Гегель  поставил человеческое «Я» выше мира, и индивид почувствовал себя всесильным. Философия при Гегеле вернула себе ранг средства достижения абсолютной истины. Подъем духа и последующее разочарование были громадными. Гегель предложил своим последователям стать владельцами абсолютной истины, и многие польстились, причем позаимствованную у Гегеля абсолютную истину применяли к различным областям жизни, например к общественной, как Маркс и Энгельс, которые, посчитав, что мир философами уже объяснен, поставили перед философией задачу его преображения.

      Источник  развития — борьба нового, прогрессивного со старым, отживающим, из которого остается только необходимое для будущего, а все ненужное уничтожается («снимается») по 3-му закону диалектики. Эта борьба составляет источник прогресса, по Гегелю, основное содержание книги бытия, а страницы счастья — пустые страницы истории. Маркс наполнил гегелевскую диалектику социальным содержанием. Новое, призванное победить старое, предстало в виде единственного передового класса — пролетариата, который в процессе классовой борьбы побеждает буржуазию и революционным путем захватывает власть (насилие, по Марксу, — «повивальная бабка» истории; вспомним, что у Сократа метод спора помогал рождению истины, но не нового общественного строя) и создает идеальное общество, в котором осуществляется социальная справедливость и такие прекрасные принципы, как: «свободное развитие каждого является условием свободного развития всех», «от каждого по способностям, каждому по потребностям» и т. п.

      Философская система — всегда синтез нескольких предыдущих. Какое-то время она может нравиться всем, но затем начинают замечать швы, и то, чем некогда восхищались, перестает удовлетворять. «Философия Гегеля — рациональная мистика; поэтому она есть нечто единственное в своем роде, поэтому она привлекает и вместе с тем отталкивает; она отталкивает мистически-спекулятивные души, для которых соединение мистического с рациональным представляет невыносимое противоречие, ведь понятие их разочаровывает, разрушая мистическое обаяние темного представления; отталкивает она и рационально настроенные умы, которым претит соединение рационального элемента с мистическим», — писал один из первых серьезных критиков Гегеля Фейербах (1804—1872), назвавший его «Фихте, опосредованный Шеллингом».

      В соединении несоединимого в философских  системах — ключ к пониманию повсеместного  принятия и их последующего ниспровержения. Все, что бросил Гегель ради журавля абсолютной истины, последующие философы восстанавливали в своих правах. Фейербах и Кьер-кегор возвратили в философию конкретного человека, Э. Гартман ушел в бессознательное, О. Конт обратился к науке, Г. Спенсер вернулся к опыту. Артур Шопенгауэр (1786—1861) направился от интеллекта в сторону воли — по пути, по которому пошел после «Критики чистого разума» Кант, учеником которого Шопенгауэр себя считал.

      Гегель  писал: «С одной стороны, разум стремится снять односторонность субъективности идеи посредством принятия сущего мира в себя»; с другой стороны, он «стремится к тому, чтобы определить этот объективный мир посредством внутреннего содержания субъективного, которое здесь признается истинно сущей объективностью. Первое стремление есть стремление знания к истине, познание как таковое — теоретическая деятельность идеи; второе стремление есть стремление добра к своему осуществлению — воля, практическая деятельность». Им же сформулировано различие между интеллектом и волей. «В то время как интеллект старается брать мир лишь так, как он есть, воля, напротив, стремится к тому, чтобы теперь сделать мир тем, чем он должен быть».

      Гегель  претендовал на божественную мудрость в рациональной форме. Подобная претензия в религиозной сфере называется одержимостью. Философу же грозит обвинение в шарлатанстве, которое и предъявил Гегелю Шопенгауэр. Чем на более смелых допущениях держится философская система, тем сильнее обвинения. Сам Шопенгауэр на место кантовской «вещи в себе» поставил волю как основу существования и развития мира, и это также вполне экстравагантная гипотеза. Можно, впрочем, заметить, что шопенгауэровы представление и воля очень напоминают лейбницевы способность представления и стремление как основные свойства души. 

      3. Позитивизм и эволюционизм

      Огюст Конт (1789—1857) предположил после Гегеля, что эпоха метафизики закончилась. Гегель следовал Декарту и Канту в том, что предметом философии сделал мышление. Но мышление в процессе самодвижения далеко отходит у него от чувств, расщепляясь с ними. Критика системы Гегеля способствовала нарастанию неверия в разум у всех последующих мыслителей, и это симптом кризиса философии. Эпоха Просвещения сменяется в XIX в. периодом Истории и Прогресса.

      Позитивизм  Конта продолжил традиции эмпиризма, полагая, что идеи могут быть сведены к чувственному восприятию. В соответствии с присущей XIX в. историчностью он рассматривал эволюцию человеческой культуры как проходящую три последовательные стадии: религиозную, метафизическую и позитивную — стадию науки, основанной на эксперименте.

      Историцизм  основателя позитивизма Конта соответствовал динамичной западной душе, но был скорее логической, чем исторической схемой. В рамках нашего изложения первым этапом оказывается философия (метафизика) Древней Греции, вторым — религия (христианство и ислам), третьим — наука Нового времени.

      Гегель  полагал, что принцип становления  имеет силу лишь в царстве духа; природа, хотя и существует во времени, не развивается, а только разнообразится в пространстве: «между духовным и природным миром существует... еще и то различие, что последний постоянно лишь возвращается в самое себя, между тем как в первом, безусловно, имеет место также прогресс».

      Герберт Спенсер (1820—1903) нашел прогресс и в природе. Он хотел примирить традиционный английский эмпиризм, модный в то время позитивизм, дополненный им эволюционизмом, с философией Канта. По Канту, формы созерцания и мышления существуют с самого появления человека и не могут быть результатом постепенных изменений. Спенсер признавал наличие априорного в данном человеке, но считал, что оно не предшествует эволюции и не результат индивидуального опыта, а врожденная и унаследованная им способность.

      Эволюционная  концепция базируется на естественно-научных данных. Под эволюционизмом понимается учение о постепенном развитии всех живых существ, общественных учреждений и верований. Научную основу его составила теория Ч. Дарвина. Социал-дарвинисты распространили учение Дарвина на общественную жизнь. Спенсер еще до Дарвина предположил, что человечество в своем развитии проходит два состояния: воинственное и сменяющее его промышленное. Борьба за существование, по Спенсеру, уменьшается в человеческом обществе по мере перехода от войн к промышленному сотрудничеству.

      Историческая  и эволюционная концепции подают хорошую надежду на будущее. Но, с другой стороны, такие взгляды ведут к пассивности людей, думающих, что объективные законы, олицетворением и исполнителем которых являются знающие их правители, сами пробьют себе дорогу, а подданным достаточно исполнять идущие сверху приказы.

      XIX в., доверившись историзму, забыл этику, и XX в. пожинает плоды этого. Если в истории все осуществляется с железной необходимостью, то к чему индивидуальные нравственные усилия? Духовное оскудение вело к нигилизму и к тому, что Киркегор назвал «отчаянием» как «смертельной болезнью» эпохи. 

      4. Воля к власти

      Считая, что в основе человеческого поведения  лежит не воля к жизни, как полагал Дарвин, а воля к власти, Фридрих Ницше (1844—1900) в ней видел источник развития от обезьяны к сверхчеловеку — следующему после Homo sapiens эволюционному виду. Прогресс, по Ницше, находится по ту сторону добра и зла, и эти понятия неприменимы к процессу выживания наиболее приспособленных. Человек имеет право, осуществляя волю к власти, на любой поступок по отношению к другим людям и всему, что ему противостоит. «Что хорошо? — Все, что повышает чувство власти... Что дурно? — Все, что происходит от слабости».

      Гегель говорил о борьбе живого с неорганической природой. «Живое существо стоит лицом к лицу с неорганической природой, к которой оно относится как имеющее власть над нею и которую оно ассимилирует». Ницше заменил эту прокламируемую власть индивидуальной волей к власти. Шопенгауэр писал: «Из того же источника, откуда вытекают всякая доброта, любовь, добродетель и великодушие исходит, наконец, то, что я называю отрицанием воли к жизни». Ницше согласился с этим и последовательно отбросил, ради сохранения воли, любовь, доброту и т. п.

      По  словам Ницше, у него не было предшественников. Это так, если иметь в виду философию, в которой легче найти его  антиподов. Ницше ополчался не на какую-либо философскую систему, а  на философию как таковую. «Худшее, продолжительнейшее и опаснейшее из всех заблуждений было до сего времени догматическим заблуждением, именно Платоново изобретение чистого разума и добра». Подобное говорил Калликл в «Горгии», и ему отвечал Сократ. В конце XIX в. Сократа не нашлось. Предшественников Ницше следует искать вне философии. Ницше сетовал, что философы не живут в наше время, как раньше, в соответствии со своими взглядами. Но если бы сам Ницше попытался им следовать, то не должен был бы писать вообще.

      В основе мира, по Ницше, лежит воля, понимаемая многозначно: как некоторая движущая сила «становления», имманентная действительности; как «сущее» в его динамичности; как страсть, чувство, аффект с различными оттенками; как «воля к власти», к расширению своего «Я», к экспансии. Ницше заменил Шопенгауэров монистический волюнтаризм признанием множества конкурирующих и сталкивающихся в смертельной борьбе «центров» духовных сил. Он решительно отверг учение Шопенгауэра об отказе от воли и аскетизме, как «намеренном сокрушении воли путем отказа от приятного и взыскания неприятного».

      Воли  к власти Ницше придает значение, выходящее за пределы жизни, рассматривает ее как космическое начало, основу и движущую силу мирового прогресса. Один из источников Ницше — дарвинизм в мальтузианском русле. Как мальтузианство видело в рождении людей опасность перенаселения планеты, так Ницше видит в культуре упадок «высшего типа человека».

      Нет «бытия» — есть лишь «становление». Из этого релятивизма вытекают возражения против основных понятий науки. Атом — выражение дискретности «воли к власти». Понятие «движения» отвергается Ницше на том основании, что оно — перевод мира «воли к власти» на язык «видимого мира — мира для глаза». Притяжение и отталкивание в механическом смысле — это тоже «фикция», если за ней не видеть волю, намерение.

      Прав  ли Ницше, противопоставляя волю к жизни  и волю к власти? Иногда они противоречат друг другу. В то же время в самой  воле к власти проявляется желание жить в лучших условиях. Ницше волю к жизни понимал слишком узко— как приспособление, тягу к устойчивости, упуская из виду другую ее черту — изменчивость. У животных тоже имеется воля к власти, но она лежит в русле борьбы за существование. Правильнее сказать, что воля к власти есть форма проявления борьбы за существование как более коренной основы бытия живого существа. Слава Ницше зиждется на том, что он показал жизнь в ее нравственном обнажении без теологических уверток и метафизических тонкостей. Проповедь воли к власти завораживает своей кощунственной простотой. Ницше хотел, чтобы появился сверхчеловек. Но если следовать его рекомендациям, то скорее можно превратиться в сверхзверя.

      Ницше считал, что возвышенные идеи есть не что иное, как «завуалированное» зверство, где за добрыми словами скрывается воля к власти, которая у людей слабых проявляется как воля к свободе, у более сильных — как воля к большей власти, и, если безуспешно, то как воля к справедливости, у самых сильных — как любовь к человечеству, которой прикрывается стремление к подавлению чужой воли. Проповедь абсолютной свободы индивида ведет к постоянной бойне. Взамен христианской «морали рабов» Ницше провозгласил «мораль господ», не знающую жалости и сострадания, по которой сильному позволено все. Провозвестник «белокурой бестии» сорвал множество масок и дошел до полного аморализма, не прикрытого никаким флером.

      Нельзя  отказать Ницше в логическом доведении  собственных взглядов до конца, каким бы экстравагантным он ни оказался. Поскольку, по Ницше, нет общечеловеческого идеала, который оправдывал бы нравственность, человек свободен не признавать моральных и правовых обязанностей.

      Философия Ницше — не только «большая искренность», а исступленный вопль. В человеке есть тяга и к богу, и к зверю, и если побеждает последняя (при внутреннем стремлении ввысь), он сходит с ума. как и произошло с Ницше, трагедия которого заключается в том, что духовно одаренный человек опустился до апологии разрушения и разнузданности. Ницше — злой гений философии, и с него начинается ее кризис. выражающийся в смещении центра интереса от сущности к существованию, от объяснения к изменению. Помочь прогрессу силой, как бы подтолкнуть его, он энергично призывал вслед за Марксом, но, как предупреждали еще древние китайцы, «тот, кто стремится подчинить правителей силой, отдаляет добродетель».