Вальтер Скотт

Шайтанов И.О. / Вальтер Скотт/ И.О. Шайтанов - М.: Просвещение, 1991. - 421 c.

Дьяконова Н.Я. / Английский романтизм: Проблемы эстетики/ Н.Я. Дьяконова - М.: Наука, 1978. - 350 c.

Аникст А. / История английской литературы/ А. Аникст - М.: Гослитиздат, 1956. - 580 c.

Ивашева В.И. / Английский реалистический роман ХХ века в его историческом звучании/ В.И. Ивашева - М.: Худож. лит., 1974. - 384 с.

Вальтер Скотт ( 1771 – 1832) – писатель эпохи романтизма, представитель «старшего поколения» английских романтиков, в своем творчестве намного опередивший время. Шотландский баронет, путем самообразования приобрел обширные историко-этнографические познания, собирал фольклор, коллекционировал старинные книги и рукописи. очень любил свой родной край. 
Вальтер Скотт по праву может считаться создателем нового жанра исторического романа в современном его виде. Исторический роман Вальтера Скотта сочетал в себе черты различных жанров: нравоописательного, психологического, авантюрного романов. 
Его исторические романы наполнены достоверными фактами, они исторически адекватны и дышат народным духом – так органично вплетены в ткань повествования народные поверья, фольклор, народная мудрость. 
Творчество Вальтера Скотта следует рассматривать как переходное явление в литературе того времени. В его романах реалистические тенденции берут верх над романтическими, как художник Вальтер Скотт больше реалист, чем романтик. Но при этом он романтизирует эпоху и народ. 
Бальзак называл Вальтера Скотта литературным «отцом» поколения писателей-реалистов. 
Свою задачу Вальтер Скотт как писателя исторического романа видел в «воскрешении прошлого», которое для него состояло в точном изучении и воспроизведении быта, культуры, нравов различных людей той или иной эпохи. Его персонажи – исторически обусловленные личности, которые и дают представление о нравах изображаемой эпохи, «воскрешают» ее дух. 
Вальтер Скотт воспевал верность долгу и мужество, честь и достоинство, героизм и искренность чувств. Достоверность – фольклорно-этнографическая, психологическая и историческая выгодно отличает творчество Вальтера Скотта от его современников с их неправдоподобной и идеализированной стилизацией «старины». 
Наследие Вальтера Скотта велико: множество стихотворных произведений, 41 том романов и повестей, 15 томов писем и дневников. 
Его исторические романы разделяются условно на две тематические группы: «шотландские» и «английские». «Айвенго» относится к «английской» группе. 
Роман «Айвенго» в частности и исторический роман Вальтера Скотта вообще сильно отличаются от произведений современников писателя и даже тех из них, кто принадлежал к той же школе романтизма, что и он. 
Конкретность – вот что прежде всего отличает исторические романы Вальтера Скотта от произведений других романтиков с их приблизительной и туманной, фантастической и стилизованной «стариной». Во всю меру отпущенных ему возможностей Вальтер Скотт старался постичь народную жизнь и через нее – общие закономерности исторического развития, смены эпох и нравов. 
Общие композиционные особенности романов Вальтера Скотта, как правило, связаны с позицией автора. Рассказчик безлик, но несмотря на это, он постоянно присутствует в повествовании и играет в нем существенную роль, передавая прошлое. Кроме того, рассказчик служит связующим звеном между стариной и современностью. Это не участник событий, поскольку события слишком далеко отстоят по времени, он, так же, как и читатель – наследник тех событий, но при этом еще и хранитель живой преемственности. В романе «Айвенго» Вальтер Скотт несколькими предисловиями, серией постепенных подступов к повествованию стремится привести читателя в непосредственное соприкосновение с отдаленным прошлым. Воспроизводя прошлое, Вальтер Скотт избегает параллелей с настоящим, не пользуется аналогиями, намеками и иносказаниями, которые могли бы превратить историю в карнавально наряженную современность. 
Все же он воспроизводит прошлое в его связи с современностью, но показывает прошлое не как параллель, а как источник современности. Это не притча, составленная на материале истории, а старательное выявление отдаленных причин того, что совершается сегодня. 
У Вальтера Скотта первый план занимают герои, им самим созданные, а исторические лица как бы отходят на второй план. В «Айвенго» действуют известные исторические персонажи: Ричард Львиное Сердце, принц Джон, Робин Гуд. Но ни один из них не является главным героем, они появляются в отдельных эпизодах. 
Описывая средневековье, писатель чаще всего обращается к тем его этапам, когда борьба различных сил была наиболее острой, к переломным и проблемным эпохам. 
Действие романа «Айвенго» происходит в самом начале собственно английской истории, к тем временам, когда из сплава англосаксов и пришлых норманнов начинает формироваться английский народ. Это – XII век, спустя сто лет после завоевания Англии Вильгельмом. Когда норманны завоевали Англию, они столкнулись там с англосаксонским населением, тоже, в свою очередь, когда-то завоевавшим эти острова, но к этому времени уже прожившем там более четырех столетий. Кроме того, это было время крестовых походов, время усиления феодалов. 
Роман «Айвенго» был написан Вальтером Скоттом в период наибольшего расцвета его мастерства. 
Вальтер Скотт в этом романе разрабатывает проблему столкновения местного и общегосударственного, патриархальности и прогресса. Норманны в эту эпоху в Англии еще не слились с англосаксами, и англосаксонская старая знать, и новые норманнские бароны постоянно враждуют между собой. Простой народ одинаково угнетаем и теми, и другими, но в силу патриархальной привычки и национального признака склоняется к англосаксонским феодалам и поддерживает их.  
В романе народ занимает, можно сказать, центральное место – мы видим немало персонажей из народа, наиболее заметным, исторически известным и знаковым из которых является Робин Гуд, в романе носящий саксонское имя йомена (свободного крестьянина) Локслея. 
Поэтические пейзажи романа, лирические описания, подробности быта – все это проникнуто духом истории и создает дополнительный исторический фон. Детали быта, данные как бы вскользь, как бы окунают читателя в описываемую эпоху. Например, такую роль играют рабский ошейник свинопаса Гурта, еврейская шапка старого Исаака, тамплиерский плащ де Буагильбера и многое, многое другое. Для достижения еще большей достоверности Вальтер Скотт использует в романе свой излюбленный прием, при котором главные действующие лица представляются читателю как бы невзначай, в будничном представлении, а исторические лица – еще и «инкогнито».  
В «Айвенго» дана широкая картина средневековья того времени, когда в Англии еще не угасшие противоречия, вызванные норманнским завоеванием, отступали на задний план перед новыми социальными столкновениями, которые должны были привести к ограничению королевской власти и к принятию Великой Хартии вольностей. Судьба Вильфрида Айвенго, англосакса, ставшего приверженцем норманнского короля Ричарда Львиное Сердце и призванного, таким образом, служить примирению прошлого и настоящего своей страны, решается на пестром и многообразном фоне общественной жизни Англии XII века.  
Вальтер Скотт не идеализирует средневековье, он изображает и теневые его стороны: произвол феодалов и королевской власти, безнаказанность тамплиеров, разбогатевших на грабежах в Святой земле и на ростовщичестве в Европе, церковных иерархов, обладающих огромной властью, бесправие евреев (что ярко иллюстрируется эпизодом с похищением еврейки Ревекки и издевательствами над ее отцом с целью отобрать у него деньги), рабство и жестокое угнетение народа, междоусобицы баронов. Вальтер Скотт вкладывает в образы раба-свинопаса Гурта и шута Вамбы народную мудрость и народный юмор – чтобы посредством этих плебеев дать подлинную, народную историческую картину эпохи. Благородные господа в романе не настолько ярко отражают и олицетворяют свою эпоху, как народ, такие вот плебеи, стоящие в самом низу социальной лестницы – шут, раб и еврейская девушка, стрелки Робин Гуда, бродячие монахи. Благородные господа показаны по-разному, и каждый в своей мере отражает те или иные проявления и эпохи, и своего класса. Очевидно, что Вальтер скотт больше симпатизирует не «победителям», норманнским баронам, а «побежденным», саксонским танам. Но при этом и автор, и читатель вместе с ним восхищаются Ричардом Львиное Сердце, и даже негодяй-тамплиер тоже вызывает определенные симпатии, являясь ярко выраженным типом романтического злодея.  
У Вальтера Скотта часто в центре сюжетной линии, разворачивающейся на фоне каких-то крупных исторических событий, стоит достаточно условно описанная любовная пара, но жизнь влюбленных прямо связана и зависит от исторических событий. В «Айвенго» такая пара – это сам Айвенго и леди Ровена, представительница одного из древнейших саксонских родов. 
Сюжет построен на приключениях Айвенго – сына англосаксонского тана. Он разворачивается на широком фоне борьбы англосаксонских и норманнских феодалов в дни царствования Ричарда Львиное Сердце.  
Фигура Айвенго – главного героя – довольно бледна, и даже несколько модернизированна, больше похожа по характеру и настроениям на человека XIX века. То же самое можно сказать и о главной героине – леди Ровене. Однако для Вальтера Скотта главным было соблюдение характерного для всего его творчества условия – зависимости судьбы Айвенго от тех исторических событий, участником или свидетелем которых он так или иначе оказался.  
После норманнских завоеваний, когда норманнские рыцари под предводительством Вильгельма завоевали Британские острова, начался длительный период ассимиляции, протекающий весьма болезненно. При завоевании были отняты у англосаксонских танов земли и переданы норманнским баронам. Все это нашло отражение в романе «Айвенго», где автор изображает взаимную вражду англосаксонских танов и норманнских баронов, причина которой кроется не столько в оскорблении национальных интересов, сколько в ущемлении интересов собственнических. Кроме того, автор изображает борьбу норманнских феодалов против Ричарда Львиное Сердце с целью ограничения королевской власти и увеличению собственных прав. 
Народ в романе выступает носителем национальных традиций, решает исход борьбы короля с непокорными феодалами, возглавляемыми принцем Джоном. Поддержка короля народом против феодалов было в те времена явлением естественным – для народа власть короля была священной, данной Богом, и в короле заключалась справедливость, его суд был равным для всех – и для раба, и для феодала. Народ не оставлял надежды на укрощение распоясавшихся феодалов, представленных в романе в неприглядных образах норманнских баронов. Можно сказать, что в их лице автор изобразил целую портретную галерею насильников, хищников и эксплуататоров. Кровожадный и тупой Фрон де Беф, подлый Мальвуазен и не менее подлый де Брасси, авантюрист и насильник де Буагильбер, ханжески носящий на плаще крест рыцаря-монаха. Да и прелаты тоже не слишком привлекательны, особенно аббат Эймер с его совершенно неуместной для служителя церкви любовью к роскоши и сластолюбию. 
Но при этом Вальтер Скотт не очень приглядно изображает и англосаксонских танов. Они туповаты и ограниченны, и если в образах норманнских баронов автор порицает насилие и хищничество, то в образах англосаксонских танов он осуждает патриархальную консервативность, мелочность, неуместную и ненужную верность отживающей старине. 
Примирением старого и нового, синтезу каких-то положительных качеств того и другого служат в романе образы Ровены и Айвенго – молодого поколения старой англосаксонской знати, которые в силу своей молодости могут принять то, что отрицается их предками. Так, Айвенго верно служит королю-норманну, а Ровена готова на все, чтобы спасти честное имя любимого.

 
http://community.livejournal.com/filologia/4121.html

Б. Г. Реизов

ИСТОРИЯ И ВЫМЫСЕЛ  В РОМАНАХ ВАЛЬТЕРА СКОТТА

(Известия АН СССР. Отделение  литературы и языка. - Т. XXX. Вып. 4. - М., 1971. - С. 306-311)

Создавая новый  тип исторического романа, Вальтер  Скотт открыл и особый тип литературного  творчества, особый метод художественного мышления, оказавший огромное влияние на развитие современной ему художественной и философско-исторической мысли. Романы его были словно ответом на проблемы, поставленные перед европейским сознанием революционной эпохой, и только этим можно объяснить необычайный успех, которым пользовалось его творчество в продолжение нескольких десятилетий. Это было открытием, которое, как всякое открытие, готовилось долго и исподволь, трудами поколений, строивших новую Европу, защищавших ее в непрерывных сражениях и размышлявших о своих победах и ошибках.

И сам Скотт  долго вынашивал это открытие, прежде чем оно совершилось в  его романе: он должен был пройти через множество своих юношеских  увлечений, отразившихся в переводах, драматических опытах и огромных поэмах, которые принесли ему славу первого поэта.

Анализируя  исторический роман, принято было прежде всего доказывать или отвергать  его историческую достоверность. Для  этого обычно отделяют "правду" от "вымысла" - то, что автор  взял из "подлинных" документов, от того, что он привнес своего, в документах отсутствующего. Но произвести такую операцию над романами Вальтера Скотта по существу невозможно, потому что правда и вымысел, история и роман составляют в них нерасторжимое единство. Можно было бы утверждать, что Ричард I существовал, а шут Вамба, свинопас Гурт, леди Ровена и все другие были автором вымышлены. Но узнать об этом можно было, только разрушив роман и из его обломков построив некую абстракцию, на которую сам Скотт как историк и романист был неспособен.

Во власти этой абстракции были современные Скотту критики старой классической школы. Они утверждали, что исторический роман - сплошная ложь, тем более  опасная, что автор выдает свои выдумки  за подлинную историю, между тем  как в любом романе, не претендующем на звание исторического, выдумка не скрывается под маской доподлинной: правды. Так говорили даже те, кто испытал на себе сильнейшее влияние Вальтера Скотта, - например, такие французские историки, как Огюстен Тьерри и его младший современник Жюль Мишле.

Восхищавшиеся Скоттом критики говорили как  будто другое. Они утверждали, что  Скотт был не только романистом, но и историком, что в его романах  на равных правах, не мешая друг другу, сосуществовали и правда и вымысел  и что в этом и заключалось великое мастерство романиста: он "обманывал" читателя, заставляя глотать существовавшую в действительности правду, как ложь, и придуманную им ложь, как никогда не существовавшую правду. Так они пытались оправдать самый жанр исторического романа, сразу ставший ведущей формой современной литературы.

Однако ни то ни другое толкование не имело отношения  к творческому методу Скотта. Это  была все та же вивисекция, которая  равнялась убийству живого организма  вальтер-скоттовского романа и никак  не объясняла поставленную Скоттом проблему. В своих романах Скотт преодолевал это традиционное деление на историю и вымысел, возможное по отношению к историческому роману довальтер-скоттовской' эпохи.

Но пойдем по этому пути: попытаемся отделить "правду" от "вымысла", например, в самом прославленном и самом оспариваемом его романе "Айвенго".

В "Айвенго" есть несколько исторических персонажей, главный из них - Ричард I. Но поступки, которые он совершает в романе, не зарегистрированы ни в каких документах, и Скотта это не очень беспокоит. Он воспроизводил Ричарда таким, каким провидел его сквозь подлинные документы. Заставив Ричарда посетить келью брата Тука и устроить там веселое пиршество, Скотт воспроизводил характер Ричарда, открытый для всех случайностей жизни и вполне согласующийся с рыцарской традицией "искателя приключений". Кроме того, Скотт вспомнил старинные баллады с аналогичным мотивом, широко распространенные не только в Англии и Шотландии, но и во всем афро-евразийском мире. Это тоже была правда, более широкая, чем "доподлинный", неизвестный нам характер Ричарда, воплощенная в вымышленном и "емком" образе романа.

Можно утверждать, что две цыганки огромного  роста, Джен и Мэдж Гордон, послужившие  прототипом Мэг Меррилиз, малодостоверны, а Мэг - сама истина или, вернее, сама история. Скотт должен был "додумать" этих двух цыганок и "сочинить" свою героиню, объяснив ее средой, нравами и обстоятельствами, вложив в нее историческую и, следовательно, человеческую правду. Существовали и Джон Белфур Берли, и Клеверхауз, но история не может нам сообщить, какая реальность скрывалась за этими именами. Объясняя эти исторические тени, Скотт создавал живых людей во всей несомненности их исторической жизни - так же, как делает это историк, который из неясных намеков прошлого создает или "воображает" своих героев согласно закону достаточного основания.

Очевидно, исторические персонажи Скотта вымышлены так  же, как и неисторические. Документы  и всяческие сведения об эпохе, конечно, необходимы романисту, но часто он должен отказываться от их деспотии, которая могла бы помешать историческому творчеству. Из тех же соображений Скотт старался освободить себя и от исторических персонажей и вводил в свои романы множество вымышленных, чтобы беспрепятственно искать и создавать правду. В вымышленном персонаже можно воплотить больше исторической правды, чем в персонаже историческом; чтобы создать и, следовательно, объяснить вымышленного героя, можно привлечь больше сведений о нравственной жизни, быте, существовании масс - сведений, отсутствующих в документах, но определяющих характер всей эпохи.

Это не игра словами  и не перевод художественного  впечатления на язык исторической науки. В сотворенных Скоттом образах  действительна совершилось особое, историческое и вместе художественное познание. Для Скотта, так же как для его читателя, созданные им образы были не вымыслом, а историей. Открыть закономерности, создавшие данный образ, значило произвести историческое исследование эпохи, ее нравов, национальных традиций, уклада жизни, общественных отношений. Наполнив образ историческим содержанием, оправдав его существование законами исторического бытия и тем самым сделав его исторически "необходимым", Скотт совершал трудный акт исторического познания, которое не могло бы осуществиться, если бы оно не было познанием художественным.

Если вымыслом считать нечто, историческому познанию противопоставленное, то придется предположить, что вымысла в романах Скотта нет. Если историей считать нечто, противопоставленное  вымыслу, то нужно будет признать, что в романах Скотта нет истории. Ни на то, ни на другое мы не имеем права, потому что и то, и другое противоречит очевидной истине. Вальтер Скотт создал особую форму познания или творчества, в которой нерасторжимо слились история и искусство. Он был художником, потому что писал правду, и историком, потому что создавал вымысел. Конечно, такое слияние характерно не для него одного, но и для некоторых других исторических романистов Европы.

Однако иногда сам Вальтер Скотт, говоря о происхождении  своих романов, разделял понятия истории и искусства. Он хотел оправдать необычность описываемых им событий и нравов, доказать "правду" своего произведения, пользуясь доводом, в то время наиболее серьезным: ссылкой на "источник". Он словно снисходил к традиционному пониманию художественного творчества, употребляя обычную лексику современных ему критиков. Это удовлетворяло любопытство рядового читателя, указывало происхождение фабулы или отдельного ее эпизода, но ничего не говорило о смысле образа и романа - смысле, который нужно было искать в самом романе.

Характером  Творчества Вальтера Скотта объясняется  то, что роль его в истории европейской  культуры выходит далеко за пределы  собственно-художественной литературы. Под его влиянием в Европе возникла новая философия истории и новая историография, выросла историческая мысль вообще. Уроки Французской революции, которую он так не любил и все же оправдывал, были осмыслены историками и публицистами в значительной мере под влиянием его историзма. В его романах борьба классов была показана как историческая необходимость и нарисована с таким сочувствием к угнетенным и такими красками, что это помогло понять многое в прошлом и настоящем и найти аргументы для борьбы за будущее. Историческую и общественную позицию Скотта можно было бы определить, как прогрессивный традиционализм, вполне согласовавшийся с пресловутым вальтер-скоттовским торизмом. В литературе, так же как в истории, историзм Скотта создал новые формы типотворчества, композиции, построения сюжета, художественного и нравственного волнения.

Для Скотта-историка не существует человека вне эпохи. В  Айвенго отразилось средневековое  рыцарство с его законами, обетами  и идеалами, в Бриане де Буагильбере - мировоззрение и нравы храмовников, созданные особым положением и историей ордена, в Фрон-де-Бефе - психология норманского барона, построившего свой замок среди покоренного народа как крепость и застенок одновременно. Все герои Скотта в их бесконечном разнообразии выражают разнообразие и противоречия исторических эпох в глубоких социальных разрезах.

Своим сюжетом  он обычно выбирает какое-нибудь крупное  или мелкое историческое событие - восстание, гражданскую войну, заговор, потому что, по его собственным словам, в  такие кризисные моменты противоречия, раздирающие общество, вскрываются с особой отчетливостью. Судьба его героев неразрывно связана с политическим событием, и не потому только, что он находится в его власти, словно песчинка, попавшая в водоворот. Герой Скотта сам участвует в борьбе, принимает ту или иную сторону, оценивает ситуацию и определяет свой путь. Даже те, кто стоит в стороне от схватки и живет только личными интересами, связаны с политической жизнью страны, как, например, аббат, оставивший монастырь и возделывающий свой сад, истоптанный приверженцами Марии Стюарт ("Аббат"). В своей пассивности, в своей обособленности от всего окружающего, в намеренной отчужденности от эпохи они все же созданы ею, так как это она заставляет их отключиться от действительности и поступать так, а не иначе.

Каждый герой  Скотта, вторгается ли он в эпоху, как бурно действующая сила, или укрывается в уединении, как улитка в своей раковине, сохраняет свою точку зрения, нравственную свободу, без которой Скотт не мыслил человека. Исторический детерминизм, так глубоко понятый и разработанный Скоттом в каждом его романе, не уничтожает ни свободы, ни, следовательно, нравственной ответственности за то, что человек делает и думает. Отсюда борьба Скотта с мизантропией и фатализмом, воплощенная в некоторых его романах. Его герои размышляют о долге, ищут нравственной правды и мучатся угрызениями совести, потому что, по мнению Скотта, без чувства долга и справедливости невозможна ни политическая, ни личная жизнь. Кромвель в "Вудстоке", Элспет в "Антикварии", Берли в "Пуританах" являются наиболее острым выражениеи этого сознания, разрешающего трудную нравственную и вместе с тем политическую проблему.

Понятие исторического  развития у Скотта неразрывно связано  с понятием справедливости и, следовательно, нравственности. Нравственный смысл  событий с наибольшей отчетливостью понимает народ, крестьяне, которым никто до Скотта не предоставлял слова по ходу действия. Простые люди высказывают свои суждения, конкретно и вместе с тем в широком обобщении оценивают события и их смысл. Мнение народа, страдающего от общественных бедствий и потому имеющего основания судить, Скотту особенно драгоценно. Оно получает выражение и в "народных" балладах, которые Скотт сочинял для своих романов, чтобы выразить отношение народа к событиям, нравственным проблемам и необходимостям эпохи. В "Гае Меннеринге" старинная баллада возвращает законному наследнику поместье и разоблачает мошенника, в "Антикварии" баллада характеризует феодальную преданность слуги своему хозяину, объясняя сюжет романа и раскрывая его тайну. И это тоже проблема новой историографии, интересующейся не столько королями, сколько народом, подлинным творцом истории. В этом отношении, может быть, особенно показателен роман "Анна Гейерштейн".