Антинаучные тенденции в развитии науки

Эту задачу, как известно, блестяще решил Г. Мендель. Суть предложенной им гипотезы можно выразить так: наследование носит не промежуточный, а дискретный характер. Наследуемые признаки передаются дискретными частицами (сегодня  мы называем их генами). Поэтому при  передаче факторов наследственности от поколения к поколению идет их расщепление, а не смешивание. Эта  гениально простая схема, развившаяся  впоследствии в стройную теорию, объяснила  разом все эмпирические факты. Наследование признаков идет в режиме расщепления, и поэтому возможно появление  гибридов с «несмешивающимися» признаками. А наблюдаемое в большинстве  случаев «смешивание» вызвано тем, что за наследование признака отвечает, как правило, не один, а множество  генов, что и «смазывает» менделевское расщепление. Принцип естественного  отбора был спасен, «кошмар Дженкина»  рассеялся. 

Таким образом, традиционная модель строения научного знания предполагает движение по цепочке: установление эмпирических фактов — первичное эмпирическое обобщение — обнаружение отклоняющихся  от правила фактов — изобретение  теоретической гипотезы с новой  схемой объяснения — логический вывод (дедукция) из гипотезы всех наблюдаемых  фактов, что и является ее проверкой  на истинность. Подтверждение гипотезы конституирует ее в теоретический  закон. Такая модель научного знания называется гипотетико-дедуктивной. Считается, что большая часть современного научного знания построена именно таким  способом. 

Функции эмпирической, теоретической и прикладной сторон естествознания 

Главная опора, фундамент  науки — это, конечно, установленные  факты. Если они установлены правильно (подтверждены многочисленными свидетельствами  наблюдений, экспериментов, проверок и  т.д.), то считаются бесспорными и  обязательными. Это эмпирический, т.е. опытный базис науки. Количество накопленных наукой фактов непрерывно возрастает. Естественно, они подвергаются первичному эмпирическому обобщению, приводятся в различные системы  и классификации. Обнаруженные в  опыте общность фактов, их единообразие свидетельствуют о том, что найден некий эмпирический закон, общее  правило, которому подчиняются непосредственно  наблюдаемые явления. 

Но значит ли это, что наука выполнила свою главную  задачу, состоящую, как известно, в  установлении законов? К сожалению, нет. Ведь фиксируемые на эмпирическом уровне закономерности, как правило, мало что объясняют. Обнаружили, к  примеру, древние наблюдатели, что  большинство светящихся объектов на ночном небе движется по четким кругообразным  траекториям, а несколько других совершают какие-то петлеобразные  движения. Общее правило для тех  и других, стало быть, есть, только как его объяснить? А объяснить  непросто, если не знать, что первые — это звезды, а вторые — планеты, и их «неправильное» поведение в  небе вызвано совместным с Землей вращением вокруг Солнца. 

Кроме того, эмпирические закономерности обычно малоэвристичны, т.е. не открывают дальнейших направлений  научного поиска. Эти задачи решаются уже на другом уровне познания —  теоретическом. 

Проблема различения двух уровней научного познания —  теоретического и эмпирического (опытного) — вытекает из одной специфической  особенности его организации. Суть этой особенности заключается в  существовании различных типов  обобщения доступного изучению материала. Наука ведь устанавливает законы. А закон — есть существенная, необходимая, устойчивая, повторяющаяся  связь явлений, т.е. нечто общее, а  если строже — то и всеобщее для  того или иного фрагмента реальности. 

Общее же (или всеобщее) в вещах устанавливается путем  абстрагирования, отвлечения от них  тех свойств, признаков, характеристик, которые повторяются, являются сходными, одинаковыми во множестве вещей  одного класса. Суть формально-логического  обобщения как раз и заключается  в отвлечении от предметов такой  «одинаковости», инвариантности. Данный способ обобщения называют «абстрактно-всеобщим». Это связано с тем, что выделяемый общий признак может быть взят совершенно произвольно, случайно и  никак не выражать сути изучаемого явления. 

Например, известное  античное определение человека как  существа «двуногого и без перьев»  в принципе применимо к любому индивиду и, следовательно, является абстрактно-общей  его характеристикой. Но разве оно  что-нибудь дает для понимания сущности человека и его истории? Определение  же, гласящее, что человек — это  существо, производящее орудия труда, напротив, формально к большинству  людей неприменимо. Однако именно оно  позволяет построить некую теоретическую  конструкцию, в общем, удовлетворительно  объясняющую историю становления  и развития человека. 

Здесь мы имеем дело уже с принципиально иным видом  обобщения, позволяющим выделять всеобщее в предметах не номинально, а по существу. В этом случае всеобщее понимается не как простая одинаковость предметов, многократный повтор в них одного и того же признака, а как закономерная связь многих предметов, превращающая их в моменты, стороны единой целостности, системы. А внутри этой системы всеобщность, т.е. принадлежность к системе, включает не только одинаковость, но и различия, и даже противоположности. Общность предметов реализуется здесь  не во внешней похожести, а в единстве генезиса, общем принципе их связи  и развития. 

Именно эта разница  в способах отыскания общего в  вещах, т.е. установления закономерностей, и разводит эмпирический и теоретический  уровни познания. На уровне чувственно-практического  опыта (эмпирическом) возможно фиксирование только внешних общих признаков  вещей и явлений. Существенные же внутренние их признаки здесь можно только угадать, схватить случайно. Объяснить же их и обосновать позволяет лишь теоретический уровень познания. 

В теории происходит переорганизация или переструктуризация добытого эмпирического материала  на основе некоторых исходных принципов. Это вроде игры в детские кубики с фрагментами разных картинок. Для  того чтобы беспорядочно разбросанные кубики сложились в единую картинку, нужен некий общий замысел, принцип  их сложения. В детской игре этот принцип задан в виде готовой  картинки-трафаретки. А вот как  такие исходные принципы организации  построения научного знания отыскиваются в теории — великая тайна научного творчества. 

Наука потому и считается  делом сложным и творческим, что  от эмпирии к теории нет прямого  перехода. Теория не строится путем  непосредственного индуктивного обобщения  опыта. Это, конечно, не означает, что  теория вообще не связана с опытом. Изначальный толчок к созданию любой  теоретической конструкции дает как раз практический опыт. И проверяется  истинность теоретических выводов  опять-таки их практическими приложениями. Однако сам процесс построения теории и ее дальнейшее развитие осуществляется от практики относительно независимо. 

Общие, особенные  и частные методы естествознания 

Различаются рассматриваемые  уровни познания и по объектам исследования. Проводя исследование на эмпирическом уровне, ученый имеет дело непосредственно  с природными и социальными объектами. Теория же оперирует исключительно  с идеализированными объектами (материальная точка, идеальный газ, абсолютно  твердое тело и пр.). Все это  обусловливает и существенную разницу  в применяемых методах исследования. Для эмпирического уровня обычны такие методы, как наблюдение, описание, измерение, эксперимент и др. Теория же предпочитает пользоваться аксиоматическим  методом, системным, структурно-функциональным анализом, математическим моделированием и т.д. 

Существуют, конечно, и методы, применяемые на всех уровнях  научного познания: абстрагирование, обобщение, аналогия, анализ и синтез и др. Но все же разница в методах, применяемых  на теоретическом и эмпирическом уровнях, не случайна. 

Более того, именно проблема метода была исходной в процессе осознания  особенностей теоретического знания. В XVII в., в эпоху зарождения классического  естествознания, Ф. Бэкон и Р. Декарт сформулировали две разнонаправленные методологические программы развития науки: эмпирическую (индукционистскую) и рационалистическую (дедукционистскую). 

Под индукцией принято  понимать такой способ рассуждения, при котором общий вывод делается на основе обобщения частных посылок. Проще говоря, это движение познания от частного к общему. Движение в  противоположном направлении, от общего к частному, получило название дедукции. 

Логика противостояния эмпиризма и рационализма в вопросе  о ведущем методе получения нового знания в общем проста. 

Эмпиризм. Действительное и хоть сколько-нибудь практичное знание о мире можно получить только из опыта, т.е. на основании наблюдений и экспериментов. А всякое наблюдение или эксперимент — единичны. Поэтому  единственно возможный путь познания природы — движение от частных  случаев ко все более широким  обобщениям, т.е. индукция. Другой способ отыскания законов природы, когда  сначала строят самые общие основания, а потом к ним приспосабливаются  и посредством их проверяют частные  выводы, есть, по Ф. Бэкону, «матерь заблуждений  и бедствие всех наук». 

Рационализм. До сих  пор самыми надежными и успешными  были математические науки. А таковыми они стали истому, что применяют  самые эффективные и достоверные  методы дознания: интеллектуальную интуицию и дедукцию. Интуиция позволяет усмотреть  в реальности такие простые и  самоочевидные истины, что усомниться в них невозможно. Дедукция же обеспечивает выведение из этих простых истин  более сложного знания. И если она  проводится по строгим правилам, то всегда будет приводить только к  истине, и никогда — к заблуждениям. Индуктивные же рассуждения, конечно, тоже бывают хороши, но они не могут  приводить ко всеобщим суждениям, в  которых выражаются законы. 

Эти методологические программы ныне считаются устаревшими  и неадекватными. Эмпиризм недостаточен потому, что индукция и в самом  деле никогда не приведет к универсальным  суждениям, поскольку в большинстве  ситуаций принципиально невозможно охватить все бесконечное множество  частных случаев, на основе которых  делаются общие выводы. И ни одна крупная современная теория не построена  путем прямого индуктивного обобщения. Рационализм же оказался исчерпанным, поскольку современная наука  занялась такими областями реальности (в микро- и мегамире), в которых  требуемая «самоочевидность» простых  истин исчезла окончательно. Да и  роль опытных методов познания оказалась  здесь недооцененной. 

Критерии естественно-научного познания 

Для определения  критериев естественно-научного познания направлениями методологии науки  сформулировано несколько принципов. Один из них получил название принципа верификации: какое-либо понятие или  суждение имеет значение, если оно  сводимо к непосредственному  опыту или высказываниям о  нем, т.е. эмпирически проверяемо. Если же найти нечто эмпирически фиксируемое  для такого суждения не удается, то оно либо представляет собой тавтологию, либо лишено смысла. Поскольку понятия  развитой теории, как правило, не сводимы  к данным опыта, то для них сделано  послабление: возможна и косвенная  верификация. Скажем, указать опытный  аналог понятию «кварк» невозможно. Но кварковая теория предсказывает  ряд явлений, которые уже можно  зафиксировать опытным путем, экспериментально. И тем самым косвенно верифицировать саму теорию. 

Принцип верификации  позволяет в первом приближении  отграничить научное знание от явно вненаучного. Однако он не может помочь там, где система идей скроена  так, что решительно все возможные  эмпирические факты в состоянии  истолковать в свою пользу — идеология, религия, астрология и т.п. В таких  случаях полезно прибегнуть еще  к одному принципу разграничения  науки и ненауки, предложенному  крупнейшим философом XX в. К. Поппером, — принципу фальсификации. Он гласит: критерием научного статуса теории является ее фальсифицируемость или  опровержимость. Иначе говоря, только то знание может претендовать на звание «научного», которое в принципе опровержимо. 

Несмотря на внешне парадоксальную форму, а, может быть, и благодаря ей, этот принцип имеет  простой и глубокий смысл. К. Поппер обратил внимание на значительную асимметрию процедур подтверждения и опровержения в познании. Никакое количество падающих яблок не является достаточным для  окончательного подтверждения истинности закона всемирного тяготения. Однако достаточно всего лишь одного яблока, полетевшего  прочь от Земли, чтобы этот закон  признать ложным. Поэтому именно попытки  фальсифицировать, т.е. опровергнуть теорию, должны быть наиболее эффективны в  плане подтверждения ее истинности и научности. 

Теория, неопровержимая в принципе, не может быть научной. Идея божественного творения мира в  принципе неопровержима. Ибо любую  попытку ее опровержения можно представить  как результат действия все того же божественного замысла, вся сложность  и непредсказуемость которого нам  просто не по зубам. Но раз эта идея неопровержима, значит, она вне науки. 

Можно, правда, заметить, что последовательно проведенный  принцип фальсификации делает любое  знание гипотетичным, т.е. лишает его  законченности, абсолютности, неизменности. Но это, наверное, и неплохо: именно постоянная угроза фальсификации держит науку «в тонусе», не дает ей застояться, почить на лаврах. Критицизм является важнейшим источником роста науки и неотъемлемой чертой ее имиджа. 

Антинаучные тенденции  в развитии науки 

Достижения научного метода огромны и неоспоримы. С  его помощью человечество не без  комфорта обустроилось на всей планете, поставило себе на службу энергию  воды, пара, электричества, атома, начало осваивать околоземное космическое  пространство и т.п. Если к тому же не забывать, что подавляющая часть  всех достижений науки получена за последние полторы сотни лет, то эффект получается колоссальный —  человечество самым очевидным образом  ускоряет свое развитие с помощью  науки. И это, возможно, только начало. Если наука и дальше будет развиваться  с таким ускорением, какие удивительные перспективы ожидают человечество! Примерно такие настроения владели  цивилизованным миром в 60-70-е гг. нашего века. Однако ближе к его  концу блистательные перспективы  немножко потускнели, восторженных ожиданий поубавилось и даже появилось  некоторое разочарование: с обеспечением всеобщего благополучия наука явно не справлялась.