Внешняя политика османской империи во второй половине 19 века

Эти    предложения,    значительно    перешагнувшие    рамки    программы, содержавшейся  в  ноте  Андраши,  не  были  одобрены  Австро-Венгрией. Напротив, Россия (которую Германия, не компрометируя себя, продолжала поддерживать) нашла их вполне справедливыми и проявила готовность их отстаивать. Ввиду того, что в апреле Порта ради своей безопасности сосредоточила войска на сербской и черногорской границах, санкт-петербургский кабинет довольно решительно запретил ей нападать на эти два  княжества.  С   другой  стороны,  Горчаков  предложил   венскому  и берлинскому кабинетам составить угрожающую ноту Турции и принять действенные меры с целью заставить эту державу подчиниться воле Европы.[49]

Возбуждение в Белграде и Цетинье было настолько сильным, что Сербия и Черногория, казалось, должны были в ближайшее время объявить войну. В свою очередь начала подниматься Болгария. Апрельское восстание угрожало уничтожить экономические привилегии и политическое господство Османской империи на Балканах. Болгарское восстание придало новые силы национальным движениям в других областях Европейской Турции. В итоге три канцлера собрались на совещание в Берлине. Совещание закончилось принятием выработанного русским канцлером меморандума, точное содержание которого было гораздо более угрожающим для Турции, чем предложения платонической ноты от 30 января 1876 г.[50] Помимо того, что они вписали все предложения повстанцев в новое требование, три двора требовали от Турции немедленного предоставления перемирия восставшим провинциям; а если по истечении двух месяцев державам « не удастся достигнуть намеченной ими цели, то, по мнению трех императорских дворов, станет необходимым дополнить их дипломатическое действие санкцией, выражающейся в соглашении, направленном к принятию действенных мер, какие потребовались бы в интересах всеобщего мира, дабы задержать недуг и помешать его развитию».[51]

Меморандум, был тот час же представлен Франции и Италии, принявшим его без возражений. Иначе обстояло дело с Англией, отвергшей его устами Дизраэли без малейшего колебания. Великие державы решили, что все же они представят его дивану. Но они понимали, что Турция, поощряемая в своем сопротивлении таким первоклассным государством, как Великобритания, не очень-то будет с ним считаться. Впрочем, этот акт, подлежавший передаче султанским министрам 30 мая, никогда не был вручен. Ибо еще до этого срока в Константинополе произошла дворцовая революция, в результате которой был убит Абдул-Азиз, под предводительством Мидхат-паши, получавшем содействие Англии. Это   оказало великолепную услугу политике Дизраэли, и сделало бесполезными старания держав добиться от Порты серьезных уступок в пользу христиан.[52] Турки желали войны и требовали ее громогласно. 9 июня новый диван в высокомерных выражениях потребовал от Сербии объяснений по поводу ее вооружений и ее намерений. Со своей стороны, сербское правительство было далеко не расположено к уступкам. Белградский кабинет не только не позволил себя запугать (заключение союзного договора с Черногорией), но и предъявил в ответ Порте свои условия; он требовал, чтобы турки эвакуировали Боснию и Герцеговину; первая из этих территорий подлежала занятию сербскими войсками, вторая - черногорскими. Само собой разумеется, что оттоманское правительство категорически отвергло требования белградского кабинета. С этого момента оно должно было ожидать войны. В самом деле, война была ему объявлена Миланом 30 июня и Никитой 2 июля, а вскоре после этого повстанцы Боснии и Герцеговины провозгласили присоединение этих двух областей к соседним княжествам.

Австро-Венгрия ни за что не согласилась бы на подобное изменение санкционированного договорами, территориального статуса на Балканском полуострове. Россия это знала, и ей необходимо было помешать этой державе принять сторону Турции. В июле царь имел с Францем-Иосифом свидание в Рейхштадте, и в результате их бесед Австро-Венгрия на время как будто перестала интересоваться только что вспыхнувшей на Востоке войной. Быть может, царь дал ему тогда понять, что не позволит Сербии и Черногории овладеть упомянутыми территориями и что, когда придет время, он уступит Австро-Венгрии причитающуюся ей часть. Таким образом, наступательные действия Милана и Никиты против турок не встретили помехи со стороны венского двора. Учитывая помощь, оказанную этим князьям Россией, и бессилие, обнаруженное Портой за последний год перед герцеговинскими и боснийскими отрядами, казалось, что победа этим князьям обеспечена. Но события получили в скором времени совсем другой оборот. Война явилась рядом катастроф. По приказу константинопольского правительства по всей оттоманской империи велась проповедь священной войны. Босния и Герцеговина были буквально преданы огню и мечу.[53] То же самое происходило и в Болгарии. Отвращение, вызванное эксцессами турецких банд, было столь сильно во всех частях цивилизованного мира, что ни одно правительство, и даже Англия, не осмелилось отклонить просьбу о посредничестве, с которой находившиеся в отчаянном положении сербы обратились 28 августа к великим европейским державам. От Порты тотчас же потребовали сообщения ее условий мира. Не соглашаясь на формальное перемирие, Турция фактически прекратила военные операции и заявила, что будет вести переговоры с князем Миланом при выполнении следующих условий:

- в Сербии будет восстановлен существовавший там до 1867г. порядок;

- будут срыты крепости, возведенные с того времени в княжестве;

- некоторые крепости, когда-то занимавшиеся турками, будут вновь им переданы;

- белградское правительство выплатит военную контрибуцию или согласится на увеличение дани;

- сербы сократят численный состав своей армии;

- князь будет испрашивать в Константинополе инвеституру у своего сюзерена - султана.[54] Все кабинеты сочли эти условия слишком суровыми, чтобы сербы могли их когда-либо принять. В конце сентября Порте была предоставлена программа, предусматривавшая шестинедельное перемирие, которое позволило бы вести переговоры о мире, сохранение status quo ante bellum (положение накануне войны) и предоставление некоторой административной автономии Боснии, Герцеговине и, быть может, даже Болгарии. Турки весьма неохотно шли на встречу усилиям, предпринимаемым Лондоном, чтобы спасти их. Незадолго перед тем в Константинополе произошел новый дворцовый переворот. Мидхат и его друзья, опять таки с помощью шейх-уль-ислама, низложили Мурада и посадили на его место его брата Абдул-Гамида. Поэтому диван не соблаговолил дать ответ на английские предложения, о которых упоминалось выше. Он попытался лишний раз ввести в заблуждение Европу, выставив напоказ столь радикальную и столь грандиозную программу реформ, что это становилось смешным. Дело шло о том, чтобы наделить Оттоманскую империю конституцией. Все кабинеты сочли, что шутка заходит слишком далеко. Так как приходилось опасаться, что Россия потеряет терпение, Биконсфильд поспешил обратиться к Порте с новым предложением. На этот раз он предлагал просто шестинедельное перемирие и открытие конференции, на которой восточный вопрос будет вновь рассмотрен державами, подписавшими Парижский и Лондонский договоры.[55] Германия, Австро-Венгрия, Франция, Италия и Россия тотчас же дали свое согласие на эту программу. Но Порта ответила поистине неприемлемым требованием. Она настаивала, чтобы перемирие длилось шесть месяцев и чтобы в течение этого времени восставшие провинции, а также Сербия и Черногория, не получали никакой помощи извне. Таким путем она обеспечила бы своим утомленным войскам длительный отдых, имела бы время их организовывать, послать им подкрепления и смогла бы по возобновлении военных действий нанести решительный удар своим врагам. Русское правительство проявило решимость ускорить события. Царь под влиянием генерала Игнатьева отослал последнего в Константинополь для предоставления там программы, которая весьма походила на ультиматум и которую можно резюмировать в трех пунктах:

1) шестинедельное перемирие без всяких оговорок;

2) автономия Боснии Герцеговины и Болгарии;

3) реальная гарантия Европой прав этих областей.[56]

2 ноября согласие на перемирие было дано. Но что должно было произойти затем? Порта думала лишь о выигрыше времени, Россия и Англия находились в противодействии и готовности к военным действиям. Поддержку Берлина Англия не получила, т.к. Бисмарк заявил, что дорожит главным образом сохранением дружбы Австро-Венгрии и России.

В первых числах декабря в Константинополе готовилась собраться конференция. С самого начала был поставлен предварительный вопрос: будет ли допущена Турция? Англия отвечала на него положительно, Россия - отрицательно. Было принято среднее решение из опасения, как бы Игнатьев, по-прежнему готовый пойти на разрыв, не сорвал конференции. Шесть великих держав решили, что для начала они договорятся о той программе, которую надлежит обсуждать с уполномоченными держав. Вследствие почти постоянных разногласий между Великобританией и Россией понадобилось несколько недель для выработки этой программы. Лишь 24 декабря она была сообщена реис-эффенди Эдхем-паше, и конференция оказалась в полном сборе. Державы потребовали некоторых территориальных приращений для Сербии и Черногории. Они желали, чтобы Босния и Герцеговина получили автономное управление, губернатора, назначаемого султаном на пятилетний срок по соглашению с державами, туземную милицию и свободное распоряжение половиной своих доходов; они выразили также пожелание, чтобы в обеих этих областях единственным официальным языком служил язык местного славянского населения. Согласно их плану, со всей той частью Болгарии, которая расположена к северу от Балкан, должны были поступить точно так же, как с Боснией и Герцеговиной. В остальной части Болгарии намечали создать муниципальные, административные, финансовые, судебные и даже военные учреждения, способные гарантировать населению защиту от всякого произвола.[57]

Как этого можно было ожидать, Порта хотела вначале уклониться от категорического ответа на эти предложения. По своему обыкновению она делала вид, что предлагает гораздо больше, чем от нее требуют. Например, султан только что назначил великим визирем человека, который больше всех в Турции знал и любил Европу, который наиболее горячо желал приобщить свою страну к цивилизации, ввести в ней западные законы. Это был Мидхат-паша, который выработал, наконец обещанную в октябре парламентскую конституцию. Чего желали еще? Так ответил Эдхем -паша на первое сообщение конференции. Но державы настаивали, чтобы турецкие министры вернулись к делу. После долгих споров с турецкими министрами конференция несколько снизила свои требования, сформулировав их во второй программе, заменившей первую: она откладывала до новых переговоров вопрос о территориальных приращениях, требуемых для Сербии и Черногории; она соглашалась, чтобы в автономных провинциях милиция не набиралась исключительно из христиан, чтобы турецкий язык употреблялся там наравне со славянским; она предоставляла Порте трехмесячный срок для выполнения предложенных реформ. [58]

В результате, Порта оказалась неспособной остановить освободительное движение на своих балканских территориях. Но проблемы балканских народов, вытекающие в военные действия, мирно не смогли решить ни Порта,  ни Европа, что соответственно повлияло в дальнейшем на историю  балканских государств, на дипломатические ходы Европы, России и самой Османской империи. Закончился мирный период развития восточного кризиса.

2.2  Русско-турецкая война 1877-1878гг. и Сан-Стефанский договор.

Итак, новые требования были сформулированы 15 января 1877г. Турция поступила бы разумно, если бы их приняла. Со своей стороны Англия также хорошо бы сделала, дав ей совет уступить, поскольку все желали предотвращения войны. Но 20 января Савфет-паша сообщил представителям великих держав, что его повелитель не считает возможным согласиться на их требования. Тотчас же все делегаты покинули Константинополь, что не помешало дивану непоколебимо стоять на своем решении.

Европа ожидала, что Россия примет какое-либо серьезное решение. Действительно, уже 31 января 1877г. Горчаков разослал весьма ясную циркулярную ноту, в которой, изложив, только что сорванные злой волей Турции переговоры, приглашал державы сообщить ему, какие меры намереваются они принять, чтобы образумить оттоманское правительство, давая впрочем, понять, что царь, во всяком случае, поступит по своему усмотрению и выступит один. Опасаться приходилось лишь сопротивления Англии, остальные по тем или иным причинам не собирались препятствовать России. Но Биконсфильд и его коллеги с трудом боролись в парламенте против партии Гладстона, указывавшей на крайне неблагоразумное поведение Турции на конференции и требовавшей, чтобы вместо поощрения турецкого сопротивления от Порты решительно потребовали его прекращения (февраль 1877г.). Единственно чем британский кабинет мог помочь Порте - это взять на себя роль посредника для ускорения заключения мира между ней и Сербией. Этот результат был действительно достигнут договором, подписанным 1 марта и обеспечивавшим этому княжеству status quo bellum. Но, Черногория не имея возможности договориться с Турцией, продолжала оставаться под ружьем. А Россия, не получившая ответа на свои пожелания, начинала проявлять нетерпение. Генерал Игнатьев добился открытия в Лондоне новой конференции, и так как из шести представленных там держав только одна была против его политики, ему не представило большого труда запугать ее. Ввиду этого он мог считать победою протокол от 31 марта, которым Европа в последний раз требовала от Турции подчиниться ее программе. Этим своего рода манифестом шесть держав формально предлагали Порте как можно скорее договориться с Черногорией, отказавшись от претензий на спорную территорию, и на деле выполнить реформы. Они предлагали Турции перевести на положение мирного времени армию. Они предупреждали ее, что намереваются тщательно наблюдать через своих представителей в Константинополе и своих местных агентов за тем, как будут выполняться ее обещания. Они заявляли, наконец, что, если по ее вине будет длиться то состояние недомогания, которым страдает Восток, «подобное положение будет несовместимо с их интересами и с интересами Европы в целом ».[59] « В подобном случае, - добавляли они, - они оставляют за собой право договориться сообща о способах, которые они сочтут наиболее пригодными для обеспечения благосостояния христианского населения и интересов всеобщего мира».[60] Хотя глава Форейн офис лорд Дерби и подписал протокол, он, казалось, хотел отнять у него всякий смысл и всякое значение. Ибо отдельной декларацией от того же числа (31 марта) он сообщил, что Англия будет считать протокол лишенным силы в случае, если поставленная себе державами цель, в частности разоружение Турции и России и заключение мира между этими двумя государствами, не будет достигнута. Правда и то, что нотой, подписанной также 31 марта, граф Шувалов, представлявший на конференции Россию, сделал войну неизбежной. Он сообщал об отдельном ультиматуме, с которым его правительство намеревалось обратиться к Порте: «Если мир с Черногорией будет заключен, и если Порта примет советы Европы и проявит готовность перевести свою армию на положение мирного времени и одновременно серьезно предпримет упомянутые в протоколе реформы, она должна послать в Санкт-Петербург специального уполномоченного, чтобы договориться о разоружении, на которое Его Величество император со своей стороны также согласиться. Но если произойдет резня, подобная той, которая обагрила кровью Болгарию, это неизбежно остановит демобилизационные меры».[61]

Столь высокомерное требование было, несомненно, рассчитано на то, чтобы вызвать разрыв. Действительно, почти немедленным результатом явилась война. Протокол и русская нота были вручены Порте 3 апреля; султан торжественно передал их на рассмотрение подобию парламента, созванному им некоторое время тому назад в Константинополе и не преминувшему объявить неприемлемыми предложения конференции и в особенмости предложения царя (9 апреля). Двумя днями позже Порта сообщила о своем отказе. Русское правительство тотчас же приготовилось начать военные действия. 16 апреля оно заключило с Румынией договор, обеспечивавший русским войскам пропуск через это княжество. Наконец, 24 апреля оно объявило войну. В своем манифесте Александр II заявлял, что он считает своим долгом взять в свои руки дело угнетенных христиан; Горчаков же доказывал Европе, что поскольку та не желала следовать за Россией, свободное выступление одной этой державы было справедливым.[62] Порта тщетно ссылалась на трактат 1856г., в силу которого в случае конфликта между ней и другим государством ей было обещано дружественное посредничество великих нейтральных держав.[63] Но это обязательство было забыто как и многие другие, единственным запротестовало лондонское правительство. В весьма резкой циркулярной ноте лорд Дерби доказывал, что Россия не пожелала считаться с теми весьма реальными шансами на мир, которые Европа сохраняла до самого последнего времени, и что своими насильственными действиями она сама себя поставила вне европейского концерта. В итоге, не найдя поддержки среди остальных держав, британский кабинет ограничился предъявлением требования к России, чтобы в только что начатой войне она не наносила ущерба его собственным интересам. Это касалось Египта, Суэцкого канала, и недопустимости прохода армии к Константинополю и проливам. Санкт-петербургский кабинет без затруднения дал удовлетворительные разъяснения по этим различным пунктам (8 июня), и с той поры, казалось, ничто более не могло помешать его успехам и победам.

Русские войска начали военные действия уже через несколько дней после объявления войны. Не говоря о Крыме и Черном море, где им предстояло держаться исключительно оборонительной тактики, у них были две главные операционные базы: Кавказ и Дунай. В Азии русская армия под начальством генерала Лорис-Меликова продвинулась в начале мая в направлении турецкой Армении; 19-го числа того же месяца она взяла приступом преграждавшую ей дорогу крепость Ардаган и в первой половине июня быстро двигалась на Эрзерум. В Европе вследствие разлива рек, а также неспособности некоторых административных и военных ведомств русские армии перешли Дунай лишь в конце июня. Но с этого момента и в течение последующих нескольких недель их быстрые успехи изумляли политический мир. Опираясь с одной стороны, на побережье, не имея, с другой, никаких оснований опасаться ни за свой тыл, ни за правый фланг (ибо Румыния волей-неволей связала себя несколько больше, чем в апреле, и заключила с царем 14 мая союзный - оборонительный и наступательный договор), они стремительно пересекли северную Болгарию, форсировали балканские перевалы и продвинулись вперед настолько, что к середине июля уже угрожали сообщениям между Константинополем и Адрианополем.[64]