Парижская нота: литературное поколение русской диаспоры

Введение 

     В 30-е годы прошедшего столетия в Париже поэты-эмигранты из России объединились в  неформальное сообщество, литературное движение - Парижская нота (далее ПН). Название это было дано самым "парижским" из русских поэтов Борисом Поплавским, а душой содружества считался Георгий Адамович. Участники содружества (Юрий Терапиано, Илья Зданевич, Лидия Червинская и др.) были драгоценными семенами, возросшими на чужой почве. Родившись в России, они впитали в себя флюиды Серебряного века, символизма, эстетики жизни на грани, контраста черного и белого, постоянного балансирования на грани жизни и смерти,  абсолютного отрицания и всепоглощающего принятия, абсурда реальности и очевидности потустороннего. Но многое сложилось в их миросозерцании уже в Европе.

     Историю ПН можно отсчитывать едва ли не с периода рождения идейного вдохновителя кружка Бориса Поплавского и его отъезда во Францию и до момента его смерти и последующих нескольких лет творческого функционирования остальных деятелей (Червинской, Терапиано, Адамовича и др.)

     Актуальность  исследования. Рубеж XX и XXI столетий в качестве одной из самых актуальных выдвигает проблему осмысления отечественной культуры ушедшего века, и, в частности, культуры художественной. До сих пор, однако, наследие эмигрантов практически не включалось в общую картину развития русского искусства XX века - и, главным образом, как раз потому, что не был выявлен и исследован их творческий вклад. Между тем, очевидно: без учета художественного наследия русской эмиграции невозможно создать целостную и адекватную концепцию развития отечественного искусства XX столетия. Ведь в силу известных исторических обстоятельств некогда многообразный, но единый художественный процесс двух первых десятилетий XX века был искусственно прерван и разъят на два потока, существовавших независимо друг от друга и почти не взаимодействовавших между собой - один в России, другой - вне ее, в эмиграции. Каждый из них имел свою судьбу, свои особенности. Их параллельное сосуществование длилось не менее трех четвертей века, на исходе которого оба потока снова сблизились и, во всяком случае, перестали быть чем-то самодостаточным и обособленным. Эта ситуация не имеет аналогов в истории мирового искусства, хотя сам феномен творчества художников, работающих в иной, как правило, все-таки чуждой, национальной среде, в ином социокультурном контексте известен и довольно широко распространен.

     Русские эмигранты, вынужденные соотносить свои судьбы с историческими коллизиями, действительно унесли с собой  Россию - в том смысле, что продолжали осмыслять свое творчество во взаимосвязях с русской культурой, видя себя если не ее наследниками, то по крайней мере - учениками. Кроме того, творчество мастеров, вынужденно работавших вдали от Родины, ни для одной из европейских культур не составляло столь обширной и существенной части национального художественного наследия, как это случилось в России.

     Так называемая первая волна эмиграции  была наиболее многочисленна, к тому же большую ее часть составляли люди с именем: главным образом представители  дореволюционной политической и  экономической элит, а также люди творческих профессий (литераторы, актеры, музыканты, художники). Творческая интеллигенция  играла здесь ведущую роль. Именно этот слой эмигрантской культуры и  стал той почвой, на которой в  дальнейшем и сформировалось само понятие  «Парижская нота».

     Человек несет в себе осколки времени  и места, в котором он родился. Отражения всех идей, когда-то паривших в воздухе среды, в которой  жил. Человек несет в себе свое детство и свою Родину. Вырываясь  из этой среды, он сам становится единственным носителем Родины. Все, что у него есть теперь, это его собственные  мысли, память, багаж из знаний, чувств, опыта дружбы, учебы, творчества, восприятия своей страны в контексте общей  геокультурной ситуации. Это чувство «несения Родины в себе» особенно ярко и остро, если речь идет о молодом человеке. Он еще ничего, кроме памяти о детстве и своем происхождении, не имеет. Покидая свою страну в молодом возрасте, особенно не по своей воле, человек подчас оказывается пересочинителем этой страны, творит миф о ней. И в то же время его мысли, собственно фигура его самого, образ жизни, судьба, предназначение, становятся выразителями эпохи и места, откуда он родом.

     Судьба  и культурное наследие писателей  первой волны русской эмиграции  – неотъемлемая часть русской  культуры ХХ в., блистательная и трагическая страница в истории русской литературы. С другой стороны, творчество эмигрантов – есть часть искусства запада.

     Эмигрантское  распыление характерно с начала ХХ в и,  в общем, в той или иной мере продолжается и по сей день. Таким образом, проблема творчества отдельно взятой поэтической группы рассматривается в то же время и как актуальная общая культурная ситуация русской эмиграции. 
 
 
 

     Данная  работа показывает литературный мир  ПН не в привычном однобоко депрессивном, суицидальном и деструктивном фокусе, а в виде творческого поля деятельности, где разворачиваются поиски разрешения противоречий. Этих противоречий много: они кроются в предшествующем  изгнании участников «ноты» из России, в необходимости самореализации их в новой обстановке, в творческом самовыражении, во взаимодействиях членов объединения друг с другом.

     Работа  раскрывает поэзию объединения «ПН» с отличной от привычных позиций  точки зрения: путем препарирования личных взглядов, предпочтений каждого  из участников, а также путем анализа  беспрестанного балансирования на грани, заигрываний со смертью и болью, столь свойственных затрагиваемому периоду времени; через анализ творческой борьбы внутри группы. Я имела в  виду показать не однобокость мрачного, линейно движущегося к неизбежности смерти рефлексирующего художника, а отобразить постоянный диалог (с судьбой, обстоятельствами, встречающимися людьми) автора-оптимиста, живого человека, реагирующего на окружающую жизнь с внутренними мистическими переживаниями, мыслями о смерти, реакцией на Первую Мировую войну и изгнание из России. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

       1. Эмиграция первой  волны и литература 

       1.1.Русское  Зарубежье. Положение русской литературы в изгнании (издания, периодика, средства существования, читатели) 

       Понятие «Русское Зарубежье» возникло, когда  Россию после 1917 г. массово начали покидать беженцы. Впоследствии к ним присоединились и остатки разгромленных белых армий. Принято считать, что после Октябрьской революции 1917 г. из России выехали около двух миллионов человек.

       Состав  эмигрантов был пестрый. Основную массу составили солдаты и офицеры белой армии, политики разных направлений, студенты, инженеры, ремесленники, церковники, а также ученые, профессора и, конечно, творческая интеллигенция. Таким образом, часть диаспоры  составляли люди с именем: представители политической и экономической элит, а также люди творческих профессий (литераторы, актеры, музыканты, художники). Последняя группа эмигрантов сложилась в 1921–1923 гг., когда большевики легко разрешали служебное пребывание заграницей. Но эта лазейка быстро закрылась: уехавшие не возвращались. Осенью 1922-го, советское правительство, арестовав более двухсот крупнейших ученых, остававшихся в России, выслало их за границу на двух пароходах, из Петрограда и из Одессы. Эта научная элита стала украшением русской эмиграции.

       Несмотря  на то, что уехали в тот период не только аристократы и гении, все  же по факту Россию покинул цвет русской интеллигенции. Десятки  философов, писателей, художников были высланы или эмигрировали. За пределами  Родины оказались религиозные философы Н.Бердяев, С.Булгаков, Д.Мережковский, Н.Лосский, Л.Шестов, Л.Карсавин, С.Франк, И.Ильин. Эмигрантами стали Ф.Шаляпин, И.Репин, К.Коровин, З. Серебрякова, С. Судейкин, Д. Бурлюк, актеры М.Чехов и И.Мозжухин, звезды балета Анна Павлова, Вацлав Нижинский, композиторы С.Рахманинов и И.Стравинский.

       Жизнь русских эмигрантов была чрезвычайно  трудной. Положение беженцев можно  назвать трагическим.  Собственно, само слово «беженец» не подразумевало  былой роскоши и достоинства. Позади была потеря Родины, социального статуса, рухнувшие в небытие уклад, дружеские, семейные, романтические, соседские, карьерные связи; в настоящем – необходимость, острая, как нехватка воздуха, вживаться в чуждую действительность.

       Надежда на скорое возвращение не оправдалась - к середине 1920-х гг. эмигрантам стало  очевидно, что былой России не вернуть, как не вернуться в Россию самим. Это была жизнь по ту сторону занавеса: занавес упал в России, зрители разошлись по домам, а актеры остались в закулисье внешней или внутренней эмиграции.

       Сочетание ностальгии и не оправдавшихся надежд на признание и успех или триумфальное возвращение домой  сопровождались бытовой неустроенностью и необходимостью труда, часто тяжелого физического. Большинство эмигрантов в Париже вынуждены были завербоваться на заводы «Рено» или, что считалось более удачным, освоить профессию таксиста. Главным плюсом в этом была возможность работать по ночам и вообще вне графиков, завися только от себя – основная привилегия привыкшего к относительной свободе человека. Очень небольшая часть — казаки — оседает на земле на юго-востоке Франции. Для многих Париж исчерпывался предместьями — Медоном, Пасси, Ганьи. Около трети общего числа эмигрантов во Франции трудится на сталелитейных и автомобильных предприятиях Рено и Ситроена, расположенных на юго-западе Парижа в Биянкуре, который получил шутливое название Биянкурска.

       Рестораны этого района играют важную роль: они  предоставляют помещения для  встреч членов Объединения русских  эмигрантов Биянкура, для проведения лекций Русского народного университета, для выступлений русских артистов и поэтов: сюда приезжает А. Вертинский, читает стихи К. Бальмонт. В 1929 г. здесь возрождается русский театр. Открываются православная церковь и русская гимназия.

       Не  было общей Родины, не было семьи  в полном смысле и составе, не было прошлого – все осталось в некоем мифическом былом. В существовании  этого общего прошлого впору было сомневаться. Но эмигранты увезли с  собой русский язык, русское сознание и менталитет. Единым был тезаурус всех, потерявших Родину. Являть её отныне они могли только самими собой, своим  разумом, речью, словом, верой.

       Объединяющим  началом Русского Зарубежья была культура, это подтверждает празднование эмиграцией „Дня русской культуры“, приуроченного ко дню рождения А.С.Пушкина. Это торжество воспринималось как  слово о Родине, напоминание о  принадлежности к русской культуре. В праздничные программы включались темы, связанные с достижениями русской  культуры и историей старинных городов  России. В 1926 г. главной темой стала Москва. В следующем году основой праздничной программы в Праге было сообщение С.В.Завадского о Новгороде и Пскове, прозвучали отрывки из опер „Садко“ и „Псковитянка“. Кроме того, русская колония во главе с историком П.Н.Милюковым отмечала 100-летие восстания декабристов, 200-летие со дня рождения Петра I, юбилей Московского университета. Празднование Татьянина дня сопровождалось лекциями о Пушкине, Достоевском, Толстом.

       Слово, речь, язык, мысль – это было еще  одним, что осталось объединять русских  в эмиграции. Язык, а, следовательно, литература, являлись источником объединения  и средством сохранения этого  единства в эмигрантской среде. Русская  литература, откликнувшаяся на события  революции и гражданской войны, запечатлевшая рухнувший в небытие  дореволюционный уклад, оказывалась  в эмиграции одним из духовных оплотов нации. Испокон веков  так сложилось, что в России литература это  даже не творчество, а скорее способ жизни, восприятия ее,  повседневная – когда эстетизированная, когда нет -  рефлексия через слово, Своего рода образ и путь развития всей русской культуры, ее многовековой опыт становления и утверждения своих позиций в Европе и в мире вообще. Русская литература есть некий самоценный пласт культуры, особенное явление, вбирающее в себя помимо собственно словесного творчества еще и философию, политику, религию, эстетику, этику и пр.

       Характерной чертой эмигрантского искусства  и литературы стала интересная деталь: русские стремились во что бы то ни стало сохранить то главное, что у них было – язык, - во всех его полноте и богатстве, все стремительней при этом реагируя на западноевропейскую культуру и ее традиции.  Но в эмиграции литература была поставлена в неблагоприятные условия: отсутствие массового читателя, а значит, масштабной психологической поддержки, крушение социально-психологических устоев, очень тяжелое в моральном смысле, бесприютность, материальная нужда большинства писателей должны были подорвать силы русской культуры. Стоит в полной мере представить себе ту ситуацию, в которой оказались молодые литераторы первой волны эмиграции. Даже маститые писатели старшего поколения не без труда находили себе аудиторию, что уж говорить о тех, кто, просто в силу возраста, не успел добиться признания на родине. Вполне резонно заметить, что положение литераторов, особенно молодых, в то время сопоставимо в смысле признания и востребованности с положением их же чуждых официозу коллег в Советской России (типа Кржижановского или Добычина). Разве что, конечно, немаловажно: русские поэты и писатели на Западе все же не подвергались репрессиям, как это было в Союзе.

       Но  с 1927 г. начинается расцвет русской зарубежной литературы, на русском языке создаются великие книги. Утратив близких, родину, всякую опору в бытии, поддержку, изгнанники из России получили взамен право небывалой творческой свободы. Это не ограничило литературный процесс только  идеологическими спорами. Атмосферу эмигрантской литературы определяла не политическая или гражданская неподотчетность писателей, а многообразие свободных творческих поисков. Т.е. это не была долгожданная свобода после периода цензуры и поэтому писатели не вдарились кто во что горазд, а просто творили в органически свободной и благоприятной для всякого свободного выражения мысли и искусства среде. Были и споры и драки, но не этим ознаменовывалась и ограничивалась творческая свобода.