Советско-германские договоры 1939года

Таким образом, советская историография считала подписание договора о ненападении с Германией единственной возможностью избежать войны с Германией и другими странами «Антикоминтерновского пакта» в 1939, когда СССР, по ее мнению, фактически находился в изоляции, не имея союзников.

2.7.2 Версия об экспансионистских мотивах Сталина

Как полагает ряд исследователей, договор стал проявлением экспансионистских устремлений Сталина, который стремился столкнуть Германию с «западными демократиями» и занять позицию «третьего радующегося», а после их взаимного ослабления — советизировать Западную Европу. С.З.Случ, полагающий, что Сталин видел в Германии, прежде всего «естественного союзника» в борьбе с капиталистическим миром, так характеризует договор: «По существу, континентальная Европа еще до начала второй мировой войны была поделена между двумя диктаторами, представлявшими на международной арене модели во многом схожего поведения — политический гангстеризм нового типа, различавшиеся разве что масштабами и степенью лицемерия».[4]

2.7.3 Версия имперских мотивов Сталина

Эта точка зрения объясняет действия Сталина исключительно прагматически-имперскими соображениями. Согласно ей, Сталин некоторое время выбирал между Германией и «демократиями», но, столкнувшись с недобросовестностью последних, предпочёл остаться в стороне от войны и воспользоваться выгодами от «дружбы» с Германией, прежде всего, утвердив политические интересы СССР в Восточной Европе. Такое мнение высказал уже Уинстон Черчилль непосредственно после подписания Договора.

Как полагает профессор истории Ирландского университета Джеффри Робертс[5], политика СССР заключалась в том, чтобы на основе соглашения с Германией добиться ограниченной сферы влияния, которая позволила бы гарантировать первоочередные потребности безопасности страны, удержать страну от втягивания в войну и ограничить экспансию Германии на восток.

Следует заметить, что многие историки полагают, что Англия и Франция, не имели своей целью направление агрессии Германии на восток Европы.

3 Германо-Советский договор о дружбе и границе

Германо-Советский Договор о дружбе и границе — договор между Нацистской Германией и Советским Союзом от 28 сентября 1939 года, подписанный после совместного вторжения в Польшу. Он был подписан Риббентропом и Молотовым, министрами иностранных дел Германии и Советского Союза соответственно. Он являлся логическим продолжением Пакта Молотова-Риббентропа, подписанного 23 августа того же года.

Тем самым существенно упростились условия для вооруженного нападения одной стороны на другую, в том числе и внезапного.

Когда Вермахт наступал на Польшу немцы заняли Люблинское воеводство и восточную часть Варшавского воеводства, территории которых в соответствии с Пактом Молотова - Риббентропа находились в сфере интересов Советского Союза. Для того чтобы компенсировать Советскому Союзу эти потери был составлен секретный протокол к этому договору, в соответствии с которым Литва, за исключением небольшой территории Сувалкийского района, переходила в сферу интересов СССР. Этот обмен позволил Советскому Союзу занять Литву 15 июня 1940 года и основать Литовскую ССР.

4 Вопрос о вступлении СССР во вторую мировую войну.

Взгляды через годы.

В обширной западной историографии советско-германских отношений в период между 23 августа 1939 г. и 22 июня 1941 г. вопрос о вступлении СССР во Вторую мировую войну практически не рассматривался, его считали совер­шен­но ясным. Как правило, речь шла о партнерстве и кооперации между СССР и Третьим рейхом, о поддержке СССР Германии и даже об их союзниче­ских отношениях после начала Второй мировой войны. В отдельных работах собы­тия 17 сентября 1939г. квалифицируются как наступательная война против Польши со стороны СССР, постоянно упоминается экспансионизм советской внешней политики, но при этом нейтралитет СССР во Второй мировой войне вплоть до 22 июня 1941 г.

Совершенно иную картину можно сегодня наблюдать в российской исто­риче­ской науке. Традиционное, к счастью теперь уже не единственное, направ­ление в историо­графии внешней политики СССР, не будучи в состоянии пол­ностью игнорировать уже опубликованные документы, пытается втиснуть тем или иным образом эти новые данные в прокрустово ложе печально извест­ной исторической справки "Фальси­фикаторы истории"[6], не брезгуя при этом обвине­ниями в адрес всех несогласных с ним в дискредитации "славного про­шлого" Советской страны, забвении ее интере­сов. Вот как, например, изобра­жает события середины сентября 1939 г. автор мно­гих книг о внешней поли­тике СССР В.Я. Сиполс: "... Берлин пытался представить события в Польше как совместную акцию Германии и СССР. В Кремле же имели в виду предпринять в Польше определенные меры не совместно с Германией, а фак­тически против нее. ...Советские войска перешли польскую границу и начали освобождение ук­раинских и белорусских земель, захваченных Польшей в 1920 г."[7]

В связи с 60-летием начала Второй мировой войны эти события вновь оказались в поле зрения российских историков-традиционалистов, опять попы­тавшихся оправ­дать действия советского руководства в отношении Польши в середине сентября 1939 г. Так, О.А. Ржешевский полагает, что "СССР после вторжения Германии в Польшу и ее фактического разгрома ввел свои войска на польскую территорию Западной Украины и Западной Белоруссии..."[8]. При этом он следующим образом объясняет эти действия: "...Мы возвращали территории, которые ранее принад­лежали царской России", к тому же, "с юридической точки зрения, воссоединение было проведено достаточно корректно..."

Позиция традиционного направления в современной российской историо­графии пользуется поддержкой официальных кругов, о чем свидетельствует за­явление МИД России для печати в связи с 60-летием событий 17 сентября 1939 г., в котором, в частности, говорится: «Не оправдывая действия сталинского режима на между­народной арене, нельзя в то же время не видеть, что в тот сложный период они были продиктованы не столько стремлением захвата чу­жих территорий, сколько необхо­димостью обеспечения безопасности страны. Утверждения официальной Варшавы, а также некоторых ее представителей за рубежом о том, что 17 сентября была совершена "агрессия бывшего СССР про­тив Польши" не имеют подтверждения в международно-правовых документах и не могут быть приняты»[9].

Еще одним из приемов традиционного направления, заимствованных из советской историографии, является полное умолчание о тех или иных "неудоб­ных" исторических событиях, в частности, таких как нападение СССР на Польшу в сентябре 1939 г.

Нетрадиционное направление в российской историографии советской внешней по­литики второй половины 1930 - начала 1940-х гг., в основе работ которого лежит не исправление старых схем, а фактически изучение заново всех составляющих компо­нентов и сущностных элементов этой политики, все еще неоднозначно оценивает роль СССР на начальном этапе Второй мировой войны. Первым среди российских историков подверг сомнению, казалось бы, до того времени аксиоматичное положение советской историографии о нейтра­литете СССР вплоть до 22 июня 1941 г. М.И. Семиряга[10]. Однако даже он спустя почти десять лет пишет лишь о том, что «тезис о "полном нейтралитете" СССР весьма уязвим»[11]. Большинство представите­лей этого направления и близкие к нему историки, характеризуя действия советского руководства на международ­ной арене в сентябре 1939 г., в основном дают достаточно схожие оценки, от­личающие­ся лишь в деталях, хотя иногда и немаловажных. Так, если Л.И. Гинцберг пишет, что "17 сентября Красная армия, реализуя достигнутую ранее договоренность, вступила на территорию Польши и оккупировала Западную Украину и Западную Белоруссию"[12], то А.О. Чубарьян считает, что результатом действий Советского Союза 17 сентября, формально остававшегося нейтраль­ным, стало присоединение восточной части польских территорий к Украине и Белорус­сии[13]. Определенно дальше в своих выводах идет Н.С. Лебедева, утвер­ждающая, что, "вводя без объявления войны части Красной Армии на террито­рию Польши, санкционируя боевые действия против ее армии, сталинское ру­ководство тем самым нарушило" ряд советско-польских и международных со­глашений, подписанных СССР[14].

Пестрая, все более поляризующаяся и далеко не свободная от идеологи­ческих компонентов картина, сложившаяся в российской историографии внеш­ней политики СССР конца 1930-х гг., побуждает еще раз обратиться к ключе­вым аспектам гер­мано-советских отношений сентября-декабря 1939 г. и роли СССР в начавшейся Второй мировой войне. Хотя именно на первые месяцы сотрудничества пришелся пик отношений между Москвой и Берлином, уже в это время выявились несовпадения в характе­ре, степени и времени заинтересованности руководства двух стран друг в друге.

Крупной политико-пропагандистской акцией явилось выступление Моло­това на сессии Верховного совета СССР 31 августа. Недвусмысленно поддер­жав внешнюю политику Германии, глава советского правительства заявил на весь мир: "Сегодня ... мы перестали быть врагами" и заверил депутатов, а еще в большей степени тех, кто с напряженным вниманием ждал его речи за рубежом и прежде всего в Берлине: "...Договор о ненападении между СССР и Германией является поворотным пунктом в истории Европы, да и не только Европы". И в этом он, несомненно, был прав. На следующий день, произнося речь в рейхс­таге в связи с нападением на Польшу, Гитлер выразил свое полное удовлетво­рение по поводу этих высказываний, заявив, что он "может присоединиться к каждому слову, прозвучавшему в речи русского народного комиссара ино­странных дел Молотова".

Неудивительно, что уже с 3 сентября германское руководство стало ока­зывать все возрастающее давление на Кремль, чтобы побудить советское руко­водство ускорить согласованное с Риббентропом вторжение Красной армии на территорию Польши с востока. Это, отмечал Риббентроп, "освободит нас от необходимо­сти уничтожать остатки польской армии, преследуя их вплоть до русской границы", что, в свою очередь, "было бы не только облегчением для нас, но также соответствовало бы духу Московских соглашений и советским интересам".

Темпы наступления вермахта в Польше стали неожиданностью для совет­ского руководства, стремившегося прежде всего по политическим соображе­ниям оттянуть начало наступления Красной армии, к которому она активно го­товилась уже с начала сентября. Только с 11 сентября в советских газетах нача­лась антиполъская кампания. Параллельно с ней шли интенсивные консульта­ции между Москвой и Берлином по согласованию мотиваций действий совет­ского руководства, чтобы "так или иначе, оправдать перед внешним миром свое нынешнее вмешательство".

Когда Шуленбург 14 сентября известил германский МИД об ожидаемом в бли­жайшие дни выступлении Красной армии, речь уже не шла о дипломатиче­ском маневре со стороны Кремля с целью в очередной раз оттянуть свое уча­стие в гер­мано-польской войне. Именно в этот день Сталин принял решение о нападении 17 сентября на Польшу, чтобы "молниеносным ударом разгромить противостоящие войска противника". Получив это сообщение, Риббентроп предложил "публикацию совместного коммюнике" "с целью политической поддержки выступления советской армии". Сталин же не желал этого, и потому Молотов 16 сентября отклонил предложение рейхсминистра. Однако спустя два дня Риббентроп вновь возвращается к этому вопросу, после чего принимается согласованный вариант коммюнике, но уже в сталинской редакции.

В опубликованном 19 сентября в советской и германской печати совме­стном ком­мюнике говорилось не о решениях правительств двух государств в отношении Поль­ши, а о задачах и целях "советских и германских войск, дейст­вующих в Польше", и указывались конкретные носители "мира и спокойствия" на оккупированной терри­тории - вермахт и Красная армия, - в задачу которых входило "восстановить в Поль­ше порядок и спокойствие" и "помочь населению Польши переустроить условия своего государственного существования"[15].

В действительности политические и военные цели национал-социалисти­ческого и советского руководства в отношении Польши полностью совпали, Гитлер, выступая 22 августа 1939 г, перед верхушкой командования вермахта, обозначил цель: уничто­жение Польши, "Речь идет не о достижении какого-то определенного рубежа или новой границы, а об уничтожении врага". В свою очередь Сталин в беседе с гене­ральным секретарем исполкома Коминтерна Г, Димитровым 7 сентября 1939 г, зая­вил: "Уничтожение этого государства в ны­нешних условиях означало бы одним буржуазным фашистским государством меньше! Что плохого было бы, если бы в результате разгрома Польши мы рас­пространили социалистическую систему на новые территории и население".

Для осуществления этой акции были сосредоточены крупные силы, пре­восходившие по мощи все Войско Польское. Входившая в состав Украинского и Белорусского фронтов группировка состояла из 28 стрелковых и 7 кавалерий­ских дивизий, 10 танковых бригад и 7 артиллерийских полков резерва Главного коман­дования. В ней в общей сложности насчитывалось более 466 тыс, чело­век, около 4 тыс. танков, свыше 5,5 тыс. орудий и 2 тыс. самолетов. Вся эта ар­мада была приведена в действие на рассвете 17 сентября приказами Главного командования Красной армии, сочетавшими в себе заведомую ложь при моти­вации предстоящих действий с четким формулированием конкретной задачи войскам. Так, в приказе вой­скам Белорусского фронта, с одной стороны, гово­рилось о необходимости "содейст­вовать восставшим рабочим и крестьянам Бе­лоруссии и Польши в свержении ига помещиков и капиталистов и не допустить захвата территории Западной Белоруссии Германией", а с другой - "уничтожить и пленить вооруженные силы Польши, дейст­вующие восточнее литовской гра­ницы и линии Гродно, Кобрин".

25 сентября линия, разграничивавшая советскую и германскую сферы ин­тересов, проходила еще через пригород Варшавы, как это было согласовано в ходе первого визита Риббентропа в Москву. Поэтому боевые задачи Красной армии простирались вплоть до польской столицы, о чем свидетельствовал из­данный в этот день приказ командующего Белорусским фронтом. В нем указы­валось: "При движении армии с достигнутого рубежа... на запад - на террито­рии, оставляемой германской армией, возможно, что поляки будут рассыпав­шиеся части собирать в отряды и банды, ко­торые совместно с польскими вой­сками, действующими под Варшавой, могут оказывать нам упорное сопротив­ление и местами наносить контрудары".