Национально-освободительное восстание под руководством К. Калиновского и его социально-политические итоги

        Рекрутский набор, проводившийся в условиях обострения классовой борьбы, революционной  ситуации, вызвал особо сильный протест у молодых крестьян, которые скрывались от набора в лесах. В Ковенской губернии крестьяне, вооруженные топорами, косами, цепами, отбивали рекрутов, прогоняя или истребляя «поимщиков». Повсеместно полиция, преследуя скрывающихся крестьян, встречала сопротивление жителей.

        Генерал-губернатор  В. Назимов просил отменить  набор: «Ввиду современного направления умов в здешнем крае взятие рекрут из селений, имевших право отправлять эту повинность деньгами, может вызвать  беспорядки». Правительство не вняло  этим доводам. Было приказано зачислять  в рекруты крестьян, арестованных за сопротивление властям, в большем  числе, чем предполагалось по разверстке. Эта мера, задевавшая уже все население  деревень, привела к дальнейшему  обострению положения. Группы, скрывающиеся от набора  и преследований, в порядке самообороны оказывали сопротивление. Против них были направлены войска. Захваченные предавались военно-полевому  суду. Скрывавшаяся от набора молодежь  внушала серьезные опасения помещикам [1.c.101-103].

        Накаленную предгрозовую атмосферу тех дней, возросшее  сопротивление крестьян, активизацию  деятельности революционной организации прекрасно передает пятый номер «Мужицкой правды», посвященный рекрутскому набору.

        «Мужики! Мало того, что с вас дерут на всякие подати последнюю рубаху, мало того, что никогда куска хлеба не имеешь, а все, что заработаешь, должен отдать черт знает кому и черт знает на что; мало того, что жизнь наша хуже собачьей, мало всего этого — скажите? Разве есть между нами, дорогие вы мои, кто-нибудь, не оплакивающий вдобавок ко всему своего сына, или своего брата, или своего мужа, которого царь забрал в рекруты и загнал черт знает куда?

        Тяжко трудится отец ради детей своих, вскармливает мать сына своего, ночей не спит над ним, а царь — собачья вера его, как  тот волк, велит схватить людей  врасплох, заковать в кандалы и гнать подальше от мест родных, А солдатское житье — горькая доля. Забыть [солдату] надо, что где-то есть у него родная земля, что есть где-то близкие сердцу люди, и жертвовать собой не ради добра и всеобщего счастья, а для установления неволи вечной и горя тяжкого братьев наших...»

         «Мужицкая правда» № 5 свидетельствует, что рекрутский набор вызвал настолько сильное обострение борьбы, что вопрос о вооруженном восстании вставал как практическая задача дня. Но крестьянству, ответившему на произвол властей поджогами, бегством в леса, нападением на мелкие команды, не хватало стойкости, организованности в борьбе. Газета призывала население к сплоченности, разоблачала маневры и произвол властей, ставила вопрос о восстании как единственном пути избавления от насилия и гнета. Характерно, что газета имела примечание, призывавшее крестьян последовать примеру Польши: «Говорят, что мужики около Варшавы взбунтовались и не дали рекрута. Тогда царь поневоле должен был отказаться. Так что же нам, мужики, делать, я вас спрашиваю?» [1.c.104]

        Сложнейшее переплетение национальных и аграрных противоречий, борьба казенных и временнообязанных крестьян, сопротивление набору и протест против религиозных преследований создали такой клубок, что царизму уже не удалось его распутать. Несвоевременно объявленный правительством рекрутский набор стал искрой, вызвавшей всеобщий пожар. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

НАЧАЛО  И ХОД ВОССТАНИЯ, РОЛЬ К. КАЛИНОВСКОГО 

        Под прямым и непосредственным влиянием крестьянской борьбы против грабительской реформы и манифестаций городских «низов» на протяжении 1861 —1862 годов происходит консолидация демократических сил Литвы и Беларуси, завершившаяся образованием к исходу лета 1862 года Литовского Провинциального комитета, который формально был подчинен Центральному Национальному комитету (ЦНК), основанному в октябре 1861 года в Варшаве, в состав которого входили польские революционеры — Я. Домбровский, И. Хмеленский, З. Падлевский, Б. Шварце, С. Бобровский и др.. Литовский Провинциальный комитет (ЛПК) возник на базе студенческих и офицерских нелегальных кружков, существовавших как непосредственно на территории Литвы и Беларуси, так и в Москве и Петербурге среди молодежи, там обучавшейся или проходившей военную службу.

        Одним из инициаторов  создания Литовского Провинциального комитета был Людвик Звеждовский, адъютант командующего войсками Виленского военного округа. В 1856—1858 годах будучи слушателем Академии   Генерального штаба, он познакомился с Сераковским, а через него и с другими сотрудниками «Современника» и принял участие в создании нелегального революционного кружка слушателей Академии Генерального штаба.

        Выдающуюся роль в сплочении демократических  сил Беларуси, Литвы и Польши в  годы революционной ситуации сыграл Викентий Константин Калиновский (1838—1864), выходец из  беспоместного белорусского дворянства. В  1855— 1860 годах он учился в Московском, а затем в Петербургском университетах и принимал активное участие в деятельности студенческих кружков и офицерской организации Сераковского. В самом начале 1861 года Калиновский вернулся на родину и возглавил демократические кружки в Гродненской губернии, действуя совместно с Валерием Врублевским — инспектором егерского училища в Соколке, впоследствии генералом Парижской Коммуны. Активную помощь Калиновскому и Врублевскому оказывали молодой белорусский поэт Феликс Рожанский и акцизный чиновник Станислав Сонгин [3].

        После отъезда Звеждовского из Вильно в сентябре 1862 г. Калиновский возглавил Литовский Провинциальный комитет. Ближайшими соратниками Калиновского, членами Комитета в разное время накануне восстания, были А. Бонольди, Э, Вериго, Б. Длуский, Я. Козелл-Поклевский. Представителями ЛПК на местах были: в Гродненской губернии В. Врублевский, Ф. Рожанский, С. Сонгин, в Ковенской — врачи Мицкевич, Хмелинский и ксендз Мацкявичюс.

        В январе 1863 года в Польше началось восстание. Это была стихийная вспышка протеста против рекрутского набора. Молодежь, подлежащая набору, схватилась за оружие, а Центральный Национальный комитет, объявивший себя Временным Национальным правительством и возглавивший движение, по словам К. Калиновского, не смог удержать взволнованных народных страстей. Известный деятель восстания Роман Рогинский также указывает, что восстание намечалось на весну 1863 года, но ход событий заставил изменить это решение.

        В начавшемся в ночь с 10 на 11 (22 на 23) января восстании в Польше приняли активное участие низшие слои городского населения (ремесленники, рабочие, мелкая буржуазия, мелкие чиновники), учащаяся и военная молодежь, обедневшее дворянство. В некоторых районах Польши к повстанцам примкнули крестьяне. 
 
 
 
 
 

        Среди руководителей  восстания не было единства. Революционное крыло Временного Национального правительства во главе с Падлевским и Бобровским стремилось придать борьбе характер массового народного восстания и действовать в тесном союзе с революционными силами России и Европы. В соответствии с этим намечалось сосредоточить основные силы повстанцев в восточных районах Царства Польского, прервать коммуникации карательной армии с Петербургом и стремиться расширить восстание на восток. Это был план, предусматривавший реализацию соглашения о совместном выступлении революционных сил России и Польши. Однако группа Падлевского — Бобровского встретила сильную оппозицию в лице шляхетско-националистических элементов, рупором которых в составе Временного Национального правительства был А. Гиллер. Гиллер и его сторонники нигилистически оценивали революционные возможности крестьянства, в дворянстве видели основную силу, заинтересованную в восстановлении независимой Польши, и проводили политику прислужничества перед шляхтой, считая ее олицетворением национального разума, носительницей лучших традиций польского народа; поэтому они противились принятию радикальных реформ, призванных привлечь к восстанию широкие массы крестьянства. Вместе с тем они были противниками русско-польского революционного союза, полагая, что организация русских республиканских дружин в Царстве Польском оттолкнет шляхту от восстания, усилит позиции польских революционных демократов, облегчит им борьбу за демократизацию восстания [1.c.104].

        В обстановке отсутствия единства в верхах каждый повстанческий  отряд фактически действовал в соответствии со взглядами своего командира. Разногласия среди повстанцев вели к частым сменам в составе Национального правительства, непоследовательности и противоречивости действий центральных органов восстания, что нашло отражение и в официальной программе, обнародованной 10 (22) января 1863 года. Манифест призывал поляков к восстанию во имя завоевания национальной независимости, освобождения от феодальных повинностей крестьян и наделения их землей, введения гражданского равноправия и отмены сословных привилегий. Крестьяне объявлялись собственниками тех земельных наделов, которыми они накануне восстания пользовались за повинности (барщина или оброк, чинш). В то же время, стремясь привлечь к восстанию дворянство, манифест обещал вознаграждение помещикам из национального фонда за понесенные убытки, т. е. предусматривал выкуп помещичьей земли, переходящей к крестьянам, и сохранение около половины земельного фонда в руках дворянства.

        Манифест недостаточно учитывал интересы безземельного крестьянства, составлявшего в Польше до всех крестьян. Надел в 3 морга был обещан только тем безземельным крестьянам, которые принимали участие в борьбе. В решении аграрного вопроса руководство восстанием не встало на последовательно демократические позиции, было неспособно последовательно отстаивать интересы крестьянских масс.

        В национальной политике руководители восстания провозгласили своей целью восстановление «исторических» границ Речи Посполитой, то есть в границах 1772 года. В специальном обращении к населению Литвы и Беларуси Национальное правительство заявляло, что вся Речь Посполитая обязана поднять оружие, что судьбы восстания решаются в Литве, восстание которой «предопределит поражение врага и восстановление Польши». Напомнив об исторической общности Польши и Литвы, авторы обращения в заключение писали: «Призываем Литву и Жмудь к восстанию, первым актом которого должно быть повсеместное обеспечение крестьянского быта» [1.c.106]. 
 
 
 

        Несмотря на ограниченность, манифест 22 января имел большое революционизирующее значение. Его реализация в ходе вооруженного восстания вовлекала крестьянство в борьбу, так как немедленное прекращение повинностей все же давало ему ощутимое облегчение. Правые элементы в Национальном правительстве, страшившиеся социальной революции, смотрели на манифест как на вынужденную уступку. Гиллер в качестве члена революционного правительства, «специалиста» по аграрному вопросу, разработал и добился утверждения специальных инструкций, которые подчеркивали, что осуществление положений манифеста ни в коем случае нельзя передавать в руки народа. Один из пунктов инструкции гласил: «Не допускать проявления малейших, даже отдаленнейших признаков социальной катастрофы и гасить огонь тотчас же, хотя бы самыми строгими мерами».

        Инструкции Гиллера  раскрывают глубокие противоречия в  руководстве восстанием. Призывая народ  к борьбе, Гиллер и его сторонники одной из главнейших задач повстанческих  отрядов считали борьбу с антифеодальным крестьянским движением, которое на деле являлось неисчерпаемым резервом восстания. Фактически этим самым от борьбы за свободу и независимость отстранялась основная часть польского народа.

        Однако благодаря  революционной инициативе снизу, ломавшей преграды, воздвигаемые правыми элементами, началось и росло восстание в Польше. Подводя итог первым неделям борьбы, Жонд Народовы (Временное Национальное правительство) отмечал, что «готовность повсюду велика. При появлении наших сил восстают все, и только недостаток оружия не позволяет брать с собой всех добровольцев ...только крестьянские косы доставляют нам победы, они завоюют независимость». Однако, признавая на словах огромное значение крестьян в начавшейся борьбе, жонд не принял должных мер для широкого вовлечения крестьянских масс в борьбу. Проведение аграрных декретов  проходило очень осторожно, в полном соответствии с гиллеровской инструкцией. Ограниченность аграрной программы восстания охлаждала энтузиазм крестьян и даже отталкивала их от участия в борьбе.

        В Беларуси и Литве в конце января — самом начале февраля еще не было всеобщего вооруженного восстания, здесь действовали лишь отряды, перешедшие из-за Буга и Немана. Калиновский указывал, что восстание в Царстве Польском застало Литву совершенно неподготовленной. «Царство Польское,— пишет он,— принужденное к восстанию стечением двух обстоятельств: во-первых, набора, а во-вторых, усиленного действия Центрального комитета, желающего воспользоваться слухами о наборе, чтобы составить как можно поболее «десяток» и «соток» народных организаций и не могущего впоследствии удержать взволнованных страстей, своим восстанием не уважило интересов Литвы. Литва тогда при своем господствующем сельском населении переживала критические минуты, в которых восстание, не имея практического выхода, грозило совершенным разрушением материального состояния самым чувствительным образом... С одной стороны, обремененный долгами и озадаченный крестьянским вопросом помещик, а с другой — крестьянин, в воображении своем усвоивший понятие, что вся земля есть его достояние, оспариваемое только помещиком, будучи в состоянии выжидательном, а поэтому нерешительном, не могли служить народному делу, соответственно тем средствам, какие могут находиться в их руках» [1.c.108-109].