а в качестве жен обитателям рая будут даны «девственницы, мужа любящие, сверстницы», «черноокие, большеглазые, подобные жемчугу хранимому». Кроме этих чернооких дев (гурий), у праведников сохранятся и их земные жены: «Войдите в рай, вы и ваши жены, будете ублажены!» (Коран, 47:15/16-17; 55:46-78; 56:11-38/37; 76:11-22; 43:70). Возраст попавших в рай, согласно послекораническому преданию, будет един для всех -- 33 года.
Тех же, кто попадет в ад -- джаханнам, разумеется, ждет совершенно иная судьба. Им предстоят невероятные муки: «А те, которые несчастны, -- в огне, для них там -- вопли и рев». «Мы сожжем их в огне! Всякий раз, как сготовится их кожа. Мы заменим им другой кожей, чтобы они вкусили наказания». «Огонь обжигает их лица, и они в нем мрачны», «одеяния их из смолы». Питаться грешники вынуждены плодами адского дерева заккум, которые «точно головы шайтанов», пить -- кипяток, который «рассекает их внутренности», или гнойную воду: «Он лакает ее, но едва проглатывает, и приходит к нему смерть со всех мест, но он не мертв, а позади его -- суровое наказание». В перерывах между огненными пытками обитателей джаханнама будет мучить столь же ужасный холод (Коран, 11:106/108; 4:56/59; 23:104/106; 14:50/51; 37:62/60-66/64; 56:52-54; 37:67/65; 14:16/19-17/20). Добавлю еще, что в зависимости от количества и качества проступков грешники помещаются в разных уровнях (кругах) джаханнама.
Сам джаханнам, по одним представлениям, находится в чреве «готового лопнуть от гнева» животного, по другим -- в глубочайшей пропасти, в которую ведут семь ворот (Коран, 89:23/24; 67:7-8; 15:44; 39:72).
Среди мусульманских богословов нет единого мнения о времени пребывания людей в джаханнаме. Сунниты считают, что для грешников мусульман, благодаря заступничеству Мухаммеда, срок мучений будет ограничен, а вот неверующих ждут муки вечные.
...С точки зрения теософии
Если говорить о раннем периоде теософии, трактуя ее как способ мистического богопознания, то отношение к смерти у Беме, Сведенборга, Парацельса, Этингера и других теософов целиком укладывалось в рамки их личного иррационального опыта, в изложении которого они, правда, нередко использовали элементы рациональной философии. Во всяком случае, все они воспринимали «потусторонние» явления как несомненную реальность. Сведенборг даже сочинил обширный труд «О небесах, о мире духов и об аде», где изложил свои мысли о точных соответствиях («корреспонденциях»), связующих явления этого и того света. Философия назвала это учение «грезами» (Кант), а церковь -- «дьявольщиной», «искушением малых сих».
Второй период развития теософии связан с религиозно-мистическим учением русской писательницы Е.П. Блаватской, сложившимся под влиянием религиозно-философских концепций индуизма, брахманизма, буддизма, а также течений типа спиритизма.
Комментируя новейшую теософию, православный иеромонах Серафим Роуз отмечает, что она представляет собой смешение восточных и западных оккультных идей, подробно учит о воздушном царстве, которое ей представляется состоящим из ряда «астральных плоскостей» («астральный» означает «звездный», это причудливый термин, относящийся к «надземной» реальности). Согласно одному изложению этого учения, «астральные» плоскости составляют место обитания всех сверхъестественных существ, место пребывания богов и демонов, пустоту, где обитают мыслеформы, область, обитаемую духами воздуха и других стихий, и различные небеса и ады с ангельскими и демонскими сонмами... Подготовленные люди считают, что они могут с помощью обрядов «подниматься на плоскости» и полностью знакомиться с этими областями.
Согласно этому учению, в «астральную плоскость» входят после смерти, и, как и в учении Сведенборга, нет внезапного изменения состояния, нет и суда; человек продолжает жить, как и прежде, но только вне тела, и начинает «проходить через все подплоскости астральной плоскости на своем пути к небесному миру». Каждая подплоскость все более утонченная и «обращенная внутрь», и прохождение через них, в отличие от страха и неуверенности, вызываемых христианскими «мытарствами», является временем удовольствия и радости: «Радость бытия на астральной плоскости так велика, что физическая жизнь в сравнении с ней вообще не кажется жизнью... Девять из десяти возвращаются в тело с большим нежеланием».
...С точки зрения этики
Для стабильности любого общественного образования требуется четкое обозначение нравственных критериев, относящихся к явлению человеческой смерти. Это (наряду с другими узловыми точками этической парадигмы) помогает держать общество в динамическом равновесии морали, не допуская выхода на поверхность агрессивных инстинктов, неконтролируемых массовых убийств и самоубийств. В ранних этических системах (ярче всего в античной мифологии, в индуизме и буддизме) смерть рассматривается как результат, связанный с моральной оценкой личности умершего, его отношениями с окружающими людьми и «высшими силами». (Недаром у древних греков богиня Мойра, первоначально только «хозяйка смерти», постепенно расширила свой патронаж на все важные моменты жизни человека.) Поэтому смерть ассоциируется либо с проявлением чьего-то злодеяния, либо со справедливым воздаянием за грехи, либо с актом мести (справедливой или несправедливой, это уже второй вопрос). Однако античная философская традиция уже подошла к рассмотрению смерти как блага. Сократ, например, выступая перед судьями, приговорившими его к смертной казни, заявил: «...похоже в самом деле, что все это (приговор) произошло к моему благу, и быть этого не может, чтобы мы правильно понимали дело, полагая, что смерть есть зло».
В Древнем Китае философ Ян Чжу (440-360 гг. до н.э.) заострял внимание на том, что смерть являет собой символ социальной справедливости, ибо уравнивает всех людей: «При жизни существует различие -- это различие между умными и глупыми, знатными и низкими. В смерти существует тождество -- это тождество смрада и разложения, исчезновения и уничтожения... Умирают и десятилетний, и столетний; умирают и добродетельный, и мудрый; умирают и злой, и глупый».
Поскольку за обозримую историю цивилизации примерно 7-8 раз кардинально менялась парадигма мышления, то и нравственные аспекты отношения к смерти постоянно перестраивались и обновлялись. Обозначая эту тенденцию, современные исследователи пишут, что «с развитием человеческого самосознания смерть в силу духовного ее неприятия все чаще понимается не как конец личного бытия, а как момент радикального его изменения, за которым жизнь приобретает в таинстве смерти новую сущность и продолжается в иных формах: переселение в «страну мертвых», отделение бессмертной души от смертного тела и приобщение ее к бытию божественного универсума или переход к загробному личному существованию.
Вера в загробную жизнь в известной мере освобождает человека от страха смерти, замещая его страхом потусторонней кары, что является одним из побудительных факторов для моральной оценки поступков, различения добра и зла. Этим же, однако, задается основа и для снижения ценности посюсторонней жизни, понимаемой как состояние лишь предварительное, не достигающее в условиях земного бытия полноты и истинности.
Вместе с тем именно понятие смерти, осознание конечности и единственности человеческого личного бытия способствует прояснению нравственного смысла и ценности человеческой жизни. Сознание неповторимости каждого ее мгновения, неуничтожимости, а в ряде случаев и непоправимости совершенных проступков способно прояснить меру ответственности человека за свои дела. Понимание того, что смерть есть акт по своей материальной природе чисто физиологический, который затрагивает лишь человеческое тело и никак не затрагивает человеческих дел, приобретающих в своих результатах самостоятельное существование, обязывает измерять поведение, слова и поступки людей не только ограниченной и частной мерой сиюминутного интереса, но полной и окончательной мерой человеческой жизни и смерти. Эта специфическая сущность идеи смерти и определяет то, что любые попытки построить этическое учение помимо данной категории всякий раз разбиваются о факт человеческой обреченности на смерть, о сознание бессмысленности каких бы то ни было усилий, в перспективе которых всякий раз открывается неумолимое лицо нравственно не осмысленной и духовно не преодоленной смерти. В этом случае отрицание нравственной сущности смерти оказывается формой отрицания нравственной сущности жизни и может служить лишь основанием для полной безответственности поведения, исходящего из принципа «после нас хоть потоп». (Это не совсем верно. Проблема заключается в релятивизме понятий добра и зла, используемых в повседневном существовании человечества. Например, доставшаяся нам в наследство от пещерной жизни вражда племен и народностей до сих пор приводит к страшным последствиям. Размышляя о природе зла, Л.Морроу пишет: «Зло -- всякий, кто не из твоего племени. Зло являет себя, отказывая другому в признании, что тот -- тоже человек. Извращенная, но действенная логика: ассоциируя других со злом, легче оправдать любое зло против них. Человек может убить змею, не испытывая угрызений совести. Змея -- злое существо, у нее злые намерения, это существо иного порядка. Точно так же «ариец» вправе убить еврея и создать целую программу уничтожения евреев. А белый человек в Миссисипи придет среди ночи, вытащит негра из дома и вздернет его.
Один из приемов зла -- заставить людей мыслить категориями. Фанатики марксизма-ленинизма мыслили о «буржуазии» в контексте категорий -- как о классе, а не о людях -- ведь легче ликвидировать категорию, класс, расу, чужое племя. Фанатические приверженцы Мао в процессе «культурной революции» -- поразительно безмозглое зло -- уничтожили целое поколение китайской интеллигенции. «Красные кхмеры» Пол Пота отправляли на расстрел всех, кто говорил по-французски или носил очки, жертвами становились люди, руки которых выдавали принадлежность к умственному труду».)