Идейно-художественное своеобразие поэмы А.Блока "Двенадцать"

      Рассмотрим построение поэмы.  Напомним ход событий. Первая  глава  поэмы носит характер  экспозиционный. Главные герои появляются  во второй главе. В разговоре  о Ваньке и Кате принимают  участие несколько человек. Петрухе  принадлежит последняя реплика: 

    Ну, Ванька, сукин сын, буржуй

      Мою, попробуй, поцелуй!   

    Это — личная тема Петрухи, голос его ревности и злобы на изменщицу и разлучника. Здесь он еще звучит как случайный выкрик и сразу же заглушается голосом общего долга.

    Третья  глава развивает эту тему: «  Как пошли наши ребята в красной  гвардии служить...» . Зато в четвертой, пятой, шестой и седьмой песнях мы оказываемся в кругу совершенно иных мотивов: Ванька с Катей раскатывают на лихаче, Петруха любовно и грубо вспоминает Катю и ее неверности, всячески показывает свою забубённую удаль ( «Эх, эх, согреши! Будет легче для души!»  , красногвардейцы охотятся за Ванькой, и шальная петрухина пуля настигает Катю. В сцене погони и убийства участвуют все двенадцать («Стой, стой! Андрюха, помогай! Петруха, сзаду забегай!..»  , но здесь и дальше, в песнях седьмой и восьмой, Петруха - главный герой. По словам критика, начинается, развертывается и завершается его драма, до которой остальным особого дела нет. Сцена убийства знаменательно в этом смысле заканчивается уже знакомым призывом не забывать об общем долге: «Революционный держите шаг! Неугомонный не дремлет враг!»  . Петруха остается один на один со своей малой человеческой трагедией. Сейчас он человек глубоко несчастный, тяжко нагрешивший и впавший в горькое, надрывное раскаяние:

    И опять идут двенадцать,

    За  плечами ружьеца.

    Лишь  у бедного убийцы

    Не  видать совсем лица...

    Все быстрее и быстрее

    Уторапливает  шаг.

    Замотал платок на шее –

    Не  оправится никак...    

    Он  настолько пал духом, что товарищи, которым вовсе не до его маленькой  трагедии, стараются его подбодрить. Сперва — по-дружески, ласково:

    Что, товарищ, ты не весел?

    Что дружок, оторопел?

    Что, Петруха, нос повесил,

         Или Катьку пожалел?   

    Потом (поскольку Петруха надрывается  все пуще) - гораздо более сурово, требовательно и непримиримо: 

    - Ишь, стервец, завел шарманку,

    Что ты, Петька, баба что ль?

    - Верно, душу наизнанку

    Вздумал вывернуть? Изволь!

    - Поддержи свою осанку!

    - Над собой держи контроль!

    - Не такое нынче время,

    Чтобы нянчиться с тобой!

    Потяжеле  будет бремя,

      Нам, товарищ дорогой!   

    Последний аргумент - решающий: Петруха замедляет  торопливые шаги, вскидывает голову. Опять, как видим, торжествует тема общего долга. Последний куплет — по своей  идейной нагрузке - один из самых  важных в поэме. Здесь вполне проясняется  природа ее коллективного героя: красногвардейцы сознают величие  времени и знают, что впереди  их ждут еще более суровые испытания.

    Пристыженный  Петруха перестает выворачивать душу, пробует взять себя в руки, «он опять повеселел». Но веселье его — горькое, надсадное, - не веселье, а все та же показная, залихватская, крикливая удаль, за которой прячутся и тяжелая тоска, и неутихающие угрызения совести. Тут-то он и начинает «пугать», грозится кровью залить память о «зазнобушке», всуе вспоминает господа Бога:

    Эх, эх!

    Позабавиться  не грех!

    Запирайте етажи,

    Нынче будут грабежи!

    Отмыкайте погреба —

       Гуляет нынче голытьба!   

    Однако  кого же он пугает? Ответ на это дает следующая, восьмая, гениальная по стиху  песня, с удивительным мастерством  воссоздавшая дух, колорит и форму  народной «заплачки»:

    Ох, ты, горе - горькое!

    Скука скучная,

    Смертная!

    Ужь я времечко

    Проведу, проведу...

    Ужь я темячко

    Почешу, почешу...

    Ужь я семячки

    Полущу, полущу...

    Ужь я ножичком

        Полосну, полосну!    

    И тут эта горькая, надсадная, напускная  удаль находит единственную цель: Ты лети, буржуй, воробышком!

    Выпью кровушку

    За  зазнобушку,

           Чернобровушку...    

    В этой яростной вспышке есть своя глубокая психологическая достоверность: у  Петрухи свои счеты с буржуйским миром, с которым спуталась его  Катя (гулявшая с офицерами и юнкерами) и который в конечном счете  оказался виновником ее нечаянной гибели, - ведь Ванька, из-за которого она погибла, тоже «буржуй».

    Восьмая и девятая главы — центральный  и поворотный пункт поэмы. Здесь  сюжет ломается: все личное, выдвинувшееся  было на первый план повествования  — бесшабашная удаль, любовная трагедия, ревность, преступление, отчаянье и  «горе-горькое» убийцы, - поглощается  широкой, вольной и мощной мелодией. Именно здесь, в песне красногвардейцев, впервые возникает образ старого  мира - «паршивого пса». Спрашивается: почему Блок отвел столь большое  место личной драме Петрухи, а  потом свел ее на нет? «Не такое  нынче время»  - вот формула  этого убеждения. Всякая личная трагедия в такое время тонет в «море» революции, во всеобщей, всемирно-исторической трагедии катастрофического столкновения двух миров. В своем личном плане  Блок решал этот вопрос категорически: «Революция - это я - не один, а мы»; личного нет - потому что содержанием  всей жизни становится всемирная  Революция; человек, которому на долю выпало быть свидетелем рождения нового мира, должен как можно меньше помнить  о личных слабостях и трагедиях. Только не нужно упрощать. Категоричность решения не означала, что принять  его было делом простым и легким. Ненависть к старому миру была в Блоке чувством господствующим, всепоглощающим, оправдывающим все. Он понимал конечно, что вместе с  насилием, ложью, подлостью и пошлостью  старого мира в огне революции  неизбежно сгорит кое-что из того, что он «так любил», с чем были связаны его одинокие «демонические восторги». Но он понимал также, что во имя большой, всеобщей исторической правды нужно пожертвовать своими маленькими «правдами». В этом и сказалась душевная сила Блока, та «бесстрашная искренность», которую подметил в нем Горький. Мысль Блока о неизмеримости «личных трагедий» с величием происходящего своеобразно (с поправками на сюжет и характер) отозвалась в истории Петрухи. Нельзя сказать, что поэт осуждает Петруху. Скорее он жалеет его. И душевная мука этого отчаявшегося, «бестолкового», сбившегося с пути человека, и его страстная, душная любовь с надсадными воспоминаниями о «хмельных ночах» и «огненных очах» - все это не могло не быть близко поэту, который всегда находил источник высокого вдохновения в темах трагической страсти и человеческого отчаяния. Но все это должно перегореть в огне революции. Так надо, чтобы родился новый человек. Ведь одну из важных задач, поставленных революцией, Блок видел в том, чтобы направить ее очистительный огонь в «распутинские углы души и там раздуть его в костер до неба, чтобы сгорела хитрая, ленивая, рабская похоть» .

    Отчаявшийся, потерявший голову Петруха - самый слабый из двенадцати. Если сами они и не составляют авангарда революции, то Петруха - их собственный арьергард. Он и теперь бессильно поминает Спаса,- и снова товарищи читают ему суровую  отповедь:

    - Петька! Эй, не завирайся!

    От  чего тебя упас

    Золотой иконостас?

    Бессознательный ты, право,

    Рассуди, подумай здраво –

    Али руки не в крови

    Из-за Катькиной любви?

    - Шаг держи революционный!

        Близок враг неугомонный!    

    Вот Петруха и получил верную характеристику, - причем от своих же товарищей: «бессознательный». Они-то знают, во имя чего держат свой революционный шаг. «Ко всему  готовы, ничего не жаль»  , «Потяжеле  будет бремя...»  , «Их винтовочки стальные на незримого врага»  , «Вдаль идут державным шагом...»  . Разве не заглушает эта такая отчетливая и столь постоянная нота революционного долга надрывный вопль душевной гульбы, которую мы слышим в репликах «бедного убийцы» Петрухи?

    Двенадцать  заняты своим делом: идут дозором  по ночному городу. Они настороже: «Вот - проснется лютый враг…»  . И поют они не блатные куплетцы и не надрывные заплачки, а подхватывают мотив «Варшавянки»: «Марш, марш вперед, рабочий народ!». И в темпах и  ритмах этой прекрасной боевой песни  рабочего класса растворяются без остатка  мотивы бесшабашной гульбы (Петруха  в конце концов тоже ведь подтянулся и пристроился к шагу товарищей), а на первый план выдвигается тема несокрушимой силы восставшего народа, неудержимого движения двенадцати к  открывшейся им далекой цели:

    И идут без имени святого

    Все двенадцать - вдаль.

    Ко  всему готовы,

    Ничего  не жаль...

    В очи бьется

    Красный флаг.

    Раздается

    Мерный  шаг.

    Вот - проснется

    Лютый враг...

    И вьюга пылит им в очи

    Дни и ночи

    Напролет...

      Вперед, вперед,

               Рабочий народ!      

    И так далее - со все возрастающей экспрессией, чтобы достичь в финале высочайшего  напряжения и пафоса. Буйная «вольница» превращается в строгую, музыкально организованную революционную волю.

    Ответить  на идейно значимый вопрос можно, лишь выстроив структурную цепь происходивших  событий. Выстроив эту цепь, мы увидим, что личная драма в поэме занимала большое место. Именно такое построение поэмы помогло определить место  этого эпизода в произведении.

    Революции, как известно, бывают разные. Та революция, боевой силой которой считали  себя «двенадцать», была уникальной, единственной в своем роде. Это было разрушение «до основания» «старого мира», «перерыв»  между двумя историческими зонами. «Двенадцать» - апостолы нового мира, возвестители «нового неба и новой земли». Блоковские красногвардейцы - тоже дети, «дети  в железном веке», как назвал их в  своей дневниковой записи автор  «Двенадцати». Они не ведают, что  творят, но это не снимает с них  вины за создание мира, в котором  главным принципом будет насилие.

    ---Не раз критики отмечали, что «Двенадцать», при всей кажущейся простоте,  произведение совсем не простое. Обратим внимание на загадочный центральный эпизод поэмы. Почему, в самом деле, в центре этой поэмы о Революции - уголовное преступление, лишенное каких-либо классовых или революционных оснований? Чем так уж досадили красноармейцам Ванька и Катька, почему они стремятся расправиться с Ванькой, а гибель Катьки воспринимается ими как справедливое возмездие? Но разберемся сначала с первым, с солдатом Ванькой. В поэме вроде бы объяснена причина охоты за ним:

    Трах  — тарарах! Ты будешь знать,

      Как с девочкой чужой гулять!..   

     Если с чужой, значит, с Петькиной, но почему все «двенадцать» так уж стремятся расправиться с новым любовником Катьки? Какое им дело, в конце концов, до Петькиных чувств? И потом: Катька — проститутка, она не Ванькина, не Петькина, она - для всех и ничья. Что-то тут явно не так, но оставим пока эти соображения и поговорим о других возможных мотивах странной ненависти красногвардейцев к своему бывшему товарищу. Мотивов этих два. Во-первых, Ванька — чужой; во-вторых, - богатый. Оба мотива присутствуют в реплике одного из «двенадцати»: