Спор норманистов и антинорманистов о природе Древнерусского государства

     С. В. Юшков. «Уже давно было отмечено, – рассуждал он, – что автор  древнейшего летописного свода  был далеко не тем летописцем, который  добру и злу внимал равнодушно. При работе над своим произведением  он планомерно и настойчиво проводил ряд тенденций, которые были интересны  Киевской правящей верхушке. В условиях распада Киевского государства  надо было всячески подчеркнуть значение государственного единства, значение единой сильной власти, указав, что  при отсутствии этой власти неизбежны  междоусобицы. Надо было всячески возвеличить  правящую династию, показав ее роль в организации Киевского государства»⁴⁰. Юшков отдает должное мастерству летописца и отмечает, что его рассказ о призвании князей составлен с большим искусством, так что трудно отделить в нем правду от вымысла. И все же он, по Юшкову, сплошь легендарен. Так в исторической науке выхолащивалось конкретное содержание летописных известий о призвании варягов. В них вкладывался лишь идейный смысл, приуроченный к историческим событиям конца XI – начала ХII в.⁴¹.

     Сама  же варяжская проблема становилась  ареной идеологического и политического  противостояния. Красноречиво в этой связи заявление Грекова: «Легенда о «призвании варягов» много веков  находилась на вооружении идеологов феодального государства и была использована русской буржуазной наукой. Ныне американско-английские фальсификаторы истории и их белоэмигрантские прислужники – космополиты вновь стараются использовать эту легенду в своих гнусных целях, тщетно пытаясь оклеветать славное прошлое великого русского народа. Но их попытки обречены на провал»⁴².

     Исследование  Сказания о призвании варягов  продолжалось. Возникновение легенды  о призвании князей Б. А. Рыбаков  связал с историей Великого Новгорода: «Стремление новгородцев в XI–XII вв. обособиться от власти киевских князей, широкие торговые связи Новгорода  со Скандинавией, использование новгородскими  князьями в борьбе с Киевом наемных  варяжских отрядов (Владимир и Ярослав  в начале их деятельности) – все  это в сочетании с тенденцией избирать себе князя и породило в  новгородском летописании XI–XII вв. вымыслы  о призвании варяжских князей и затем отождествление варягов  с русью». Впоследствии Сильвестр, оправдывая призвание Мономаха в Киев, воспользовался новгородской летописью и внес ее рассказ в отредактированную  им Повесть временных лет. Рыбаков  полагает, что к тому моменту, когда  на Севере славянского мира появились  варяги, в Среднем Поднепровье  уже сложилась Киевская Русь. «Варяги-пришельцы  не овладевали русскими городами, а  ставили свои укрепленные лагеря рядом с ними»⁴³.

     Автор признает реальность Рюрика, но сомневается  в двух других героях легенды –  Синеусе и Труворе, считая их происхождение  анекдотическим. Такое происхождение  «братьев» Рюрика «говорит нам и  о степени достоверности всей легенды в целом. Она сфабрикована, очевидно, из различных преданий и  рассказов, в которых историческая правда сплеталась с вымыслом, окружившим описание событий, происходивших за два столетия до их записи. Источником сведений о Рюрике и его «братьях», вероятнее всего, был устный рассказ какого-нибудь варяга или готландца, плохо знавшего русский язык». Важно отметить, что Рыбаков допускает наличие «исторической правды» в легенде. Но еще более существенно то, что он выделял норманский период в истории Руси, охватывающий три десятилетия (882–911 гг.), когда «власть в Киеве захватил норманнский конунг Олег, ставший на время киевским князем».

     Если  Б. А. Рыбаков рассматривал «призвание Рюрика» как один из возможных  вариантов толкования варяжской  легенды, то А. Н. Кирпичников, И. В. Дубов  и Г. С. Лебедев не видят ему  никакой альтернативы. Исходя из своих  преувеличенных представлений о  Ладоге «как первоначальной столице  Верхней Руси», они именно ладожан  наделяют инициативой «призвания Рюрика», которое, по уверению авторов, будучи «дальновидным» шагом, явилось «хорошо продуманной  акцией, позволяющей урегулировать  отношения практически в масштабах  всей Балтики». По словам Лебедева, историческая канва событий «предания о  варягах» ныне «восстанавливается подробно и со значительной степенью достоверности»⁴⁴. Летописное «сказание о варягах» воспринимается, стало быть, названными учеными как вполне доброкачественный исторический материал, позволяющий воссоздать реальные события конца IX в., пережитые Северной Русью⁴⁵.

     В статье 1970 г., написанной совместно  Л. С. Клейном, Г. С. Лебедевым и В. А. Назаренко, ученые детально осветили характер норманнских древностей на древнерусской территории. Они выработали строго научную и логически последовательную методику определения этнической принадлежности археологических древностей. Анализ археологических материалов выявил, что к IX в. установились первые связи некоторых восточноевропейских племен со скандинавами. На тех же участках волжского и днепровского торговых путей, где в IX в. встречаются лишь отдельные варяжские погребения, в X в. варяги составляли в отдельных местностях не менее 13% населения. Норманны входили даже в состав правящей верхушки Древней Руси, но все же состав скандинавов был весьма неоднородным. А потому можно отбросить представление о «вокняжении» на Руси варяжской династии: это были представители пришлой знати, не имевшие никакой опоры в восточноевропейской среде.

     По  мнению Клейна и его учеников, славяно-варяжские  отношения в IX–XI вв. были значительно  более сложными и охватывали различные  стороны жизни восточноевропейских  племен: это и торговля с Востоком и Западом, и совместные военные  походы, и развитие ремесла, и внутренняя торговля.

     Со  времени этой статьи прошло более  тридцати лет, но систематизация и выявление  норманнских древностей продолжаются. Отдельные находки обнаруживаются в могильниках Ярославского Поволжья, юго-восточного Приладожья, Верхнего Поднепровья. Ведутся и раскопки в Ладоге, на Рюриковом городище под Новгородом, в Новгороде и в Изборске, Белоозере, Ростове, Полоцке – в основных летописных центрах, связанных с  «варяжской» проблемой.

     Варяжское присутствие на древнерусской территории делается все более очевидным. Но при этом становится очевидной и  несостоятельность концепции колонизации  Верхней Руси скандинавами и уже  тем более ее норманнского завоевания. На протяжении столетий русско-скандинавские  отношения раннего средневековья  рассматривались лишь как воздействие  скандинавов на социально-политическое и культурное развитие народов Европы. Но между странами, расположенными по берегам Балтийского моря, существовали тесные экономические, социальные, политические, культурные связи. В них, конечно  же, были вовлечены и славяне, и  скандинавы, и балты, и финны⁴⁶.

     Итак, картина скандинавского присутствия  в Восточной Европе имеет мозаичный, хотя и очень детальный характер. Пока можно сказать лишь одно – назвать варягов создателями Древней Руси нельзя. Но роль внешнего фактора, внешнего импульса, привнесенного скандинавами, исследователям предстоит еще определить⁴⁷.

     Таким образом, в советской историографии  существуют три подхода к известиям  летописи о призвании варягов. Одни исследователи считают их в основе своей исторически достоверными. Другие – полностью отрицают возможность видеть в этих известиях отражение реальных фактов, полагая, что летописный рассказ есть легенда, сочиненная много позже описываемых в ней событий в пылу идеологических и политических страстей, волновавших древнерусское общество конца XI – начала XII вв. Третьи, наконец, улавливают в «предании о Рюрике» отголоски действительных происшествий, но отнюдь не тех, что поведаны летописцем. Кроме того, они говорят и об использовании этого предания в идейно-политической борьбе на грани XI и XII столетий. Последняя точка зрения представляется более конструктивной, чем остальные⁴⁸. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

      III. Современная ситуация

      Новый импульс к обсуждению норманнской  теории дают публикации последнего периода. Исследования А. А. Горского показывают, что «данные археологии бесспорно  указывают на наличие в древнерусской  дружине неславянских компонентов»⁴⁹. Курганские комплексы IX–X вв. свидетельствуют о наличии в древнерусской дружине заметного скандинавского компонента. Варяги участвовали в походах 
Олега и Игоря на Византию, Владимир в борьбе с Ярополком привлекал варяжский наемный отряд, дважды нанимал варягов Ярослав для борьбы за Киев; последний факт участия варяжских наемников в русском войске относится к походу Владимира Ярославовича на Византию в 1043 г⁵⁰. В тоже время подчеркивается: часть попадавших на Русь варяжских дружинников лишь временно включалась в процесс развития на Руси; оседание варяжских дружинников на Руси было особенно частым до конца X в., а с X в. варяги стали нередко после пребывания на Руси уходить на службу в Византию. В целом можно заключить, что из иноэтническиих элементов в древнерусской дружине с конца IX до середины XI вв. преобладал скандинавский, с середины XI в. – тюркский.

      Но  ведь само по себе участие дружинников (в том числе и варягов) в системе государственного и вотчинного управления отмечалось многими исследователями (С. М. Соловьевым, А. Е. Пресняковым и др.). Только одни полагали, что дружинники появились на Руси с варяжскими князьями и до 11 века, что в ней преобладали скандинавы (В. О. Ключевский), а другие, что дружинный элемент не был пришлым, а формировался на месте (М. С. Грушевский). Б. А. Рыбаков считает, что дружины у восточных славян существовали еще в VI–VII вв. И. Я. Фроянов доказывает существования на Руси дружин в IX в., а для более раннего периода – как предположительное⁵¹.

      Дружинная организация – один из важнейших  институтов древнерусского раннефеодального общества, и исследования в этой области могли бы внести определенность в продолжающуюся дискуссию вокруг норманнской теории.

      Сама  эта дискуссия ведется сейчас в спокойных тонах. Этому способствует процесс демократизации в нашей  стране. Началось новое осмысление всей русской истории. Было время, когда  одно только упоминание о норманнах  могло стоить историку жизни. 1987 г. в «Литературной России» была опубликована статья Бронислава Лисина «Откуда был родом Рюрик?». Эта статья показала, что историки, к сожалению, слишком долго зависели от идеологии, от политической ситуации, от коньюктура.

      Происходило это потому, что от ответа на вопрос о варягах зависели, в огромной степени, «великие русские вопросы», и среди них главный – способна ли Россия найти свой путь (русский  путь), или она всегда будет нуждаться  в «рюриках», в толчке из вне, в образце и т. д. И старая полемика между славянофилами и западниками, и современные дискуссии говорят о том, что все вопросы остались открытыми. Проблема варягов достаточно тесно связана с современностью, с историческим выбором России последнего десятилетия. Философы говорят о кризисе менталитета: «мы не можем себя идентифицировать»⁵², понять, определить. Думается, что исторические науки могли бы помочь этой беде. Был Рюрик, были варяги, но ведь не потерялись в историческом пространстве. В конце концов, норманнская тема как-то уравновесится. Свидетельство тому – более взвешенный тон публикаций последних лет. Кажется, наиболее «отъявленные» норманнисты терпят поражение. «Будем свободны в наших представлениях о России» – Д. С. Лихачёв⁵³. «Выйти из тумана мифов о русской истории – выйти при свете досконального знания фактов, фактической истории, не затемненной туманом ложных обобщений». Были варяги. Но почему из этого факта 
(факта – легенды) надо немедленно сделать выводы о безгосударственности русского народа или о его беспомощности? «Сейчас ясно, что князья – варяги выполняли в X–XI вв. роль военных специалистов». Такова точка зрения замечательного человека, олицетворяющего русскую культуру, – Д. С. Лихачёва. В сущности – это самая уравновешенная точка зрения.

      Достаточно  уравновешенной представляется позиция  и С. М. Соловьева, который считает варягов лишь катализатором процесса становления государственности древней Руси, указывая одновременно на то, что не с варягов началась история Руси; до появления варягов Русь прошла длинный путь становления родоплеменной демократии⁵⁴.

      Таким образом, и среди сторонников  норманской теории можно обнаружить широкий диапазон исторических взглядов и исследовательских приемов. Одни – «доверчивые»; они приняли содержащуюся в «Повести» версию, как исторический факт (например – Н. М. Карамзин). Другие – «критики», принимая легенду в целом, стремились определить степень достоверности и полноты указанных в летописи обстоятельств. 
То обстоятельство, что исторический контекст в целом не противоречит возможности призвания скандинавских правителей, заставляет историков пристальнее и систематичнее изучать соотношение легенды с реальностью.

     В современную эпоху вполне доказана научная несостоятельность норманнской теории, объясняющей возникновение Древнерусского государства как результат иноземной инициативы. Однако ее политический смысл представляет опасность и в наши дни. Норманнисты исходят из положения о якобы исконной отсталости русского народа, который, по их мнению, не способен к самостоятельному историческому творчеству. Оно возможно, как они полагают, только под иноземным руководством и по иноземным образцам.