Мало кто из тогдашних инакомыслящих
(в смысле антибюрократических
настроений) коммунистов осознавал
глубокую органическую
зависимость между антидемократическим
устройством Советского государства
и ограничением внутрипартийной
демократии. Не изменил своего
отношения к данному вопросу
и В.И. Ленин. В своих последних
статьях и письмах он лишь
высказывался за сохранение
“устойчивости” руководящей
партийной группы при
помощи увеличения количества
голосов ЦК РКП(б) до 50-100 человек,
чтобы, по его словам, “конфликты
небольших частей ЦК” не
получили “слишком непомерное
значение для всех судеб
партии”. Столь же “аппаратные”
по своему характеру меры
предлагаются В.И. Лениным
в отношении борьбы
с бюрократизмом. Задуманная
им реорганизация Рабоче-Крестьянской
Инспекции в орган совместного
партийно-государственного контроля,
даже при самом удачном
подборе работников, не идет
ни в какое сравнение с
преимуществами демократического
контроля самого общества
(через парламент, свободу
печати и т.д.) над исполнительной
властью.
В осенние же месяцы 1923 г. по
всей стране происходят ни
доселе, ни после невиданные
в Советском Союзе массовые
выступления рабочих в
защиту своих экономических
интересов. В октябре
месяце в стачках приняли
участие 165 тыс. рабочих. Обращает
на себя внимание и тот
факт, что организаторами стачек
в ряде случаев были члены
РКП(б), объединившиеся в нелегальные
группы “Рабочее дело” и “Рабочая правда”
в количестве до 200 и более постоянных
членов, не считая сочувствующих.
Не случайно одним из пунктов
сентябрьского (1923 г.) Пленума
ЦК РКП(б) стал вопрос
о деятельности нелегальных группировок
в партии, с докладом по
которому выступил “шеф” ВЧК-ГПУ
Ф.Э. Дзержинский. В своем
горячем, но крайне сбивчивом выступлении,
он указывал, что “основной причиной,
вызывающей у рабочего класса
оппозиционные настроения по
отношению к Советскому государству,
является оторванность партии от
низовых ячеек и низовых
ячеек - от масс. У нас, - продолжал
он, - есть хорошая связь - это связь
бюрократическая; стол знает, что
где-то знают, но чтобы мы сами
знали, чтобы секретарь (ячейки) знал
- этого нет. Слишком уж многие
коммунисты увлеклись своей хозяйственной
работой, увлеклись мелочами,
аксессуарами политической работы:
празднествами знаменами, значками...”.
Взгляд Дзержинского на внутрипартийное
положение, конечно, скользил
по поверхности аппаратно-бюрократического
естества партийного организма,
высвечивая в нем
достойные анекдота случаи
бюрократического “комчванства”.
Назвать проблему такой, какова
она на самом деле, означало
бы поставить под удар руководящую
партийную группу в лице
Г.Е. Зиновьева, Л.Б. Каменева
и И.В. Сталина, захватившую
в отсутствие В.И. Ленина контроль
за деятельностью партийно-государственного
аппарата, а потому и
ставшую ответственной за
неэффективность его работы.
Решиться на критику
“тройки” мог только стоящий
не ниже по рангу и
авторитету член высшего политического
руководства, в меньшей мере
с аппаратными манипуляциями
по подбору и расстановке
кадров, наделением должностных
полномочий и привилегий
и т.п. Не удивительно,
что на роль неформального
лидера антибюрократической
оппозиции внутри партии
история вознесла члена
Политбюро ЦК РКП(б) и председателя
Реввоенсовета Советской республики
Л.Д. Троцкого, у которого к
тому времени, кроме перечисленных
объективных качеств, были
и личные “обиды” на
“тройку” ввиду ее
стремления “подмочить” его
репутацию.
Однако, консолидировавшаяся вокруг
Л.Д. Троцкого оппозиция не
сумела противопоставить правительственной
программе выхода из экономического
кризиса сколь-нибудь обстоятельно
проработанной альтернативы.
Выступление Осинского, Преображенского,
Пятакова и В. Смирнова
с “экономической” резолюцией
оппозиции в конце декабря
1923 г. не встретило сколь-нибудь
заметной поддержки, ибо они
настаивали на роли директивного
планирования “сверху”, при
наличии свободно устанавливаемых
государственными трестами оптовых
цен для “достижения
наибольшей прибыли”.
Требование либерализации монополии
внешней торговли для открытия
советского рынка дешевым
заграничным промышленным товарам
(так называемая “торговая
интервенция”) сочеталась с требованием
ужесточения кредитной монополии
и отсрочки завершения финансовой
реформы. Данные противоречия
были не случайными, ибо
в экономической платформе
оппозиции нашли определенное
компромиссное решение идеи сторонников
свободной торговли (Н. Осинский,
В.М. Смирнов) и директивного
планирования (Г.Л. Пятаков
и Е.А. Преображенский). Как
первая, так и вторая идеи,
чтобы завоевать право
на существование, нуждались
хотя бы в минимальной
внутрипартийной демократии. Но,
с другой стороны, обе эти
идеи были неприемлемыми
для приверженцев бюрократических
методов управления, поскольку
жесткое директивное планирование
требовало от партийно-хозяйственного
аппарата высокой ответственности,
а свободная торговля, напротив,
превращала его функции в излишние.
Дискуссия о партстроительстве
и об очередных задачах
экономической политики партии
завершилась в январе 1924
г. на 13-й Всероссийской
партконференции. Оппозиция
потерпела и в том,
и в другом вопросе
сокрушительное поражение. Партийный
аппарат охотно включил
в лексикон своих политических
кампаний слова: “рабочая демократия”,
“внутрипартийная демократия”,
“экономическая смычка города
и деревни”, “неуклонное
возрастание роли планового начала
в управлении экономикой”,
- благо, что за этими
словами не стояло напряжение
организационной деятельности,
подхлестываемого свободной критикой
со стороны “низов”. Антибюрократически
настроенная часть “верхов”
в лице оппозиции Л.Д.
Троцкого и его немногочисленных
сторонников, оставшись изолированными
от низов, неизбежно должна
была выродиться в политическую
клику, подтверждавшую свою лояльность
к “аппарату” тогда, когда
политическая и экономическая
ситуация в стране стабилизировалась,
и, напротив, при малейшем
ухудшении этой ситуации,
стремившуюся еще и еще раз
пытать счастье в борьбе
за власть. Подтверждением
этому являются “покаянные”
речи Троцкого и других
оппозиционеров на XIII съезде РКП(б)
в мае 1924 г. “Если партия, -
говорил Троцкий, - выносит решение,
которое тот или другой из
нас считает решением несправедливым,
то он говорит: справедливо
или не справедливо, но это
моя партия, и я несу последствия
за ее решения до конца”.
На протяжении 1924 г. правящая верхушка
РКП(б) срывала политический
капитал с критики взглядов
Л.Д. Троцкого и его сторонников
по проблемам партийного
строительства, экономической
политики и даже
истории Коммунистической партии
и Октябрьской революции. В
начале 1924 г. Л.Д. Троцкий
опубликовал знаменитые “Уроки
Октября”, где он на
примерах потерпевшей поражение
германской революции
прозрачно намекал на
“оппортунистические” поступки
Зиновьева, Каменева, Рыкова
и Сталина во время вооруженного
восстания в октябре 1917 г. и
возносил собственную роль
в этих достопамятных событиях.
В ответ на этот выпад
партийный аппарат организовал
мощную пропагандистскую кампанию
в партийной и советской
печати. В вышедших в свет
многочисленных статьях и
брошюрах указывалось на “небольшевистское”
политическое прошлое Л.Д.
Троцкого, подчеркивались его
ошибки в период заключения
Брестского мирного договора
с Германией, в период дискуссии
“о профсоюзах”, и, конечно
в период дискуссии 1923 г.
по вопросам партийного строительства
и экономической политики. Из
набора всех этих ошибок и
прегрешений складывалась
довольно любопытная
схема политической эволюции
автора “Уроков Октября”,
который, согласно ей, оказался
большевиком поневоле, принявшим
Октябрьскую революцию за
подтверждение своей теории “перманентной
революции”. Как бывший меньшевик
Л.Д. Троцкий, естественно,
принижал роль партийного
аппарата и необходимость
строгой партийной дисциплины,
а как “перманентник”
- недооценивал революционных
возможностей крестьянства,
способности его средних
слоев в союзе с
пролетариатом бороться
за построение социалистического
общества.
Сами организаторы кампании дискредитации
Л.Д. Троцкого, конечно, ни на
йоту не верили в правдивость
указанной схемы. По словам
одного из ее организаторов
М.М. Лашевича, “мы сами выдумали
этот “троцкизм” во время
борьбы против Троцкого”. То
же самое признавал и
Г.Е. Зиновьев: “... была борьба
за власть, все искусство
которой состояло в том,
чтобы связать старые разногласия
с новыми вопросами. Для
этого и был выдвинут
“троцкизм”.
Посредством идейной борьбы
с “троцкизмом” правящая
верхушка Коммунистической партии
не только добивалась фактического
отстранения Троцкого от участия
в выработке основных направлений
внутренней и внешней политики,
но и попутно решила для
себя два важных вопроса. Во-первых,
была подготовлена идеологическая
почва для теоретического
обоснования более серьезных
экономических уступок крестьянству
(поскольку политические воззрения
Троцкого трактовались ею
как “антикрестьянские”).
Во-вторых, правящая верхушка РКП(б),
действуя вопреки Уставу
партии, оформила свою политическую
гегемонию над партией
созданием в августе 1924
г. так называемой “семерки”
- нелегальной фракции
Центрального Комитета, члены
которой (Г.Е. Зиновьев,
Л.Б. Каменев, И.В. Сталин,
Н.И. Бухарин, М.П. Томский,
А.И. Рыков и В.В. Куйбышев)
были связаны определенной
дисциплиной.
Переход
к НЭПу был вынужденной мерой.
Во-первых, к началу 20-х годов расчеты
большевиков на мировую революцию
не оправдались: надо было любыми способами
просто выжить. Опираться дальше только
на государственное принуждение
было невозможно. Об этом свидетельствовали
такие важнейшие народные выступления,
как восстание в Тамбовской губернии
(«антоновщина») и «мятеж» моряков
в Кронштадте.
Первые
шаги к НЭПу осуществлялись под руководством
Ленина. На X съезде РКП (б) (март 1921 г.) принимается
решение о замене продразверстки продовольственным
налогом, Это была значительная уступка
крестьянству. Теперь оно должно было
платить вместо продразверстки продналог.
Крестьяне получили право свободно сбывать
оставшуюся в их распоряжении продукцию.
Целью
НЭПа, по замыслам Ленина, должен быть
союз рабочего класса и крестьянства,
их «смычка», а средством — экономические
реформы. С 1921 г. по 1925 г. проводится ряд
мер по либерализации экономической
деятельности. Среди них: 1) замена продразверстки
продналогом; 2) введение свободной торговли;
3) денационализация, т.е. передача в частную
собственность мелкой и средней промышленности;
4) перевод государственной промышленности
на рыночные основы; 5) воссоздание банковской
системы; 6) проведение денежной реформы;
7) снятие запрета на аренду земли и наем
рабочей силы на селе; 8) допущение в Советскую
Россию иностранного капитала и создание
смешанных предприятий.
Все
это в сочетании с такими факторами,
как твердый политический режим,
который обеспечивал политическую
стабильность, централизованное перераспределение
прибыли из легкой и пищевой промышленности
в убыточную тяжелую и транспорт,
неэквивалентный обмен с деревней,
отказ выплачивать дореволюционную
задолженность привели к тому,
что с 1921 по 1927 гг. темпы прироста
промышленной продукции были довольно
высокими.
В
1921 г. они составили 42,1%; в 1922 г. — 30,7%;
в 1923 г. — 62,9%% в 1924 г. —16,4%;. в 1925 г. — 66,1%;
в 1926 г. — 43,2%; в 1927 г. —13,3%.
Но
чем дальше страна продвигалась по
пути НЭПа, тем труднее становилось
поддерживать такие высокие темпы.
Это объяснялось следующими причинами.
Вначале действовал, так называемый,
«восстановительный эффект». Его суть
в том, что в промышленности загружалось
уже имевшееся, но простаивавшее
ранее оборудование, а в сельском
хозяйстве вводились в оборот
заброшенные ранее земли. В конце
20-х годов, когда закончился восстановительный
период, стране потребовались большие
капиталовложения в промышленность.
Без таких средств реконструировать
старые заводы, создать новые отрасли
промышленности было невозможно.
Делу
мог бы помочь частный капитал, но
в силу политических соображений
его не допускали в крупную
и во многих случаях и в среднюю
промышленность. Население, не уверенное
в прочной стабилизации режима, не
спешило вкладывать свои деньги в
сберегательные кассы, а хранило
их в тайниках или пускало в
коммерческий оборот. Нельзя было рассчитывать
на иностранные кредиты: для этого
необходимо было уплатить царские долги.
Накопление
ресурсов внутригосударственного сектора
в конце 20-х годов по сравнению
с 1913 г. было значительно ниже. Так, фондоотдача
за это время упала на 25%, прибыли
в промышленности было получено на
20% меньше, на железнодорожном транспорте
в 4 раза.
В
сельском хозяйстве вследствие ликвидации
крупных помещичьих хозяйств и дробления
крестьянских хозяйств товарность сельскохозяйственной
продукции резко сократилась. Если
норма товарности сельскохозяйственных
продуктов (без учета внутридеревенского
оборота) составила в 1913 г. около 23,8%,
то в 1923/24 гг.— 16,1%; в 1926/27 гг. —18,3%.
Все
эти факторы негативно сказались
на социальных результатах НЭПа. С
социальной точки зрения от политики
НЭПа в наибольшей степени, пожалуй,
выиграло одно крестьянство. По сравнению
с дореволюционным периодом крестьяне
стали лучше питаться. Так, потребление
молока выросло в 2,8 раза, картофеля—в
2,5 раза, мяса — в 2 раза, хлеба — в 1,1 раза.
Рабочие оказались в худшем положении:
зарплата рабочих в 1925/26 гг. в среднем по
промышленности составила 93,7% довоенного
уровня. Не случайно, среди представителей
рабочего класса было немало недовольных
новой экономической политикой. Аббревиатура
«НЭП» нередко в их среде расшифровывалась
как «новая эксплуатация пролетариата».
В деревне тоже находилось немало недовольных
НЭПом. Это прежде всего сельская беднота
(в 1927 г. 28,3% крестьянских хозяйств РСФСР
не имели рабочего скота, 31,6% — пахотного
инвентаря, 18,2% — коров).