Автор работы: Пользователь скрыл имя, 19 Февраля 2012 в 17:24, курсовая работа
Философия науки – это область, лежащая на границе философии и конкретного научного (математического, естественнонаучного, гуманитарного, социального, технического) знания. Это область, где интересы двух областей человеческого познания «перекрещиваются», где становится очевидным, что всеобщее, составляющее предмет философского познания, существует не в чистом, «выкристаллизованном» виде, а в неразрывном единстве с особенным и конкретным, т. е. предметом научного познания. Нельзя понять в полной мере всеобщее в отрыве от особенного и конкретного. И наоборот, нельзя по-настоящему понять конкретное, если не рассматривать его в единстве с особенным и всеобщим.
Такого рода настоящие знания зарождаются в основном в области материальной, практической, производственной деятельности людей при решении ими актуальных жизненных задач. Даже если, допустим, задача обусловлена религиозным ритуалом, все равно она стимулирует познание и, соответственно, становится реальной: скажем, речь идет о том, чтобы построить алтарь с равными площадями, но имеющими разную геометрическую форму.
Другой
вопрос – можно
ли первобытное сознание
считать научным?
Очевидно, нет. Но тем
не менее наука
зарождается, и философия
зарождается. При
этом они тесно
связаны друг с
другом, и нам трудно
решить, что из них зарождается
раньше. Скажем, появление
счета есть, несомненно,
научное событие[13]13
Кстати, уже на примере
появления счета просматривается
довольно общая тенденция
в (объективной) истории
науки: техника (включая
в нее и технологию)
часто опережает появление
собственно теоретических
идей. Оно и понятно:
ведь в первом случае
«метод проб и ошибок»
позволяет что-то создавать,
т. е. открывать, и при
отсутствии полного
понимания сути этого
открытия.
[Закрыть].
Но появление идеи причинной
связи – тоже рожденной
в реальной практической
деятельности людей
– уже философское событие.
Вряд ли мы сможем выяснить,
какое из названных
событий произошло раньше.
следующий лист >> |
Итак, история
науки и философия науки
См.: Чанышев А. Н. Курс лекций по древней
философии. М., 1981. С. 9–10.
[Закрыть]. Соответственно, мы
говорим об объективной истории науки
как о временной последовательности попыток
– успешных и безуспешных – построить
представление о том, что такое наука.
В силу конкретной степени развитости
науки и той «преднауки», которая ей предшествовала
и из которой она развилась (после выделения
этой последней из мифологии), указанное
представление менялось. Кроме того, и
сама история науки, будучи наукой, тоже
развивалась. Объективная история науки
как одно из проявлений человеческого
творчества отличается от истории других
человеческих деяний (материального и
духовного характера).
Внешним,
«модельным» представлением объективной
истории науки может служить
воображаемая книжная полка, на которой
в хронологическом порядке
Субъективной историей науки можно назвать совокупность попыток описать объективную историю науки (содержание той «книжной полки», о которой говорилось ранее). Субъективная история науки как историческое самосознание науки, очевидно, зарождается позднее самой науки и ее отдельных областей.
Сами
попытки описания объективной истории
науки, представленные в хронологической
последовательности, образуют объективную
историю субъективной истории науки. Эту
объективную историю можно опять-таки
моделировать посредством «книжной полки»,
на которой в хронологическом порядке
расставлены сочинения по истории науки,
или главы из сочинений по общей истории,
посвященные науке, или, наконец, сообщения
о не сохранившихся и не дошедших до нас
сочинений такого рода[15]15
Проблеме возникновения европейской истории
науки посвящена обстоятельная книга:
Жмудь Л. Я. Зарождение истории науки в
античности. СПб., 2002. Особое место в истории
науки ее автор отводит Евдему Родосскому
(2-я половина IV в. до н. э.), другу и ученику
Аристотеля.
[Закрыть].
Содержание второй «книжной полки» может опять-таки быть описано и подвергнуто анализу. В результате могут быть выявлены и классифицированы методы, которые применяются в разных историях науки; представления об историко-научном процессе, используемые в этих историях; историко-научные концепции. На данном уровне, очевидно, речь идет об историографии науки.
В принципе, сочинениям по историографии науки можно отвести еще одну «книжную полку» и упорядочить «книги» хронологически. Это будет объективная история исследований в области субъективной истории объективной истории науки. Конечно, и эта «книжная полка» может быть систематически описана и проанализирована.
Все сказанное
в полной мере можно отнести к
тому, что является объективной историей
философии науки (это история реальных
попыток осмыслить историю науки – и объективную,
и субъективную, а также и историографию
науки), субъективной историей философии
науки (это собственно история философии
науки) и объективной историей субъективной
истории философии науки (это историография
философии науки)[16]16
Используемый здесь подход заимствован
из указанной ранее работы А. Н. Чанышева,
где он применен именно к философии.
[Закрыть].
Представляется, что взаимосвязь истории науки и философии науки имеет в качестве своей основы взаимосвязь науки и философии. Как отмечает А. Койре, «влияние философских концепций на развитие науки было столь же существенным, сколь и влияние научных концепций на развитие философии». И далее:
«…История научной мысли учит нас… что:
а) научная мысль никогда не была полностью отделена от философской мысли;
б) великие научные революции всегда определялись катастрофой или изменением философских концепций;
в) научная
мысль. развивалась не в вакууме;
это развитие всегда происходило в рамках
определенных идей, фундаментальных принципов,
наделенных аксиоматической очевидностью,
которые, как правило, считались принадлежащими
собственно философии»[17]17
Койре А. О влиянии философских концепций
на развитие научных теорий // Койре А.
Очерки истории философской мысли. М.,
1985. С. 12.
[Закрыть].
Теперь заметим, что взаимосвязь истории науки и философии науки – даже и в случае «преднауки» – имеет место на этапе построения субъективной истории науки, ведь историку, который размышляет о науке в более позднее время, могут быть известны размышления о науке, принадлежащие его предшественникам. Это, очевидно, означает, что его «образ науки», который (так уж устроено наше воображение) предшествует создаваемому им историческому повествованию, связан с их взглядами на науку (их «образами науки»), а также с представлением о том, насколько они вообще значимы, в какой мере они заслуживают быть принятыми им и развитыми дальше. А это, конечно же, включает в себя то, что получено в философии науки соответствующего времени.
Разумеется, не все историки науки обнаруживают явную приверженность к какой-то философской концепции науки. Часто философские позиции, с которыми историк соотносит свое научное исследование, предусмотрительно (по тем или иным причинам) скрыты; в других случаях они имеют неотчетливые формы. Однако это означает не то, что такие позиции отсутствуют, а только то, что не было сделано никаких обдуманных усилий для того, чтобы сделать их явными и отчетливо представленными. Об этом хорошо сказано И. Лакатосом:
«История
без некоторых теоретических
„установок“ невозможна…
Лакатос И. История науки и ее рациональные
реконструкции // Кун Т. Структура научных
революций. М., 2003. С. 487.
[Закрыть].
Среди
определенных групп философов и
историков науки популярна точка зрения,
согласно которой различие между историей
и философией науки состоит в том, что
первая является дескриптивной, в то время
как вторая – нормативной, или оценивающей.
Согласно этой точке зрения, историку
науки подобает описывать хронологическую
последовательность фактов, которые образуют
собой научную деятельность, в то время
как философу науки подобает устанавливать
некоторые нормы для того, чтобы оценивать
эту последовательность фактов; проводить
различия между хорошей и плохой наукой;
определять, когда от теории следует отказаться,
и т. д.[19]19
Там же.
[Закрыть]
Очевидно, здесь имеет место определенное преувеличение. Ведь если философия науки является чисто нормативной, а история науки – чисто дескриптивной и поскольку, начиная с Юма, мы знаем, что ни нормы нельзя вывести из фактов, ни факты из норм, то из этого следует, что не может быть никакой логической связи между обеими дисциплинами. Не назовешь же связью такое: с одной стороны, историк описывает те факты, с которыми он встретился при изучении течения объективной истории науки; с другой – философ вырабатывает свои нормы, начиная с некоторого, по его мнению, наиболее подходящего ценностного критерия; затем историк предстает перед философом со своим отчетом о фактах, и философ оценивает их. Такая картина совершенно не соответствует реальной, объективной истории научного и философского познания.
Так что нет такого различия между философией и историей науки: первая будто бы использует нормативные рассуждения, а вторая – дескриптивные. Обе они используют, по существу, один и тот же род рассуждений, который мы можем назвать «интерпретацией» или «реконструкцией», и при этом они взаимодействуют одна с другой.
Следует
рассмотреть еще один возможный
подход к различению истории науки
и философии науки. Он основан
на оппозиции синхроническое-
Однако и этот способ проведения различия между историей науки и философией науки преувеличен. Различение синхронического и диахронического подходов плодотворно только в течение первых стадий развития какой-то дисциплины; оно является, так сказать, полезной формой разделения труда при расчистке области. В более продолженной перспективе, однако, когда мы углубляем наш анализ структур, открывшихся и «синхронисту», и «диахронисту», мы видим, что названное различение многое теряет из своего мыслимого содержания и преимуществ. Оба подхода должны быть объединены в синтез более сложной природы.
Намного раньше многих других (1929 г.) это было установлено отечественными учеными-филологами Ю. Н. Тыняновым и Р. О. Якобсоном на материале истории науки о языке:
«Резкое
противопоставление
между синхроническим (статическим)
и диахроническим
разрезом было еще
недавно как для
лингвистики, так
и для истории
литературы оплодотворяющей
рабочей гипотезой,
поскольку показало
системный характер
языка (resp. литературы)
в каждый отдельный
момент жизни. В настоящее
время завоевания синхронической
концепции заставляют
пересмотреть и принципы
диахронии. Понятие
механического агломерата
явлений, замененное
понятием системы, структуры
в области науки синхронической,
подверглось соответствующей
замене в области науки
диахронической. История
системы есть в свою
очередь система. Чистый
синхронизм теперь оказывается
иллюзией: каждая синхроническая
система имеет свое
прошедшее и будущее
как неотделимые структурные
элементы системы. Противопоставление
синхронии и диахронии
было противопоставлением
понятия системы понятию
эволюции и теряет принципиальную
существенность, поскольку
мы признаем, что каждая
система дана обязательно
как эволюция, а с другой
стороны, эволюция носит
неизбежно системный
характер»[20]20
Тынянов Ю. Н., Якобсон
Р. О. Проблемы изучения
языка и литературы //
Тынянов Ю. Н. Поэтика.
История литературы.
Кино. М., 1977. С. 282–283.
[Закрыть].
В настоящее время философы
науки все более и более
серьезно вовлекаются
в систематическое реконструирование
диахронических аспектов
науки. С другой стороны,
историки науки, пусть
и более медленно, также
все больше вовлекаются
в понятия, метатеории
и способы постановки
вопросов, инициированные
синхронической философией
науки.
Таким образом, заметно отличаясь друг от друга, история науки и философия науки являются тесно взаимосвязанными областями познания.