Психоанализ и философия

Таким образом, к  главным положениям собственного учения о коллективном бессознательном  Юнг пришел еще до встречи с  Фрейдом, произошедшей в 1907 г. К тому времени у Юнга уже было имя - известность  ему принес прежде всего словесно-ассоциативный  тест, позволивший экспериментально выявлять структуру бессознательного. В лаборатории экспериментальной  психопатологии, созданной Юнгом  в Бургхёльци, испытуемому предлагался  список слов, на которые тот должен был тут же реагировать первым пришедшим на ум словом. Время реакции  фиксировалось с помощью секундомера. Затем тест был усложнен - с помощью  различных приборов замечались физиологические  реакции испытуемого на различные  слова-стимулы. Главное, что удалось  обнаружить, - это наличие слов, на которые испытуемые не могли быстро найти отклик, либо удлинялось время  подбора слова-реакции; иногда они  надолго замолкали, "отключались", заикались, отвечали не одним словом, а целой речью и т.д. При этом они не осознавали, что ответ на одно слово-стимул, например, занимал  у них в несколько раз больше времени, чем на другое. Из этого  Юнг сделал вывод о том, что  такие нарушения в реагировании связаны с наличием заряженных психической  энергией "комплексов" - стоило слову-стимулу "дотронуться" до такого комплекса, как у испытуемого появлялись следы легкого эмоционального расстройства. В дальнейшем этот тест способствовал  появлению многочисленных "проективных  тестов", широко используемых и в  медицине, и при подборе кадров, а также появлению столь далекого от чистой науки прибора, как "детектор лжи". Юнг считал, что этот тест выявляет в психике испытуемого  некие фрагментарные личности, расположенные  за пределами сознания. У шизофреников диссоциация личности значительно  более выражена, чем у нормальных людей, что в конечном счете ведет  к разрушению сознания, распаду личности, на месте которой остается ряд "комплексов". Впоследствии Юнг разграничивал  комплексы личного бессознательного и архетипы коллективного бессознательного. Именно последние напоминают отдельные  личности. Если раньше безумие объяснялось "одержимостью бесами", которые  приходили в душу извне, то у Юнга оказывалось, что весь их легион уже  содержится в душе, и при определенных обстоятельствах они могут одержать верх над "Я" - одним из элементов  психики. Душа всякого человека содержит в себе множество личностей, и у каждой из них имеется свое "Я"; время от времени они заявляют о себе, выходят на поверхность сознания. Древнее речение: "У нежити своего облика нет, она ходит в личинах" можно было бы применить к юнговскому пониманию психики - с той оговоркой, что сама психическая жизнь, а не "нежить", обретает разного рода маски. 

Конечно, эти идеи Юнга были связаны не только с психиатрией  и психологическими экспериментами. Они "носились в воздухе". К. Ясперс с тревогой писал об эстетизации  разного рода психических отклонений - так выражал себя "дух времени". В творчестве многих писателей нарастал интерес к "легионам бесов", населяющим темные глубины души, к двойникам, к "внутреннему человеку", радикально отличному от внешней оболочки. Часто  этот интерес, как и у Юнга, сливался с религиозными учениями. Достаточно упомянуть австрийского писателя Г. Майринка, на романы которого иногда ссылался Юнг ("Голем", "Ангел в западном окне", "Белый доминиканец" и  др.). В книгах Майринка оккультизм, теософия, восточные учения служили  как бы системой отсчета для противопоставления метафизически-чудесной реальности миру обыденного здравого смысла, для которого эта реальность "безумна". Конечно, такое противопоставление было известно и Платону, и апостолу Павлу ("Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие?"); оно присутствовало и в европейской литературе во времена Шекспира, Сервантеса, Калвдерона, было характерным для всего немецкого  романтизма, произведений Гоголя и  Достоевского, многих писателей нашего века. Однако здесь изменилась перспектива  видения, была перевернута система  координат: божественное, священное  стали искать в бездне бессознательного, во тьме. Юнг писал в своих воспоминаниях, что в "Фаусте" его привлекал  не образ главного героя, но, во-первых, знаменитые "Матери" из второй части, а во-вторых, Мефистофель, заявлявший, что он часть той силы, которая  всегда "творит добро, всему желая  зла". Отличие Юнга от всякого  рода декадентства, воспевающего зло, не вызывает сомнений: синтез витализма  и спиритуализма, Шопенгауэра и  алхимии, научной психологии и "тайных" наук не мог быть устойчивым. 

Встречу с психоанализом  нельзя назвать случайной, как и  позднейший разрыв с Фрейдом. Хотя Юнг  был очень многим обязан именно Фрейду, его трактовка бессознательного с самого начала отличалась от фрейдовской. Своими учителями он считал Э. Блейлера и П. Жане. 

По Юнгу, есть два  типа мышления - логическое и интуитивное. Для логического мышления характерна направленность на внешний мир, это  обеспечивает приспособление к реальности. Такое мышление протекает в суждениях  и умозаключениях, оно всегда словесно, требует усилий воли и утомляет. Эта направленность на внешний мир  требует образования, воспитания - логическое мышление есть порождение и инструмент культуры. С ним прежде всего связаны  наука, техника, индустрия, являющиеся орудиями контроля над реальностью. Логическое мышление также связано  с опытом архетипов, но это связь  опосредованная. Религиозные символы  сначала становятся пластичными  философскими понятиями древних  греков, затем платоновские "эйдосы" делаются схоластическими понятиями, картезианскими "врожденными идеями", кантонскими априорными категориями, пока, наконец, не превращаются в инструментальные термины современного естествознания. Юнг высказывает гипотезу, согласно которой средневековая схоластика была своего рода "тренингом" для  европейского ума - игра абстрактными сущностями готовила категориальный аппарат  науки. 

Вторжения" коллективного  бессознательного ведут не только к  индивидуальным, но и к коллективным психозам, всевозможным лжепророчествам, массовым движениям, войнам. Сам Юнг  пережил подобные состояния, которые  он интерпретировал как такое "вторжение". В 1912 г., после выхода книги "Метаморфозы  и символы либидо" и разрыва  с Фрейдом, начинается длительный психический  кризис. По признанию самого Юнга, он был близок к безумию, его сознание буквально захлестывали кошмарные  образы. Вот один из них: вся Европа залита кровью, потоки которой подступают к Альпам, поднимаются по Склонам  гор, в крови плавают обрубки  человеческих тел, весь мир залит  кровью. Кошмарные видения прекратились в августе 1914 г., когда кровавый бред стал явью. Юнг увидел в этом подтверждение  теории коллективного бессознательного: его сознание было лишь медиумом глубинных  сил, таившихся в психике всех европейцев. Демоны вышли на поверхность, материализовались, и вместе с началом  всемирной пляски смерти кончился его  психический кризис. 

Основные психологические  труды Юнга были написаны между двумя  мировыми войнами. Классификация психологических  типов и функций, разработка теории коллективного бессознательного, проблемы психотерапии и возрастной психологии, однако, составляют лишь незначительную часть корпуса сочинений Юнга. Теория коллективного бессознательного распространяется на все более широкий круг явлений, учение Юнга все в большей мере приобретает черты философской доктрины. Он ищет подтверждения своих гипотез уже не только в опыте психотерапевтической практики, вся культура становится предметом аналитической психологии. С точки зрения Юнга, все в человеческом мире подвластно законам психологии, «душа народа есть лишь несколько более сложная структура, нежели душа индивида». Социально-политический кризис 20-30-х гг. объясняется вторжением архетипов. Расовая мифология нацистов, коммунистический миф о реализации «золотого века» - все это детски наивно с точки зрения разума, однако эти идеи захватывают миллионы людей. Факельные шествия, массовый экстаз и горячечные речи всякого рода «вождей», использование архаичной символики (та же свастика) свидетельствуют о вторжении сил, которые намного превосходят человеческий разум. 

И все это коллективное безумие является закономерным следствием европейской истории, ее несравненного  прогресса в овладении миром  с помощью науки и техники. История Европы - это история упадка символического знания. Техническая  цивилизация представляет собой  итог не последних десятилетий, а  многих столетий «расколдования» мира. Чем прекраснее, грандиознее передаваемый традицией образ, тем дальше он от индивидуального опыта нуминозного. Символы открывают человеку священное  и одновременно предохраняют его  от непосредственного соприкосновения  с колоссальной психической энергией архетипов. В церкви символы приобретают  догматический характер: догматы  привносят священное в человеческий мир, организуют его, придают форму  внутреннему опыту. Догматический  опыт Юнг ставит выше мистического. Мистика приобретает широкое  распространение именно в кризисные  эпохи, когда догматы окостеневают, когда с их помощью уже трудно передать нуминозный опыт, когда поколеблена  твердыня церкви. Мистик утратил упорядоченный  божественный космос, он испытывает хаотические  видения, за космическим порядком обнаруживается бездна. Средневековая католическая мистика формулировала опыт видений  с помощью догматов, а потому она  не имела трагического и жуткого  характера мистики XV-XVI вв. Юнг чрезвычайно  высоко ставил «католическую форму  жизни» - церковные ритуалы пронизывают  всю человеческую деятельность, многие символы и ритуалы католицизма  восходят к седой древности, воспроизводят  древние мистерии. 

Сегодня, отмечает Юнг, подобная «форма жизни» совершенно чужда большинству образованных европейцев, они разрушают традиционные общества по всему миру. Однако начало этому разрушению было положено не современной наукой или писаниями  атеистов. Человечество на протяжении всей истории возводило защитную стену символов «против жуткой жизненности, таящейся в глубинах души». Эта стена  стала разрушаться протестантизмом. Авторитет церкви был подорван, она  превратилась в дом с рухнувшими стенами, в который «ворвались все  беды и невзгоды мира». История протестантизма - это хроника штурма священных  стен. На место церкви протестантизм  поставил авторитет Писания, но предоставил  каждому возможность интерпретировать Библию на свой лад. Филологическая и  историческая критика, усилия герменевтики требовались для установления точного  смысла Откровения, этот критицизм  способствовал дальнейшему оскудению  символического универсума, расколу  протестантизма на сотни деноминации. 

Протестантизм стал причиной бурного развития капиталистической  индустрии и техники. Психическая  энергия, уходившая ранее на строительство  защитных стен, «освободилась и двинулась  по старым каналам любознательности и стяжательства, а потому Европа стала матерью демонов, пожравших  большую часть Земли». За Реформацией  последовало Просвещение, а за ними - материализм естествознания. Разложенный  на формулы символический космос сделался чуждым человеку, превратившемуся  в одну из физических сил. В образовавшийся вакуум хлынули абсурдные политические и социальные доктрины, начались катастрофические войны. 

Современную ему  Европу Юнг сравнивал с поздней  античностью. После того как был  услышан крик: «Великий бог Пан  умер!», античная религия утратила всякую значимость. Божественное открывалось  греку в пластически-чувственной  форме; космос для него управлялся мерой, гармонией. На закате античности порядок  мира воспринимался уже как демоническая сила. Человек оказывался во власти безличного рока - его символом стало  звездное небо, вызывавшее восторженное почитание несколькими столетиями ранее в качестве символа гармонии мира. «Хотя столь же могущественные, но так же не близкие ему звезды сделались тиранами, - их боятся, но в то же время презирают, ибо они  ниже человека». Плотин писал о гностиках, что душу даже самого ничтожного человека они считают бессмертной, но отказывают в этом звездному небу и даже самой  мировой душе. 

Греки и римляне  обратились к ближневосточным религиям, пытаясь восполнить утрату священных  символов. Результатом борьбы ряда восточных религий была победа христианства, которое многое позаимствовало у  своих соперников и восстановило охранительную стену символов. Сегодня, когда Европа переживает крушение христианства, нынешние поиски символов и религий  на Востоке кажутся оправданными. Однако сокровища восточной мудрости оказываются совершенно непригодными для европейцев: они настолько  пропитаны «чужой кровью", что  не могут войти в символический  универсум европейца и даже способны принести ему вред. Европеец не может  облечься в них как в готовое  чужое платье - Юнг сравнивал теософов с нищими, вырядившимися в княжеские  одежды. Заимствуя тщательно разработанные  системы идей и практики медитации, европеец только усугубляет свои противоречия. Для индуса йога является прекрасным средством психической саморегуляции, у европейца она оказывается  дополнительным инструментом для подавления сил коллективного бессознательного. С точки зрения Юнга в западном варианте восточные учения либо приобретают  черты примитивных религиозных  движений, либо становятся "психотехникой", "гимнастикой". Никакие заимствования  с Востока европейцам не помогут, им необходимо вспомнить о собственной  религиозной традиции. 

Собственную аналитическую  психологию Юнг называл то "западной йогой", то "алхимией XX века". В  сновидениях своих пациентов  Юнг постоянно сталкивался с  символами, которые были непонятны  не только пациентам, не имевшим соответствующей  исторической подготовки, но вызывавшие удивление и у Юнга, потратившего многие годы на изучение религиозно-мифологических представлений. По непонятной причине  в сновидениях вновь и вновь  воспроизводились образы, характерные  для эллинистических религий, герметизма, гностицизма. Так как Юнг полагал, что онтогенез повторяет филогенез, то выход на поверхность сознания символов прошлой эпохи означал  для него возвращение бессознательного к этому моменту развития коллективной души. 

Помощь Юнгу в  исследованиях оказало знакомство с алхимией - в 30-е годы он начинает штудировать труды европейских  алхимиков, и с тех пор именно алхимия находится в центре его  внимания. Алхимия выступает для  Юнга как некая натурфилософия гностицизма, она является мостом между гностицизмом и современностью. В символике Св. Грааля и в алхимических поисках "философского камня" мы имеем дело с традицией, которая на протяжении столетий существовала в тени христианства, истребившего гностиков, потом катаров, но не уничтожившего эту ересь до конца. Всякая религия "есть спонтанное выражение определенных господствующих психических состояний", христианство "сформулировало то состояние, которое господствовало в начале нашей эры и было значимым на протяжении многих последующих столетий" . Но христианство выразило лишь одно - доминировавшее тогда - состояние, все остальные подверглись подавлению и вытеснению. Стоило ослабеть влиянию христианства - и начался выход на поверхность иных психических сил. 

Бессознательное живет  своей жизнью, в нем продолжается работа, мчавшаяся много лет тому назад. Исторические корни современных  символов обнаруживаются в гностицизме. Юнг имеет при этом в виду не столько сложную космологию Валентина  и Василида, сколько идеи Симона-мага и Карпократа о женском начале, обожении человеческой плоти. В бессознательном  нынешних европейцев происходит замена Троицы четверицей. Земное, темное, женское  начало - четвертый элемент - был  исключен из символа веры христиан и низвергнут "во тьму внешнюю". Сейчас он возвращается, возникает  новое религиозное состояние. Католический догмат о непорочном зачатии Девы Марии, принятый церковью в 1854 г., догмат о ее телесном вознесении 1950 г., постоянные явления ее верующим на протяжении нашего века - все это, по Юнгу, знаки  оббжения земного начала. Эти идеи были затем развиты Юнгом в  законченную теологическую доктрину, в которой алхимические и астрологические  представления играют значительную роль.