Литературно-эстетическая и социально-политическая парадигма творческих исканий отечественной поэзии 60-90-х гг. XX века

2.2 Художественные формы и средства

выражения авторской позиции

Слово - семантическая единица большой образной, эмоциональной и эстетической емкости. Его внутренняя форма может быть подчеркнута или приглушена, формализована. Она может быть основой для ряда новых смыслов в зависимости от того, в каком окружении находится слово, причем не только в близком контакте в пределах синтагмы или предложения, но и в целом составе лирического текста, характер развертывания которого часто приводит к сообщению дополнительных смыслов. Организация лирического произведения подчинена единой цели - сделать каждое слово текста полновесным, подчинить его значение тому единому эмоциональному и эстетическому тону, который определяет содержательную глубину текста.

А.А. Потебня сравнивал слово с лирическим стихотворением. Слово - знак определенного денотата. Стихотворение в целом - знак идеи, эмоционального образа, которые в нем заключены. Для овладения лирическим текстом важно денотативное осмысление слов, образующих стихотворение, а через них - понимание той конечной цели, с какой выбраны именно эти слова, что в итоге вызовет нужные поэту ассоциации.

Так как лирическое произведение - это чаще всего отношение автора к миру через образы в определенном языковом выражении, то приобщение к творческим принципам художника требует прежде всего определения его отношения к расположению основных образных звеньев в поэтическом тексте и их взаимосвязи в пределах синтаксических и ритмических единиц текста. Сущность поэтической модальности заключается в направленности на отражение внутреннего, духовного восприятия действительности, реакций поэта на ее воздействие.

Главная особенность стиля Б.А. Ахмадулиной выражена ею в известной формуле: «Сама по себе немногого стою. // Я старый глагол в современной обложке» («Ночь перед выступлением», Ахмадулина Б.А., т. 1, 1997, с. 215), найденной ею в более поздние годы, но как бы подводящей итог всему, что декларировалось уже в первых стихотворных сборниках. Похожая мысль была высказана и в выступлении «О Марине Цветаевой»: сравнивая свою творческую манеру с цветаевской, Б.А. Ахмадулина подчеркнула, что М.И. Цветаева, «во всем исходя из Пушкина, вела нас к иному слову», вперед, «как полагалось по времени» (Ахмадулина Б.А., т. 1, 1997, с. 445). Б.А. Ахмадулиной же теперь кажется необходимым идти к былой речи, обратно, «...то есть как бы проделать весь этот путь сначала в одну сторону, потом в другую и искать утешение в нравственности и гармонии нашего всегда сохранного и старого, в том числе, русского языка. Обратно к истокам» (там же, с. 445). Движение к «истокам» отразилось на лексической организации и синтаксическом строе ее поэтического языка.

Художественная речь Б.А. Ахмадулиной отличается определенной сложностью и витиеватостью. В своих стихотворениях она дает новые названия предметам и явлениям, переназывает мир, создает свой собственный, используя при этом, кроме традиционной системы метафор и метонимий, архаизмы, высокую поэтическую лексику, заменяя существительные и глаголы словосочетаниями или целыми предложениями сходной семантики.

Частое обращение к архаизмам является самой характерной особенностью поэзии Б.А. Ахмадулиной, что отмечали практически все критики, писавшие о ее творчестве. Архаизмы придают ее речи возвышенность и приподнятость, облагораживают мысли и чувства, приписывают изображенным предметам и явлениям характер исключительности. Они органично вплетаются в языковую ткань ее произведений и не противоречат общему тону повествования, но, напротив, являются его необходимым условием.

В ранней лирике они могли использоваться как средство стилизации. Так, в стихотворении «Старинный портрет» фонетическим архаизмом «маскерады» подчеркивается старинный антураж описываемого действия:

В зале с черными колоннами

маскерады затевал

и манжетами холодными

ее руки задевал.

(Ахмадулина Б.А., 1962, с. 39) Здесь создается образ героя-аристократа, холодности которого противопоставлены чувства героини. Противопоставленность мужского и женского образов организуется и на речевом уровне. Б.А. Ахмадулина, говоря о героине старинного портрета, использует несвойственные ей просторечные формы («металася», «улыбалася»), народно-поэтическую лексику («кручинилась»), которые в своей совокупности вводят в художественный мир стихотворения народно-песенную стихию и противостоят аристократической культуре «маскерадов».

В цикле «Сентябрь» архаизмы славянского происхождения подчеркивают высоту чувств лирических героев: «По твоему челу, по моему челу // мелькнуло это темное движенье» (там же, с. 106). Не о болезни, а о «недуге» идет речь в поэме «Озноб»: «Странный ваш недуг // колеблет стены и сквозит повсюду» (Ахмадулина Б.А., т. 3, 1997, с. 7). «Странный недуг» - это охватившее художника вдохновение. Слово «недуг» выражает таинственную сущность творческого дара, его способность оторвать человека от времени и пространства.

В поэме «Приключение в антикварном магазине» сочетание архаизмов со словами современного языка отражает конфликт между двухсотлетним антикваром и лирической героиней, символизирующий столкновение нынешнего века с минувшим. В речи героини присутствуют разговорные элементы. Антиквар изъясняется высокопарно. Современная речевая экспрессия Б.А. Ахмадулиной соединяется с книжной изысканностью антиквара в контексте образа «правнука Ганнибалова» (там же, с. 51). Такое соединение символизирует вечную актуальность творчества А.С. Пушкина.

Устаревшие слова в поэтической речи ранней Б.А. Ахмадулиной соседствовали с современными магнитофонами, светофорами, самолетами, мотороллерами. Создавался своеобразный и необычный сплав, который оказывался способным выразить духовные противоречия автора, его философию, вместить новое лирическое содержание. Синтезируя архаизмы и современную лексику, Б.А. Ахмадулина стремилась подняться над бытом, внести в повседневность возвышенные мысли и чувства, сделать обыденное необыкновенным.

В поздней лирике романтический пафос архаизации поэтической речи приглушается. Обращение к вышедшим из современного употребления словам, витиеватость стиля во многом утрачивают эффект условности, которым обладают художественные приемы, становятся привычными особенностями поэтического языка Б.А. Ахмадулиной и воспринимаются как яркое выражение авторского мирочувствавания, предполагающего органичную связь с классической культурой.

В поэзии Б.А. Ахмадулиной более поздних лет живым процессом представлена утрата гласных полного образования как следствие падения редуцированных. Особенно часто поэт использует невокализированные приставки в тех словах и формах, в которых современная норма предполагает наличие гласного: «съединил их кто?» (Ахмадулина Б.А., 2000, с. 156) Значительно чаще встречается ненормативная для современного русского языка вокализация: «не рыщу я сокрытого порога» («Ревность пространства. 9 марта», Ахмадулина Б.А., т. 2, 1997, с. 24); «сокрыться в нем» («Одевание ребенка», там же, с. 285); «восходит слабый месяц» («Дворец», Ахмадулина Б.А., т. 2, 1997, с. 278).

Сознание Б.А. Ахмадулиной фиксируется на художественном осмыслении исторических изменений в языке, реформ графики и орфографии:

Есть тайна у меня от чудного цветенья, здесь было б: чуднАГО - уместней написать.

Не зная новостей, на старый лад желтея, цветок себе всегда выпрашивает «ять». («Есть тайна у меня от чудного цветенья...», Ахмадулина Б.А., т. 2, 1997, с. 59)

В данном произведении реализована одна из основных функций ахмадулинских архаизмов (фонетических, графических, лексических и т.д.): с их помощью создается эффект «отстранения», автор «новым» взглядом взирает на привычный читателю и самому себе мир, открывая в нем не замечаемые ранее грани. Изменения в графическом облике слова «цветок» помогают заново увидеть в обозначаемом им предмете красоту, которая стала уже привычной, и воспринять его как чудо природы.

В стихах Б.А. Ахмадулиной последних лет увеличивается частота употребления старославянизмов, известных по библейским текстам. Это связано с усилением религиозной тематики в произведениях поэта. Библейская аллюзия всячески подчеркивается контекстом, иногда прямо или косвенно цитирующим Священное Писание. Например, одно из стихотворений имеет название «На мотив икоса», поэтому речь поэта здесь изобилует библеизмами:

Сыне Божий, Спасе, помилуй мя,

не забуди мне, Предивный мой.

К Тебе аз воззвах - мене Ты простил в обстояниях, Надеждо моя.

(Ахмадулина Б.А., 2000, с. 516) «Словесный образ бывает разного строения. Он может состоять из слов, сочетания слов, из абзаца, главы литературного произведения» (Виноградов В.В., 1981, с. 119). При описании художественного мира Б.А. Ахмадулиной нас интересуют слова или сочетания слов, являющиеся в контексте носителями определенного микрообраза, сочетания, наделенные одним смыслом, отсылающие к определенному кругу ассоциативных представлений. Последние, собираясь в единый устойчивый, поэтически закрепленный макрообраз, образуют пластическую картину со своеобразными свойствами каждого из ее элементов: эти элементы целого в случае необходимости могут выступать метонимическими заменителями целого.

Приемом сопоставления пользуются для уточнения одного образа при помощи другого. Но к словам-образам могут обращаться при наименовании объекта повествования непосредственно, включая опорный центр другого семантического комплекса. На этой основе возникают слова-символы, метонимии, метафоры-загадки. На подобную подмену опираются и при перифрастическом наименовании объектов-заменителей прямого лексического обозначения.

Своеобразие поэтики Б.А. Ахмадулиной в значительной степени определяется обилием перифрастических сочетаний в ее текстах. Пластинка переименована в «иглой исчерченный кружок» («Мазурка Шопена», Ахмадулина Б.А., т. 1, 1997, с. 28), стакан - в «семь стеклянных граней» («Автомат с газированной водой», там же, с. 42), морская свинка превращена в «бедную царевну морей» («Зимняя замкнутость», там же, с. 118). Перифразы придают поэтической речи изысканность и изящество. Они обращают внимание на совершенно обычные предметы, заставляют посмотреть на них с новой стороны.

Стихотворение «Автомат с газированной водой» насыщено перифразами: «всех автоматов баловень надменный», «самонадеянный фантаст» - это современный ребенок; «металлический диск» - монета; «семь стеклянных граней» (там же, с. 42) - стакан. Благодаря им рассказ о техническом изобретении, которое уже никого не удивляет, превращается в фантастическую историю.

По словам В. Новикова, при помощи «утонченных перифразов» поэт «...раскрашивает... будничную реальность светофоров, автоматов с газированной водой, антикварных магазинов» (Новиков В., 1985, с. 50).

Заболевание гриппом описано следующим образом: Как ангелы на крыльях стрекозиных, слетают насморки с небес предзимних и нашу околдовывают плоть. («Вступление в простуду», Ахмадулина Б.А., т. 1, 1997, с. 93) «...Благодать // уж сыплется, уж смотрит с неба» («Пейзаж», там же, с. 72) - так поэт говорит о снегопаде. О вдохновении: «не зря слова поэтов осеняют» («День поэзии», 1962, с. 31). Люстра названа «бессвязным хором стекла» («Приключение в антикварном магазине», Ахмадулина Б.А., т. 3, 1997, с. 47).

Особенностью ахмадулинских перифразов является то, что автор заменяет иносказаниями понятия, выражающие значения деятельности: «царевна смерти предалась» («Так бел, что опаляет веки...», Ахмадулина Б.А., т. 2, 1997, с. 33) - черемуха завяла; «остаток коньяка плеснув себе в рассудок» («Смерть Французова», там же, с. 131) - допив коньяк.

Приведем некоторые наиболее - интересные случаи поэтических иносказаний, созданных Б.А. Ахмадулиной:

«звезда настольная» («Гусиный паркер», Ахмадулина Б.А., т. 2, 1997, с. 70) - настольная лампа;

«Соотносили ласточек крыла // глушь наших мест и странствий кругосветность» («Лебедин мой», там же, с. 80) - прилетели ласточки;

«бесхитростный фарфор» («Сиреневое блюдце», там же, с. 87) -фарфоровое блюдце;

«посылая заре измышление дыма...» («Шестой день июня», там же, с. 208) - выпуская дым;

«магнитный кумир» («Шестой день июня», там же, с. 208) - гора;

«дрожь остуды, сверканье хрустальных ресниц» («Шестой день июня», там же, с. 209) - «это - ландыши, мытарство губ и ладоней» (там же);

«резиновое облаченье ног» («Темнеет в полночь и светает вскоре...», Ахмадулина Б.А., т. 2, 1997, с. 188) - калоши или резиновые сапоги;

«слепая балерина» («Ночное», там же, с. 222) - черемуха;

«упасший Ариона» («Взамен элегий...», там же, с. 178) - дельфин;

«нерукотворный храм» («Лишь июнь сортавальские воды согрел...», там же, с. 235) - сад;

«дикий механизм» («Сирень, сирень - не кончилось бы худом...», там же, с. 252) - будильник;

«гроб хрустальный» («Так бел, что опаляет веки...», там же, с. 232) -хрустальная ваза;

«та часть спектра, где сидит фазан» («Вошла в лиловом в логово и в лоно...», там же, с. 244) - фиолетовый цвет.

Основываясь на данных примерах, можно сделать вывод о том, что в структуре значения перифразов Б.А. Ахмадулиной происходят метафорические смещения, и это придает им еще большую выразительность и эмоциональность.

Поэт часто использует иносказательные замены в контекстах, где идет речь о смерти:

«Мой бесконечный взгляд все будет течь назад, // на землю, где давно иссяк его источник» («Луне от ревнивца», Ахмадулина Б.А., т. 2, 1997, с. 117);

«Отпустим спать чужую жизнь» («Лебедин мой», там же, с. 82);

«Бездна не получит // меня, покуда мы вдвоем стоим ...» («Пачевский мой», там же, с. 31);

«Поселенья опальных черемух сгорели» («Лишь июнь сортавальские воды согрел...», там же, с. 121) - об увядании черемухи.

Б.А. Ахмадулина, давая явлению новое, окольное название, пытается понять сущность того, что кроется за словом «смерть», раскрыть его тайну.