Вальтер Скотт

появился один из самых известных романов Скотта - "Пуритане".

     Действие  этого романа протекает в конце  XVII века (точнее - в мае  1679

года). Во всей Шотландии - в Эдинбурге так же,  как  и  в  самых  глухих  ее

углах, - еще  сохранялась память об этих страшных событиях,  о  восстании,  о

битве у Босуэлского  моста, о последовавших затем  гонениях и казнях, а  также

о героях восстания, ставших в сознании народа чем-то вроде мучеников.  Идеи,

их вдохновлявшие, к концу XVIII  века  утратили  свою  былую  действенность,

однако, наблюдая современных пуритан, Скотт мог  довольно  ясно  представить

себе этот уже  вымиравший исторический тип. "Пуритане" были созданы не только

по книжным  источникам, но и по наблюдениям  "живой  старины",  рассеянной  в

шотландских городах  и местечках.

     Почти  в той же степени относится  это и к "Роб Рою". Изображенные  в  нем

события давно  отзвучали, и только старики могли  рассказать Скотту кое-что по

воспоминаниям своей молодости. Однако восстановить старую  Шотландию  начала

XVIII века  было  нетрудно:  она  жила  интенсивною   жизнью,  сохраняя  свои

традиции, обряды, нравы и в известной мере даже свой  старый  образ  мыслей.

Вот  почему  так  трудно  отделить  "современные"  романы  Скотта   от   его

"исторических"  романов.  Вот  почему  сам   Скотт   считал   своим   первым

"историческим", в  полном  смысле  этого   слова,  романом  только  "Айвенго"

(1819).

     Вальтер  Скотт видит большую и  принципиальную  разницу  между прежними

своими романами и "Айвенго": первые были посвящены  Шотландии,  последний  -

Англии. "Очарование шотландских романов целиком  заключалось в том искусстве,

с каким неизвестный  автор {Скотт в то время печатал  свои  романы  анонимно.}

воспользовался, словно второй Макферсон, {Джеймс  Макферсон  -  автор  "Поэм

Оссиана".} древними богатствами, рассыпанными повсюду  вокруг него,  возмещая

свою   нерадивость   или   недостаток   воображения    событиями,    которые

действительно, и не так давно, происходили в его стране, вводя реальных  лиц

и лишь уничтожая  реальные имена. Не дальше как шестьдесят или семьдесят  лет

тому назад...  весь  север  Шотландии  обладал  почти  таким  же  простым  и

патриархальным  образом  правления,  как  наши  добрые  союзники  могавки  и

ирокезы. {Могавки  и ирокезы - индейские племена, которые  принимали участие в

англо-американской войне  на  стороне  англичан.}  Сам  автор  не  мог  быть

свидетелем  этих событий, но он  еще  мог  жить  в  обществе  людей,  которые

действовали и страдали в ту эпоху". {Предисловие к "Айвенго".}

     Значит, романы из шотландской истории,  по  мнению  Скотта,  пользуются

успехом потому, что "историческое" время, которое  так  привлекает  читателя

своей экзотичностью, для Шотландии сравнительно  недавнее.  "Многие  и  ныне

здравствующие люди хорошо помнили лиц, не только  видевших  знаменитого  Роя

Мак-Грегора, но и пировавших и даже сражавшихся  с ним. {Скотт имеет  в  виду

героя своего  романа  "Роб  Рой".}  Все  мелкие  обстоятельства,  касающиеся

частной  жизни  и  домашней  обстановки,  все,  что  придает   правдоподобие

повествованию и конкретность выведенным в нем  лицам, до сих пор  известно  и

памятно в Шотландии". Но  в  Англии  цивилизация  давно  уже  смела  остатки

старого общества, и получить о нем сведения можно  только  путем  тщательных

архивных разысканий. Поэтому английское  средневековье,  по  мнению  Скотта,

ничего  не  говорит  ми  уму,  ни  сердцу  англичанина,  и,   следовательно,

заинтересовать  его средневековым сюжетом весьма трудно.

     Чтобы  создать подлинный исторический  роман об английском средневековье,

нужно, по мнению Скотта, точно представить себе частную  жизнь этой эпохи, ее

"нравы". Никто  из романистов, писавших  на  эти   темы,  не  дал  себе  труда

изучить и изобразить нравы с той конкретностью,  точностью  и  правдивостью,

которая необходима для художественного произведения.  Скотт  поставил  перед

собой именно эту  задачу.

     У  Скотта "нравы" означали нечто  гораздо более широкое, чем  в литературе

предшествующего периода. История нравов, с его точки зрения, -  это  история

культуры, история  общественного сознания. Даже  исторические  события  важны

для Скотта в  той мере, в какой они отразились на сознании и на  благополучии

масс. Битвы, победы или поражения, падение  династий  и  царств  приобретают

свой исторический смысл благодаря тому  действию,  какое  они  оказывают  на

духовную жизнь  народа. Политические  события  в  системе  Скотта  теряют  то

исключительное  и самодовлеющее значение, какое  они имели у старых историков.

Зато они  изучаются в более широкой  исторической перспективе,  как  результат

исторических  традиций и борьбы общественных сил.

     В  1066 году произошло норманское  завоевание. Было ли это только  сменой

династии и  ограничилось ли дело только  тем,  что вместо  Гаральда  королем

Англии  стал  Вильгельм?  Или  за  Гастингсской  битвой,   решившей   судьбу

англосаксов, последовали  перемены в массе населяющих остров людей?  Как  это

событие отразилось на сознании покоренных саксов? В  каких  взаимоотношениях

находились  в течение ближайших столетий различные этнические элементы, языки

и культуры, столкнувшиеся  в смертельной схватке?

     Или - в более  позднюю эпоху - как воспринимали  Реставрацию  сторонники

пуританской революции? Как  относились в  Англии  к избранию  на  английский

престол шотландца Иакова I? Каков был строй мысли, характерный  для крестовых

походов, борьбы швейцарцев за свою независимость,  победы  Людовика  XI  над

бургундским  герцогом  или  восстания  английских  якобитов?   Каковы   были

противоречия между культурой  христианского Запада и мусульманского  Востока,

между культурой горной и  равнинной Шотландии,  между  психологией  рыбацкого

поселка и дворянской усадьбы? Романы Вальтера Скотта ставят все  эти проблемы

с необычайной для своего времени отчетливостью, В центре его внимания всегда

почтя стоит столкновение культур или реакция народа на политическое событие.

Он объясняет исторический процесс не столько волей  государя  или  министра,

сколько  психологией,  интересами,  национальными  традициями,   нуждами   и

страстями масс.

     В романах  Скотта, пожалуй, впервые в европейской  литературе появился на

сцене народ: не отдельные  более  или  менее  выдающиеся  личности  "простого

звания", но целые группы, толпы народа - крестьяне,  ремесленники,  пастухи,

рыбаки, воины. Народ у  него - это настоящий людской  коллектив,  движущийся,

мыслящий,  сомневающийся,  объединенный  общими  интересами   и   страстями,

способный к  действию в силу собственной закономерной реакции на события.

     Во  всех  почти  романах  Скотта  действует  этот  коллективный  герой.

Пуритане в "Пуританах", горцы  в  "Легенде  о  Монтрозе",  в  "Роб  Рое",  в

"Пергской  красавице" - все это массовые  герои, и герои  деятельные.  Вальтер

Скотт все более  совершенствуется в их изображении. В  "Пертской  красавице",

одном из последних  его произведений, это искусство  проявляется, может  быть,

с наибольшей яркостью. Конечно, в  романе  действуют  отдельные  личности  -

кузнец Гарри, его тесть - перчаточный мастер Симон, его невеста -  красавица

Катарина, шапочный мастер и  лекарь, горцы  враждующих  кланов.  Но  все  эти

персонажи тесно связаны  с определенным классом, профессией, цехом. В  романе

живет, дышит, функционирует  целое общество. И, конечно, главный  герой его  -

город Перт, средневековый  ремесленный город, с его темными, узкими  улицами,

с его правами  и вольностями, с его ненавистью и в то же  время  уважением  к

рыцарям и благородным. Юный вождь горного клана  вызывает  меньший  интерес,

чем самый клан, который также является одним из главных  героев,  наравне  с

враждебным  ему городом равнинной Шотландии. В яростных схватках сталкиваются

люди, увлекаемые любовью, ненавистью, ревностью или  честолюбием. Но за этими

частными  столкновениями  стоит  другой,  более  общий  конфликт,  вызванный

борьбой  различных  национальных  и  общественных   групп.   Вальтер   Скотт

необычайно  расширил границы романа. Никогда  еще роман  не  охватывал  такого

количества  типов, сословий, классов и событий. Вместить в одно повествование

жизнь всей страны, изобразить частные судьбы на фоне общественных катастроф,

сплести  жизнь  обычного  среднего  человека  с  событиями   государственной

важности значило  создать  целую  философию  истории,  проникнутую  мыслью  о

единстве исторического, процесса, о неразрывной связи  частных  интересов  с

интересами  всего человеческого коллектива.  Этой  мыслью  определены  многие

особенности созданного Скоттом романа: широта его композиции,  контрастность

картин, стиль  и язык.

 

5

 

 

     В  XVIII и в начале XIX века шли постоянные споры о том,  возможен  ли

самый жанр исторического  романа, иначе говоря  -  возможно  ли  сочетание  в

одном произведении исторической правды и  художественного  вымысла.  Вымысел

разрушает историческую правду, искажая события и чувства, а голая правда  не

может доставить  читателю художественного удовольствия. Вальтер Скотт  должен

был разрешить  эту эстетическую проблему, поставленную перед ним его  эпохой.

Он утверждал, что  задача  исторического  романа  отнюдь  не  заключается  в

строгом, научном, педантическом следований фактам.  "Верно,  -  писал  он  в

предисловии к "Айвенго", - что я не только не могу, но и не пытаюсь соблюсти

полную точность ни в отношении одежды, ни тем  более в значительно  важнейшей

области языка и нравов. Но те  же  соображения,  которые  не  позволяют  мне

писать  диалог  произведения  на  англосаксонском  или   нормано-французском

языке... не позволяют  и ограничиться пределами эпохи,  в  которой  протекает

моя повесть".

     У  Скотта нередко встречаются и фактические ошибки в датах, в биографиях

исторических  деятелей  и  т.  д.  Но  это  неважно:  по  его  мнению,   для

исторического романиста самое главное - интерпретировать события так,  чтобы

современный читатель  понял  их  и  заинтересовался  ими:  "Если  вы  хотите

возбудить интерес, передавайте ваш сюжет в свете  нравов той эпохи, в которую

мы живем, и  на ее языке... Ради многочисленных читателей, которые,  надеюсь,

будут с жадностью  поглощать эту книгу, я объяснил на современном языке  наши

старые нравы  и  углубил  характеры  и  чувства  моих  персонажей,  так  что

современный  читатель,  полагаю,  не  ощутит  отталкивающей  сухости  чистой

археологии". {Предисловие к "Айвенго".}

     Скотт  утверждает, что  это  -  естественное  право  всякого  художника,

независимо  от того, изображает ли он современность  или историю: "Я нисколько

не перешел  за пределы свободы, на какую имеет  право  автор  художественного

произведения". Романист не должен слишком увлекаться археологией. Не следует

так резко отделять древнее от современного и забывать о "широком нейтральном

пространстве, то есть  о  той  массе  нравов  и  чувств,  которые  одинаково

свойственны  и  нам  и  нашим  предкам,  которые  перешли  к  нам   от   них

неизменившимися, или же, возникая из самой сущности  свойственной  всем  нам

природы, могут  существовать одинаково во всякую эпоху... Страсти, источники,

которые их порождают  во всех их проявлениях (то есть  чувства  и  нравы),  -

одни и те же во всех званиях и состояниях, во всех странах и во все века;  а

отсюда следует... что  воззрения,  умственные  навыки  и  поступки,  хотя  и

подвергаются  влиянию различных условий социальной  жизни,  все  же  в  конце

концов должны иметь между собою много общего". {Там же.}

     Рассуждения  эти имеют важное принципиальное значение. Они устанавливают

новый  взгляд  на  исторический  процесс  и  на  его  носителя  -  человека.

Рационалистам  XVIII  столетия  почти  все  предыдущие  исторические   эпохи

казались  варварскими  и  смешными,   а   их   суеверия   -   заблуждениями,

заслуживающими  одного  только  презрения.  Скотт  пытался   глубже   понять

прошедшие исторические эпохи, утверждая, что страсти и  чувства во все  эпохи

одинаковы по существу, хотя и различны по форме.

     Просветители XVIII  века  считали  культуру  своей  эпохи  единственной

"настоящей", почти все остальные национальные  культуры Запада и Востока  были

отвергнуты  как нелепость и недоразумение. Скотт уничтожает эту  нетерпимость

в отношении  инонациональной, чуждой по форме культуры. Сословное и классовое

презрение  к  "черни",  к  невежественному  народу,  столь  характерное  для

аристократических и образованных кругов Европы, также  отвергнуто Скоттом  во

имя более справедливого, более гуманного исторического  миропонимания.

     Задача исторического романиста, по мнению Скотта,  заключается  в  том,