Место Ахматовой в русской поэзии

                                     Дай мне горькие годы недуга,

                                     Задыханъя, бессонницу, жар,

                                     Отыми и ребенка, и друга, 

                                     И таинственный песенный дар  -

                                     Так молюсь за Твоей литургией 

                                     После стольких томительных дней,

                                     Чтобы туча над темной Россией 

                                     Стала облаком в славе лучей.

 

                    По жанровому облику, семантике,  целевой установке это стихотворение  является сакральным обетом, причем обетом, практически сбывшимся в судьбе автора. Сын был отнят (Л. Н. Гумилев провел в лагерях около 17 лет), у Ахматовой действительно были целые периоды молчания (вторая половина 1920-х начало 1930-х гг.). Не складывалась и личная жизнь у Ахматовой. Близкие ей люди либо погибали, либо покидали ее (Н. Гумилев был расстрелян в 1921 г.; Н. Недоброво умер от туберкулеза в 1919г.;

А. Лурье, Б. Анреп эмигрировали; с  Н. Луниным расстались, позже он погиб  в лагере). Но личные потери никогда не затмевали главного-творчества.

                  Блок писал, что стихи Анны  Ахматовой "чем дальше, тем  лучше". И следующий сборник  «Подорожник»  (1921) этому подтверждение.  Он создается в трагические  для России годы. Особенность  сти¬хотворений этого сборника заключается в том, что все исторические события: война и революция — осмысляются не в историческо-философском, а в личностно-поэтическом плане. Поэты и писатели XX века либо принимали революцию и воспевали ее, либо уезжали в эмиграцию. Героиня этого стихотворения поставлена перед нравственным выбором. Одно из самых известных стихотворений Ахматовой («Когда в тоске самоубийства») объясняет ее отношение к эмиграции. Это стихотворение явилось также поэтическим ответом на приглашение Анрепа приехать в Париж.

 

                                     Когда в тоске самоубийства 

                                     Народ гостей немецких ждал

                                     И дух высокий византийства

                                     От русской церкви отлетал,

                                   

                                      Когда приневская столица,

                                      Забыв величие свое,

                                      Как опьяневшая блудница,

                                      Не знала, кто берет ее...

 

И, зная, что происходит в России, она выбирает Родину, принимая ее судьбу как свою:

 

                                   Но равнодушно и спокойно 

                                   Руками я замкнула слух,

                                   Чтоб этой речью недостойной

                                   Не осквернился скорбный дух...

 

               В 1922 году уехал за границу  еще один друг Анны Андреевны,  композитор Артур Лурье. Ему  посвящены стихи «Еще весна  таинственная млела...» (1916), «Вот и берег северного моря...» (1922), «Долгим взглядом твоим истомленная...» (1921). Он также звал ее с собой. Ответом послужило поэтическое посвящение «Не с теми я, кто бросил землю» (1922):

 

                              Но вечно жалок мне изгнанник,

                               Как заключенный, как больной. 

                               Темна твоя дорога, странник,

                              Полынью пахнет хлеб чужой.

 

        Участь оставшихся  была трудна, часто трагична, но на их судьбах лежит отсвет духовного величия.

 

                              Мы ни единого удара 

                              Не отклонили от себя.

                              И знаем, что в оценке поздней

                              Оправдан будет каждый час...

 

             В этих стихах Ахматовой звучат  уже подлинно гражданские мотивы. Их наличие вытекает из представления  Анны Ахматовой о высоком предназначении  поэта. Поэзия не только сладкий  дар песнопения, но и веление  небес, тяжелый крест, который нужно нести достойно. И поэтому поэт всегда обречен быть в гуще жизни, в центре событий, какими бы трагичными они не казались. Так революция приносит Ахматовой много испытаний. Она смогла пережить трудное время и не покинуть Родину. Ахматова знала и утверждала своими стихами, что такие поступки, как побег, отступничество от своей страны, от своего народа, от своих идеалов недостойны поэта.

             В сборнике «Подорожник» любовь  становится уже «испытанием железом  и огнем» («Ты всегда таинственный и новый ...).

             Искажение жизни, которое несет  любовь, отражается в автопортретах,  которые разбросаны в ее стихах. В изменениях своего облика  Ахматова следит движение души, удивляясь ее блужданиям по  лабиринту жизни. И это внимание  к тому, как мир чувств проступает в лице, роднит Ахматову с Данте, который в «Божественной комедии» постоянно наблюдает за собой (лицо расцвело улыбкой, лик побледнел, страх довел до неловкости движений)... Разрушенность Ахматовой любовью видна в стихотворном автопортрете 1913 года («На шее мелких четок ряд...») и в другом стихотворении, написанном тогда же («Как страшно изменилось тело»). Во второй строфе этого стихотворения на одну строку больше, чем в первой. Происходит как бы задержка чувства, так сильна мечта о радости. Ахматова не боится нарушить размер во имя точности чувств. И в этом «лирическая дерзость» (Л. Толстой) поэта.

      А сборник «Аппо  Domini», который увидел свет в  1922 году, поражает и новизной, и  авторской позицией. «Год Господень», так в переводе с латыни названа эта книга стихов, был для автора итогом революций в обществе и в душе, испытаний гражданской войны, смертей, разлук и обретения новых дорог. В книгу вошли и стихотворения прежних лет -1915-1916 годов, но «впущены», говоря словом Ахматовой, лишь те, что поддерживают общую интонацию сборника, состоящего из трех разделов: «После всего» («В те баснословные года ...», Тютчев), «МСМ XXI» («Ни без тебя, ни с тобою жить я не могу», Овидий), «Голос памяти» («Мир - лишь луч от лика друга, И Все иные тень его», Н. Гумилев). Уже эпиграфы подсказывают, что помогло Ахматовой выжить. Здесь и античность, и русский XIX век, и современность, представленная стихами убитого мужа - брата поэзии. Скрещивание времен давало ту широту взгляда, которая необходима высокой трагедии. Ахматова жила и писала по ее закону.

          А. Вертинский  в письме В. М. Молотову с  просьбой о возвращении на  родину говорил, что он был  «зеркалом и микрофоном своей  эпохи» и тем оправдывал «упаднические  настроения» собственных песен. Ахматова никогда не была зеркалом лишь своего века, хотя непрестанно смотрелась в зеркало, давая в стихах свои автопортреты, хотя искала своих двойников - то в раненом лебеде, то в забитой крестьянке. В стихотворении «Не с теми я, кто бросил землю...», гордясь неразлучностью с родиной и тем, что оставшиеся «ни одного удара не отклонили от себя», Ахматова пишет:

 

                            Но вечно жалок мне изгнанник, 

                           Как заключенный, как больной.

                           Темна твоя дорога, странник,

                           Полынью пахнет хлеб чужой.

 

(Это повтор строки Данте,  процитированный Пушкиным в «Пиковой  даме»: «Горек чужой хлеб»),

           Не  скитания пугали Ахматову, а неверность. Конечно, и те, кто уехал, сознавали трагизм происходящего, как Бунин, например. Но отчаяние или скептицизм, в каких бы формах они не проявлялись: от мрачного безверия до цинизма - были чужды Ахматовой. В ней жила готовность быть действующим лицом, а не зрителем трагедии. И поэтому она отмечала тех, кто не выдерживал трагического напряжения любви («Нам встречи нет...»).

             В «год Господень» Ахматова  приняла общий крест времени,  и она знала, что цена этой  жертвы - муки Христа («Предсказание»). Но оставшись в стране, где  «горю нет конца» («Колыбельная»), в страхе ожидая ареста, когда кажется, что легче казнь («Страх во тьме перебирая вещи»), она пишет стихи о мужестве принятия судьбы

И не восклицает, как потом Ю. Живаго Б. Пастернака в стихотворении «Гамлет»: « Если только можешь, авве Отче, чашу эту мимо пронеси». И мужеством теперь пронизано уже все — отношение ко времени, родине, своим чувствам и спутникам («Петроград, 1919»). Так проступала верность историческим святыням, так Ахматова училась бесстрашно смотреть в лицо своего века и сквозь времена.

          В этом  смысле очень характерно, что  в «год Господень» Ахматова  пытается оживить страницы Библии, создавая сюжетные барельефы  на теме Священного Писания,  подобные тем, которые описал  Данте в «Чистилище». Героини  «Библейских стихов» - Рахиль, Лотова жена, Мелхола. Но все эти истории - о неодолимой верности любви.

Ахматова и сама уже не проклинает пытку чувств, а благословляет  Верность любви. В непреложности  прощаний проступает желание высокого постоянства чувств, груз которых иногда кажется самой Ахматовой непосильным:

 

                               Заплаканная осень, как вдова

                               В одеждах черных, все сердца  туманит.,.

                               Перебирая мужнины слова,

                               Она рыдать не перестанет

                               И будет так, пока тишайший  снег 

                               Не сжалится над скорбной и  усталой...

                               Забвенье боли и забвенье нег  -

                               За это жизнь отдать не мало.

 

           Эти  строки Ахматова почти дословно  повторит в «Поэме без героя» («За одну минуту покоя// Я посмертный  отдам покой»). Вообще в «год  Господень» появляется много  стихов, которые Ахматова введет  прямо или с вариацией в итоговую свою вещь - «Поэму без героя» («Тот август...», «Новогодняя баллада», «Заболеть бы...»). И это потому, что расширяется горизонт жизни. Страстная пленница любви вырывается из ее клетки, радуется избавлению («Тебе покорной? Ты сошел с ума!»).

           Ахматова  достигла такого равновесия чувств, что в стихах о любви стала  возможна форма канонического  сонета. Это не прежние лихорадочные, «рваные» драматические финалы, в которых все кричит об  отчаянии. Диалог сохранен и здесь,  но как отточены и обдуманны реплики! Теперь удел Ахматовой - странничество...

         Но не  стоит спешить с выводами. Ахматова  не отказалась от любви. Ей  по-прежнему знакомо чудо, когда  природа исполняет музыку сердец («Небывалая осень...»). Для Ахматовой  по-прежнему святы заветы любви («На пороге белом рая...»). И по-прежнему мечтает она о спасительном примиренье («Пока не свалюсь под забором...»). Но огонь любви смешался с кровью смуты. Теперь она судит себя со строгостью рокового времени.

                                     Я гибель накликала милым,

                                           И гибли один за другим.

                                     О, горе мне! Эти могилы 

                                     Предсказаны словом моим.

                                     Как вороны кружатся, чуя

                                     Горячую, свежую кровь, 

                                             Так дикие песни, ликуя, 

                                     Моя насылала любовь.

                                     С тобой мне сладко и знойно,

                                     Ты близок, как сердце в груди. 

                                     Дай руку мне, слушай спокойно,

                                           Тебя заклинаю: уйди. .

                                    И пусть не узнаю я, где ты,

                                          О Муза, его не зови,

                                     Да будет живым, невоспетым,

                                     Моей не узнавший любви.

         В Ахматовой появилась воля преодолеть ужас бытия, смуты и времени. В стихотворении «Все расхищено, предано, продано...» происходит как бы преодоление земли небом. «Прелесть милой жизни» открывается в «Эпических мотивах», которые сродни «Дуинским элегиям» Рильке. Здесь таинственно жизни и явление музы, которая отняла «блаженство повторенья», отдав поэта вечному потоку и побуждая чувствовать значительность каждого мига в судьбе. Ахматова пришла к поэтическому сознанию, рассмотрев в жизни не только «магический кристалл» собственной страсти, но мир, дарованный человеку извне. И в следующих сборниках стихов - "Тростник", "Седьмая книга"

«Нечет» - Ахматова отдана стихиям  поэзии, культуры, природы, вечности, хотя боли своего времени, сталинские застенки и войну с фашистами она опишет как беду своего сердца. Ахматова не жертва, а страдающий участник и строгий судья истории. Такой она предстает в своих поэмах. Героем «Поэмы без героя» стало время, а не личность отдельного человека, как это было принято в классических жанрах. Ахматова, совмещая свою судьбу с судьбами современников, приобщает их к вечным типам мирового искусства и в этой сложной системе зеркал высвечивает катастрофичность и высоту трагедии XX века. Сопряжение всего со всем - суть поэзии, и Ахматова строит здание поэмы на сложных кружевах ассоциаций. Ей трудно, потому что лирика ее до сих пор фиксировала жизнь с точностью дневника. В поэме от подлинности события нужно вознестись к общему ходу времени. Ахматова сумела это сделать, потому что весь путь ее поэзии - расширение пространства. От оконного луча - к стране, от сегодняшнего - к вечному. Ахматова признает власть мира вне, над ней. Это не буквальная религиозность сознания, хотя призыв молитвы Ахматовой всегда был знаком. Она верит в молитву как в личное очищение, любит таинственную прелесть жизни, которая при всех страданиях вызывает в ней пушкинское благодарение судьбе. Отсюда идет античная пластика художественных образов и отточенность форм ее поэзии. Сложность жизни, эпоха «неслыханных перемен», наводнения хаоса и страдания, зовущие Ахматову к Лермонтову и Достоевскому, побеждены солнцем Пушкина и поддержаны поэзией А. Блока, которого она называла «нашим солнцем, в муке погасшим».