Во-первых, хотя и считалось, что госпитали  финансируются от доходов с церковного домена, средств для них выделяли крайне мало и им приходилось заботиться о себе самим, что автоматически давало госпиталям статус относительно автономной хозяйственной единицы. Помимо подсобного хозяйства и выручки от продажи платья с умерших, основной статьей их дохода на протяжении всего средневековья оставались пожертвования, причем это были не только деньги, но и продукты, одежда и льняные покрывала, даже солома для постелей. Но если при Меровингах и Каролингах почти все завещания содержали упоминание о даре госпиталю, то в высокое средневековье недостаток пищевых ресурсов и рост всевозможных налогов и поборов, осложнявшие и без того трудную жизнь средневекового человека, весьма способствовали тому, что население нищало и мало что могло пожертвовать церкви и бедным, да и количество самих бедняков, нуждающихся в помощи и призрении, неизмеримо выросло. В то же время рента церквей и аббатств уменьшается едва ли не вдвое. Данные обстоятельства не могли не отразиться на положении госпиталей, и итог был печальным: после XII века новых церковных госпиталей почти не основывали, а многие старые приходили в упадок, в них сокращалось количество мест или они вообще закрывались.

      Экономическому  упадку госпиталей сопутствовала и  духовная деградация их служителей: богослужениями все чаще пренебрегали, дисциплина падала, предназначенные для больных и бедняков продукты и имущество разворовывались. В этом смысле хозяйственная самостоятельность и право распоряжаться пожертвованиями сослужили госпиталям плохую службу, дав почву для произвола управляющих. Нередкими стали ситуации, когда госпиталь оказывался вообще пустым: все средства шли только на содержание ректора, капеллы и служащих. Несмотря на попытки церковных властей и поместных соборов сохранить первоначальные функции госпиталей как богоугодных заведений, вокруг них все чаще разражались громкие скандалы. Так, в 1356 г. некий брат Бернард Лефевр был уволен со своего места настоятеля в госпитале французского города Бове, поскольку никаких отчетов о расходе вина и пшеницы во вверенном ему заведении не предоставлял да еще "взял в долг" из казны 700 флоринов и "забыл" вернуть. В 1398 г. ректор госпиталя в Кавайоне по приказанию епископа был изгнан со своего поста, потому что превратил свой госпиталь в бордель, а вырученные за проданную мебель деньги присвоил. Некоторые ректоры часто шли на то, чтобы в целях наживы продавать часть помещений и имущество госпиталя, урезать рацион питания больных, так что тем не оставалось ничего иного, как просить на улице подаяния: в анжерском госпитале за год умерли от голода более 300 человек. В знаменитом парижском Нotel-Dieu служители безнаказанно отлучались со своего поста в любое время, сквернословили и развратничали на глазах у больных.

      Во-вторых, в высокое средневековье отмечаются глобальные изменения как в хозяйственной жизни общества, так и в общественном мировоззрении, давшие первый импульс оформлению другой, в каком-то смысле альтернативной существующей системе призрения бедных и больных. Экономические и социальные процессы в XI—XIII веках привели к серьезным изменениям форм реальной бедности и самого содержания понятия "бедные". В каритативной деятельности происходит настоящая революция. Решающим фактором, столь изменившим положение вещей, является отмечаемый уже с XI века прирост населения: с Х века по XIV век население Европы удваивается. Заселяются отдаленные районы, активизируется торговля, растет число городов и их жителей, увеличивается мобильность населения, связанная с ростом торговых связей, крестовыми походами, паломничествами. Оборотной стороной этих процессов стало увеличение числа бедных. При том, что прирост населения постоянно опережал прирост ресурсов питания, а неурожайные годы были явлением довольно частым, не оскудевала и армия голодающих. К деревенской бедноте — основному объекту благотворительности в раннее средневековье — прибавилась беднота городская, рост численности которой во многом был обусловлен бедностью в деревне: город притягивал голодающих. Едва ли не половину населения любого города можно было причислить к бедноте. В отличие от городской бедноты раннего средневековья она состояла уже не только из нищих и бродяг, а была более дифференцирована и постоянно пополнялась за счет поденщиков, людей, живущих на случайные заработки, учеников и подмастерьев, прислуги. Разумеется, при таком количестве нуждающихся традиционных форм церковной благотворительности уже недоставало: потребности существенно опередили возможности.

      На  фоне этих социально-экономических  изменений и в религиозной жизни Европы происходит важный поворот, среди прочих последствий которого были новые формы каритативной деятельности и, что особенно важно, частичный выход ее из компетенции церкви. В этом повороте существенны два момента. Во-первых, внутрицерковные реформы, суть которых заключалась в стремлении приблизить, наконец, к жизненной практике веками провозглашаемые лозунги подражания Христу, необходимости "апостольской жизни" в бедности и служении бедным для клира и монашества. Во-вторых, с середины XII века все более активное участие в религиозной жизни общества начинают проявлять представители средних и низших сословий.

      Таким образом, рост "бедности поневоле" обострил вопрос о добровольной бедности и аскезе, приближающимся к идеалам апостольства. Старое бенедиктинское монашество переживает кризис: богатство ордена заставляет усомниться в его соответствии этим идеалам. И в самом монашестве, и в миру активизируется движение за добровольную бедность и служение бедным, вылившееся в создание целого ряда духовно-светских орденов и братств, поставивших своей целью соответствие аскетическим идеалам и каритативную деятельность, прежде всего уход за бедными и больными. Эти ордена уже не были чисто церковными организациями, в них входили миряне, причем далеко не из знати. Так, старейшим был орден святого Иоанна, организованный во второй половине XI века рыцарями и купцами в Иерусалиме для больных паломников. Столетие спустя во время третьего крестового похода рыцари и горожане из Любека и Бремена создают Тевтонский орден (орден госпиталитов святой Марии).

      Вскоре  после создания эти ордена распространяют сеть своих госпиталей по всей Европе. Некоторые ордена специализировались на уходе за определенными категориями больных. Например, орден святого Лазаря (1119 г.) заботился исключительно о прокаженных, орден святого Антония — о больных эрготизмом — "огнем святого Антония" (род отравления грибком спорыньи, поражавшим рожь; эпидемии эрготизма были частым явлением в средневековой Европе). Однако даже и в этих госпиталях основное внимание уделялось заботе о спасении души, призрению и уходу за страждущими. Особого внимания заслуживает, пожалуй, орден госпиталитов Святого Духа (1198 г.), объединивший ряд светских духовных братств, вообще независимых от церкви, члены которых — мужчины и женщины из разных сословий, живя в миру, тем не менее посвятили себя заботе о бедных и больных. Особенно много госпиталей ордена Святого Духа возникло в Италии и Германии в XIII веке. В этот период не было уже, пожалуй, ни одного более или менее крупного населенного пункта, где бы благочестивые миряне обоих полов не объединялись в братства для каритативной деятельности. Помимо этого, состоятельные люди в городах вместо дарений церковным госпиталям все чаще организовывали собственные. Таким образом, с возникновением светских братств и орденов учреждение госпиталей выходит из-под контроля церкви. Внешне такие госпитали мало чем отличались от церковных, но все же именно они стали новым типом института социальной помощи, пришедшим на смену монастырским или городским епископским госпиталям. Важно отметить, что формально они принадлежали городу и подчинялись только светским властям.

      Типичный  пример — городской госпиталь в Марбурге, основанный в 1231 г. тюрингской ландгафиней Елизаветой, впоследствии причисленной к лику святых. Ей был 21 год, когда она овдовела и решила посвятить себя благотворительности. Отдалившись от своих детей, родственников, придворных, полностью отказавшись от светской жизни, она расходует основную часть своих богатств на организацию госпиталя на 28 мест. Патроном (небесным покровителем) госпиталя был выбран незадолго до этого канонизированный святой — Франциск (умер в 1228 г.), который проповедовал и подтверждал личным примером религиозно-аскетическую свободу от имущества и стал для Елизаветы и многих ее современников идеалом сознательного отречения от мирских благ. В этом госпитале никакого врача не было. работали только сама Елизавета и две ее бывшие служанки и наперстницы. Как пишет духовник Елизаветы и автор ее жития марбургский архиепископ Конрад, она служила там сестрой милосердия, сама ухаживала за больными, готовила им лекарства из трав, мыла, кормила и вообще выполняла всю черную работу, промывая их язвы и раны, своим платком вычищая грязь и гной изо рта, носа, ушей. Особое внимание Елизавета уделяла наиболее нуждающимся — детям-сиротам, калекам и прокаженным, искавшим приют в ее госпитале⁸. Прокаженные в средние века были единственной категорией больных, на которую, как это ни удивительно, принципы любви к ближнему, как правило, практически не распространялись. Их всячески стремились изолировать от общества, боялись и ненавидели, но тем значительнее был христианский подвиг Елизаветы, принимавшей их а своем госпитале и из-за этого вынужденной вступить в открытый конфликт с горожанами и городскими властями, которым этот госпиталь формально подчинялся.

       Как видим, для поворота в общественном сознании в отношении бедных и больных, вследствие которого установка на обязательную благотворительность по отношению к ним наконец перестает быть лишь идеологическим штампом или еще одним церемониалом, как это было в раннее средневековье, потребовалось несколько столетий. Этот поворот свершился под влиянием воспитательных усилий церкви, но одновременно и лишил ее лидирующей роли инициатора социальной помощи. С конца XIV столетия тенденция к переходу всех функций заботы о бедных в компетенцию местных властей — историки называют э0тот процесс "коммунализацией заботы о бедных"⁹ —все больше дает о себе знать. Тогда же намечаются радикальные перемены в понимании бедности и, что важно, в ее оценке и соответственно в отношении к бедным.

      Эпидемии  чумы середины XIV века, в течение нескольких десятилетий опустошавшие Европу, имели следствием не только сокращение населения (в некоторых областях почти на треть), но и значительный упадок хозяйства, что дало новый импульс бедности. Стремительный рост числа неимущих превращает их в социальное зло, и на повестку дня впервые в истории встает вопрос о причинах бедности, связи ее с преступностью и способах борьбы с нею, что в целом противоречило прежней, евангельской, ее оценке. Если раньше бедность понималась как необходимость работать, а нищенствование — не как вынужденное состояние, а как способ приближения к евангельским идеалам самоотречения и отвержения всего мирского, то теперь бедность стали объяснять нежеланием работать (как видим, меняется и оценка самого труда). Людей без определенных занятий, не имевших профессии, вырванных из своей среды, тем более пришлых, т. е. тех самых, которые прежде составляли значительный процент обитателей госпиталей, начинают рассматривать как бродяг, бездельников и тунеядцев, с которыми надлежало вести борьбу и по возможности заставить трудиться. В массовом сознании растет осуждение нищенствования. что находит первое законодательное отражение в запретах нищенствования для трудоспособных. При таком взгляде на бедных забота о них переходит в иную плоскость.

      На  первый план выдвигаются педагогические задачи — приобщение бедных к труду путем воспитания и даже принуждения. Им предписываются определенные нормы поведения, требующие от них скромности, дисциплины, прилежания и трудолюбия. Одновременно совершенствуются и разнообразятся институты и формы социальной помощи (например, раздача одежды, денег, "столы для нищих"), упорядочивается их финансирование, разрабатываются четкие критерии для предоставления этой помощи, усиливается городской контроль за благотворительностью как коммунальных, так и духовных учреждений, возникает постоянный бюрократический аппарат, занимающийся проблемами социального обеспечения. Трудоспособных бедных теперь не принимают в госпитали, где они могли бы безбедно существовать в праздности, а направляют на принудительные (обычно довольно тяжелые) работы, пытаются создавать специальные работные дома (например, на лесопильне или солодовне для мужчин, на прядильне для женщин). Отныне бедные должны работать, для нетрудоспособных по старости и детей-сирот городские власти все чаще создают специальные приюты, а госпитали, наконец, все более и более начинают походить на медицинские учреждения.

       Таким образом, только в позднее  средневековье институт госпиталей окончательно утрачивает свою функцию  жертвы Господу, свое "сакральное достоинство", и те социокультурные феномены, которые  можно было бы обозначить современными понятиями "здравоохранение" и "социальная забота", в целом приобретают общественный статус или, точнее, утрачивают свой религиозный характер. Врачевание тоже окончательно становится делом людей светских — профессиональных врачей, получающих теоретическую подготовку на медицинских факультетах университетов, и разного рода лекарей, цирюльников, "бродячих медиков", владеющих не только умением изготавливать всевозможные "чудодейственные" бальзамы и микстуры, но и определенной суммой позитивных знаний и опыта, что позволяет удалить больной зуб, вскрыть нарыв, принять роды, пустить кровь и т. п. 

Глава 3. О  клинической подготовке врачей в средневековых  университетах

     Дайте ученикам хорошее клиническое образование  и лишь после того пускайте в госпитали», - сказал в 1804 г., возражая против существовавшей системы подготовки медицинских кадров, знаменитый медицинский немецкий врач, организатор и аналитик П. Франк [4].

     Сегодня подобное заявление может вызвать  у врачей, не говоря уже о профессорах  и руководителях высших учебных медицинских заведений, к которым оно в свое время было обращено, лишь недоумение – а разве может быть как-то иначе ?..

     Но  в истории высшего медицинского образования известен период, когда  медицинские факультеты в университетах  не имели клиник, а профессора не считали целесообразным обучать студентов практическим медицинским дисциплинам у постели больного. Вплоть до середины XVI столетия пребывание во всех без исключения университетах носило сугубо теоретический характер и складывалось из лекций, где студентам в прямом смысле слова читались канонические тексты выдающихся врачей древности и комментарии к ним, и диспуты на которых обсуждались отдельные наиболее важные проблемы.

     Можно подвергнуть резкой критике университеты средневековья, давшие схоластическое образование и выпускавшие беспомощных в практическом отношении врачей-схоластов, когда будущие доктора готовились на медицинских факультетах университета, где практическая подготовка стояла на крайне низком уровне. Преподавание двух важнейших предметов, патологии и терапии… было в очень плохом состоянии. Студент допускался к больному только в виде исключения, обыкновенно же он изучал картину болезни, диагностику и лечение ее только при помощи теоретических лекций и книг. По этому поводу была нарисована карикатура «Сущность схоластической медицины», где изображены два доктора, одетых в традиционные академические тоги, яростно спорят по поводу текстов, держа в руках раскрытые большие фолианты, каждый доказывает другому преимущественно своего толкования. На больного они не смотрят, повернулись к нему спиной. И пока они ведут спор о текстах, смерть за их спиной, усмехаясь, уносит больного. Перечень весьма близких по содержанию и критической направленности цитат может быть без труда продолжен.