Отречение Николая II и падение монархии в России

2 марта 1917 года, вторая половина дня. Прибытие представителей Госдумы

Отречение от престола императора Николая II. 2 марта 1917 года Машинопись. 35 х 22. В правом нижнем углу карандашом подпись Николая II: Николай; в левом нижнем углу черными чернилами поверх карандаша заверительная надпись рукой В. Б. Фредерикса: министр императорского двора генерал-адъютант граф Фредерикс.

Заголовок к отречению  Николая II, написанный на отдельном  листке бумаги В. Д. Набоковым во время первого заседания Временного правительства.^[21]

В это время Рузскому сообщают, что в Псков выдвинулись  представители Государственной  Думы А. И. Гучков и В. В. Шульгин. В 15-10 об этом сообщено Николаю II. Ещё перед отправлением во Псков, около 4 утра революционные солдаты убивают ехавшего с Гучковым в одном автомобиле князя Вяземского.

Когда Родзянко пытается согласовать поездку к царю с  Петросоветом, представители Петросовета требуют ехать только с председателем исполкома Петросовета Чхеидзе Н. С. и батальоном солдат, так что депутаты Думы решают действовать самостоятельно.^[22]

Царь спрашивает личного врача Фёдорова С. П. искренне ответить, возможно ли излечение наследника, на что получает ответ, что «чудес в природе не бывает», и что в случае отречения наследнику, скорее всего, придётся жить в семье регента. После этого Николай приходит ко второму решению — отречься сразу и за своего сына, с тем, чтобы оставить его с собой. Формально решение отречься за наследника было незаконным, и нарушало коронационный манифест Павла I от 5 апреля 1797 г., который предусматривал, что царствующее лицо имеет право отрекаться от престола только само за себя, а не за своих наследников.

Представители Думы прибывают в царский поезд  в 21⁴⁵. Перед их прибытием генерал Рузский получает сведения, что к царскому поезду движутся высланные из Петрограда «вооружённые грузовики» с революционными солдатами.

По свидетельству  полковника Мордвинова А. А., Шульгин сообщил ему о сильных трениях Госдумы с Петросоветом: «В Петрограде творится что-то невообразимое, мы находимся всецело в их руках и нас наверно арестуют, когда мы вернемся».

Гучков сообщил Николаю II, что существует опасность распространения беспорядков на войска, находящиеся на фронте, и что войска Петроградского гарнизона перешли на сторону восставших немедленно. На сторону революции, по словам Гучкова, перешли подразделения Собственного Конвоя, и остатки лояльных частей в Царском Селе, выславшие к восставшим солдатам своих представителей с просьбой «выдать удостоверение, что они также участвовали в движении». Выслушав его, царь сообщает, что уже принял решение отречься за себя и за сына.

2 (15) марта в 23⁴⁰ (в документе время подписания было указано царём, как 15 часов — время принятия решения) Николай передал Гучкову и Шульгину Манифест об отречении, который, в частности, гласил: «<…> Заповедуем брату нашему править делами государства в полном и нерушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу. <…>». Гучков и Шульгин предлагают формулировку «всенародную присягу», царь исправляет на «ненарушимую».

Гучков и Шульгин также просили Николая II подписать два указа: о назначении князя Г. Е. Львова главой правительства и великого князя Николая Николаевича верховным главнокомандующим; бывший император подписал указы, указав в них время 14 часов^[23]. Царь проставил время отречения, как 15⁰⁰, с тем, чтобы не создалось впечатление, что отречение произошло под давлением делегатов Думы; время указов о назначении 14⁰⁰ появилось, чтобы формально они имели законную силу, как сделанные до момента отречения.

Весь протокол беседы Николая II с представителями Думы зафиксирован начальником походной канцелярии генералом Нарышкиным под  названием «Протокол отречения».

По окончании аудиенции Гучков вышел из вагона, и крикнул в толпу:

В Викитеке есть тексты по теме 
Манифест об отречении Николая II

После этого Николай  записывает в своём дневнике: «Утром пришёл Рузский и прочёл свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, так как с ним борется соц-дем партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 2½ ч. пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с которыми я поговорил и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжёлым чувством пережитого. Кругом измена, и трусость, и обман!».

Умеренно правая московская газета^[25] 4 марта так передавала слова императора Гучкову и Шульгину: «Я всё это обдумал, — сказал он, — и решил отречься. Но отрекаюсь не в пользу своего сына, так как я должен уехать из России, раз я оставляю Верховную власть. Покинуть же в России сына, которого я очень люблю, оставить его на полную неизвестность я ни в коем случае не считаю возможным. Вот почему я решил передать престол моему брату, великому князю Михаилу Александровичу».^[26]

3—5 марта 1917 года. Отречение великого князя Михаила Александровича

Отказ от престола великого князя Михаила Александровича

Заголовок к отказу от принятия престола Вел. Кн. Михаила Александровича, написанный на отдельном листке бумаги В. Д. Набоковым во время первого заседания Временного правительства.

В ночь со 2 на 3 марта 1917 года царский поезд отбывает в  Могилёв в два часа ночи. Перед  отъездом Николай отправляет великому князю Михаилу Александровичу телеграмму: «Его Императорскому Величеству МИХАИЛУ. Петроград. События последних дней вынудили меня решиться бесповоротно на этот крайний шаг. Прости меня, если огорчил тебя и что не успел предупредить. Останусь навсегда верным и преданным братом. Возвращаюсь в Ставку и оттуда через несколько дней надеюсь приехать в Царское Село. Горячо молю Бога помочь тебе и твоей Родине. НИКИ»

Гучков и Шульгин отбывают в Петроград в три часа ночи, заранее сообщив правительству телеграфом текст трёх принятых документов. В 6 утра временный комитет Госдумы связался с великим князем Михаилом Александровичем, находившемся в это время на квартире князя Путятина, сообщив ему об отречении уже бывшего императора в его пользу.

Во время встречи  утром 3 марта с великим князем Михаилом Александровичем Родзянко заявляет о том, что в случае принятия им престола немедленно разразится новое восстание, и следует передать рассмотрение вопроса о монархии Учредительному собранию. Его поддерживает Керенский А. Ф., против выступает Милюков П. В., заявивший, что «правительство одно без монарха… является утлой ладьей, которая может потонуть в океане народных волнений; стране при таких условиях может грозить потеря всякого сознания государственности и полная анархия раньше, чем соберется Учредительное Собрание. Временное правительство одно без него не доживет». Сгоряча Милюков предлагает всем монархическим силам сгруппироваться в Москве, однако перспектива гражданской войны крайне пугает всех присутствующих.

Выслушав представителей Думы, великий князь потребовал разговора  с Родзянко М. В. наедине, и спросил, может ли Дума гарантировать его личную безопасность. После заявления Родзянко, что не может, великий князь Михаил согласился подписать отказ от престола до созыва Учредительного Собрания.

Для составления  текста документа В. Д. Набоковым был вызван на квартиру князя Путятина на Миллионной юрист Б. Э. Нольде. Текст акта 3 марта был составлен совместно Нольде, Набоковым и В. В. Шульгиным, с поправками самого Великого князя и переписан начисто рукой В. Д. Набокова, после чего подписан Михаилом Александровичем. При подписании, кроме Набокова, Нольде и Шульгина, присутствовали Г. Е. Львов, Родзянко и Керенский.^[27] Акт 3 марта был особенно важен, так как он был единственным документом, легализовывавшим власть самочинно сформированного Временного Правительства.

Находившийся в  царском поезде полковник Мордвинов  А. А. так описывает свою беседу с  царём 3 марта в 16-30:^[20]

Государь шел  так же молча, задумавшись, уйдя глубоко  в себя. Он был такой грустный, ему было так «не по себе»… —  Ничего, ваше величество, — сказал я, — не волнуйтесь очень, ведь вы не напрашивались на престол, а, наоборот; вашего предка, в такое же подлое время приходилось долго упрашивать и, только уступая настойчивой воле народа, он, к счастью России, согласился нести этот тяжелый крест… нынешняя воля народа, говорят, думает иначе… что ж, пускай попробуют, пускай управляются сами, если хотят. Насильно мил не будешь, только что из этого выйдет. Государь приостановился. — Уж и хороша эта воля народа! — вдруг с болью и непередаваемой горечью вырвалось у него. Чтобы скрыть свое волнение, он отвернулся и быстрее пошел вперед. Мы молча сделали ещё круг. — Ваше величество — начал опять я — что же теперь будет, что вы намерены делать? — Я сам ещё хорошо не знаю — с печальным недоумением ответил государь — все так быстро повернулось… на фронт, даже защищать мою родину, мне вряд ли дадут теперь возможность поехать, о чём я раньше думал. Вероятно буду жить совершенно частным человеком. Вот увижу свои матушку, переговорю с семьей. Думаю, что уедем в Ливадию. Для здоровья Алексея и больных дочерей это даже необходимо, или может в другое место, в Костромскую губернию, в нашу прежнюю вотчину. — Ваше величество — с убеждением возразил я — уезжайте возможно скорее заграницу. При нынешних условиях даже в Крыму не житье. — Нет, ни за что. Я не хотел бы уехать из России, я её слишком люблю. Заграницей мне было бы слишком тяжело, да и дочери и Алексей ещё больны.

Другим чином  свиты, с которым царь также поделился  своими мыслями о только что произошедшем отречении, был флигель-адъютант Лейхтенбергский Н. Н., во время событий дежуривший при монархе.

Днём 3 марта Гучков и Шульгин прибывают в Петроград. На Варшавском вокзале их встречает толпа революционных рабочих. Когда Гучков пытается провозгласить в железнодорожных мастерских здравицу в честь «императора Михаила», рабочие приходят в ярость, и едва не линчуют обоих депутатов. Они требуют уничтожить манифест об отречении Николая II, арестовать царя, и провозгласить республику.

3 марта уже бывший  царь узнал об отказе великого  князя Михаила Александровича  от престола, записав в дневнике «Оказывается, Миша отрекся. Его манифест кончается четырёхвосткой [всеобщее, равное, прямое и тайное голосование] для выборов через 6 месяцев Учредительного Собрания. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость! В Петрограде беспорядки прекратились — лишь бы так продолжалось дальше». Он составляет второй вариант манифеста об отречении, опять в пользу сына. Генерал А. И. Деникин утверждал в своих воспоминаниях, что 3 марта в Могилёве Николай заявил генералу Алексееву:

— Я передумал. Прошу вас послать эту телеграмму в Петроград. На листке бумаги отчётливым почерком государь писал собственноручно о своём согласии на вступление на престол сына своего Алексея… Алексеев унёс телеграмму и… не послал. Было слишком поздно: стране и армии объявили уже два манифеста. Телеграмму эту Алексеев, «чтобы не смущать умы», никому не показывал, держал в своём бумажнике и передал мне в конце мая, оставляя верховное командование.^[28]

3 марта в 14-30 командующий Черноморским флотом  адмирал Колчак А. В. отправляет телеграмму начальнику Морского штаба при Верховном Главнокомандующем адмиралу Русину: «Секретная. Для сохранения спокойствия нахожу необходимым объявить вверенным мне флоту, войскам, портам и населению, кто в настоящее время является законной верховной властью в стране — кто является законным правительством и кто верховный главнокомандующий. Не имея этих сведений, прошу их мне сообщить. До настоящего времени в подчиненных мне флоте, войсках, портах и населении настроение спокойное».

4 марта Командующий  Гвардейским кавалерийским корпусом  отправляет в Ставку начальнику  штаба Верховного Главнокомандующего  телеграмму «До нас дошли сведения о крупных событиях. Прошу Вас не отказать повергнуть к стопам Его Величества безграничную преданность Гвардейской кавалерии и готовность умереть за своего обожаемого Монарха. Хан Нахичеванский». В ответной телеграмме Николай сообщил: «Никогда не сомневался в чувствах гвардейской кавалерии. Прошу подчиниться Временному правительству. Николай»^[29]. По другим сведениям, эта телеграмма была отправлена ещё 3 марта, и генерал Алексеев так и не передал её Николаю. Существует также версия, что данная телеграмма была отправлена без ведома хана Нахичеванского его начальником штаба, генералом бароном Винекеном^[30]. По противоположной версии телеграмма, наоборот, была отправлена ханом Нахичеванским после совещания с командирами частей корпуса.

Другая широко известная  телеграмма поддержки была отправлена командующим 3-м конным корпусом Румынского фронта генералом Келлером Ф. А. («Третий конный корпус не верит, что Ты, Государь, добровольно отрёкся от престола. Прикажи, Царь, придём и защитим Тебя»). Неизвестно, дошла ли эта телеграмма до царя, но она дошла до командующего Румынским фронтом, приказавшего Келлеру сдать командование корпусом под угрозой обвинения в государственной измене.^[31]

4 марта генерал  Алексеев безуспешно пытается  убедить Гучкова не публиковать Приказ № 1 Петросовета, так как он ведёт к полному разложению армии.

Единственное, что  остается, это немедленно дать разрешение офицерам вне службы носить штатское платье. Только это и поможет им иногда избавляться от произвола  и наглости революционных солдат.