Контрольная работа по дисчиплине история: «Россия во 2-й четверти середине 19 века»

Официозные писатели инкорпорировали  национальную идею в имперскую идеологию. Они сделали легенду о призвании  варягов центральным эпизодом русской  истории, сформировавшим ту парадигму  политического устройства России, образцом которой и была николаевская монархия. В 1832 г. в лекции, прочитанной в  присутствии графа Уварова (в  то время товарища министра народного  просвещения), М. П. Погодин объявил: «К нам пришли варяги, но добровольно  избранные, по крайней мере сначала, не как западные завоеватели — первое существенное отличие в зерне, семени русского государства». Он говорил о том, что русский народ сам пригласил своих правителей, повиновался им и любил их, доказывая тем самым, что российское самодержавие имело народные корни. На Западе возникновению национальных государств предшествовали завоевания и междоусобицы, ставшие неотъемлемой частью их истории. Отличительной чертой русского народа, напротив, было принятие и поклонение иноземному правителю.

 Национальная идея российского монархии нашла свою каноническую идеологическую формулировку в знаменитой уваровской триаде православие, самодержавие, народность. В эпоху идеализма понятие нации сопрягалось с определенным набором принципов и идей, которыми и определялось понимание самого феномена. Как показал А. Зорин, уваровская доктрина вырастала из западной философии Просвещения и идеализма. Уваров продолжал традицию XVIII в. с его утилитарной легитимацией самодержавия как института, создавшего и сохранившего российское государство. Он никогда не говорил о сакральной природе монархической власти: самодержавие было для него «необходимым условием существования Империи». Православие интерпретировалось им не в терминах божественного откровения, но как «залог счастия общественного и семейного»: русский, преданный своему отечеству, «столь же мало согласится на утрату одного из догматов нашего православия, сколь на похищение одного перла из венца Мономаха». Русскую нацию Уваров определял не как этнос, но как сообщество, объединенное свойством безграничной преданности своим властителям, что и отличало русских от западных народов, развращенных философией Просвещения.

  Принципы уваровской триады прокламировались и отстаивались целым рядом официозных писателей, печатавшихся в «Северной пчеле» и «Москвитянине» и выражавших взгляды значительной части образованного общества той эпохи .  В новой версии петровского мифа российские государственные институты представали освященными историей и, соответственно, не подлежали суду с позиций западной мысли или западного политического опыта. При этом дотрина официальной народности сохраняла и усиливала петровское отождествление императора и государства. Петровские государственные институты, как писал М. Чернявский, были не более, чем «исполнителями и продолжателями личной воли Петра»; то же самое можно сказать и о властной структуре николаевской России. Хотя к концу его царствования административный аппарат достиг внушительных размеров, Николай продолжал считать государство неотделимым от своей личной власти. Он установил тщательное наблюдение за всеми видными чиновниками (либо через административный надзор, либо через Третье Отделение, которое помимо всего прочего осуществляло персональную слежку за администрацией). Император казался вездесущим, чиновники видели в нем олицетворение государства. «Он всему дает значение и цвет, — писал барон Корф, — к нему сбегаются все радиусы многосторонней общественной деятельности». Двор в эту эпоху был местом демонстрации единства высших государственных чиновников с императором и царской фамилией .

   Николай пользовался различными  способами доказательства своей  национальной ориентации: он интересовался  отечественной историей, заботился  о сохранении памятников старины,  поощрял национальный стиль в  церковной архитектуре и музыке  и, наконец, совершал церемониальные  поездки в Москву. Таким образом он создавал «русский облик» для монархии западного образца. Русские мотивы и русские фасады украшали собой вполне европейские структуры . Образцом национальной культуры в эту эпоху служил созданный К. Тоном стиль церковной архитектуры, наиболее заметным воплощением которого стал Храм Христа Спасителя в Москве. Московско-Владимирский стиль храма символизировал принятие Россией религиозных и политических традиций Византии, в отличие от западного абсолютизма избежавших упадка. Монументальные размеры храма указывали на близость России к шедеврам константинопольской архитектуры и одновременно — к западному неоклассицизму.

   Визиты в «древнюю столицу»  были еще одним способом продемонстрировать  связь императора с национальным  прошлым. После революционных  событий 1848 г. поездки в Москву  приобрели особое значение в  качестве торжественного свидетельства  любви народа к императору, его  верности национальным религиозным  традициям и глубокого отличия  от революционного Запада. При  этом император апеллировал к  традициям древней Москвы, отнюдь  не желая возрождать их. «Император  всея Руси» унаследовал одеяния  русских царей, но не носил  их. Однако это не мешало таким  националистически настроенным  литераторам, как Погодин и  Шевырев, видеть в приездах императора в Москву символ единства всех сословий Святой Руси, знак союза царя и народа. Когда в 1849 г. Николай приехал на освящение построенного Тоном нового Кремлевского дворца, Погодин писал, что царь, выйдя из его стен, обрел иное лицо:

«Разве русский царь и европейский  император — два лица? Нет —  одно! От Владимирской залы [нового Кремлевского дворца] только два шага до Грановитой палаты и Красного крыльца. Отвори он [Николай] дверь к народу еще менее, открой окно царя Алексея Михайловича, и вся Москва, а с ней вся Россия его увидит, услышит и ответит: европейский император опять русский царь».

 Точно так же, когда Хомяков, Аксаков и несколько других славянофилов отпустили бороды и надели одежду, которую они считали «русским платьем», последовал незамедлительный выговор из Министерства внутренних дел. В циркуляре для провинциальных предводителей дворянства объявлялось: «Государю не угодно, чтобы русские дворяне носили бороды: ибо с некоторого времени из всех губерний получаются известия, что число бород очень умножилось». Далее пояснялось, что на Западе бороды — «знак, вывеска известного образа мыслей; у нас этого нет». Государь, как говорилось в конце циркуляра, «считает, что борода будет мешать дворянину служить по выборам». В «западнической» системе представлений Николая борода была знаком не русского человека, но еврея или радикала . Официальная точка зрения отождествляла нацию с европеизированной правящей элитой, и поэтому попытки предположить, что существует иная, отличная от официальной, национальная идея, ориентированная на крестьянство или историю, казались антиправительственными. Николаевские демонстрации национального духа были нацелены на то, чтобы сохранить (а отнюдь не сократить) дистанцию между правящей дворянской элитой и народом и представить покорность особым духовным свойством нации. Вопросы об аутентичности и истинности официальной версии национального прошлого, так же, как и альтернативные версии, угрожали монологической вселенной имперского мифа. Борода же была символом сближения элиты и народа на почве национальной культуры, границы которой не могли быть определены императорской властью.

  Доктрина официальной народности  не утратила своей фундаментальной  роли в репрезентации императорской  власти и при Александре П.  В его «властном сценарии»  идеи и образы официальной  народности были согласованы  с программой реформ. Царь представал  гуманным европейским монархом, дарующим благо реформ благодарному  и преданному народу. Реформы  интерпретировались как выражение  особых уз любви, связывающих  русского самодержца и народ;  они должны были позволить  России воспользоваться благами  возросшей свободы и социальной  активности, избежав тех социальных  и политических потрясений, которые  прогресс принес Западу. Таким  образом, радикальные перемены  во внутренней политике подтверждали  миф о европейском характере  русской монархии. Изъявления народной благодарности и одобрения служили доказательством национальных основ самодержавия — ключевого концепта в доктрине официальной народности. Монарх продолжал изображаться как высшее существо, наделенное европейским обликом и богоподобной милостивостью, которое снисходит к своему народу и дарует ему блага прогресса и цивилизации. На лубках эпохи освобождения крестьян народ представляли в молитвенном колено- преклонении, возносящим благодарность обожаемому царю, как жителю иного мира.

3.Крымская война 1853-56:

Крымская (Восточная) война 1853-1856 гг. первоначально  велась между Российской и Османской  империями за господство на Ближнем  Востоке.

 Первые удачи русских войск,  а в особенности разгром турецкого  флота в Синопе побудили вмешаться  в войну Англию и Францию  на стороне Османской Турции. В 1855 г. к воюющей коалиции  присоединилось Сардинское королевство.  К союзникам готовы были примкнуть  Швеция и Австрия, до этого  связанная узами "Священного  союза" с Россией. Военные  действия велись в Балтийском  море, на Камчатке, на Кавказе,  в Дунайских княжествах.

 Основные действия развернулись  в Крыму при обороне Севастополя  от войск союзников (отсюда  и название войны - Крымская).   

В итоге, общими усилиями, объединенная коалиция смогла одержать победу в  этой войне. Россия подписала Парижский  мир и потеряла всех европейских "друзей".

 Вывод из этой войны может  быть таким: Не имей сто друзей  за границей, а одного у себя  дома - сильную армию.

Предпосылки: Правление Николая I характеризовалось  официальной национальной идеей: "православие, самодержавие, народность". Впервые  выдвинутая славянофилами эта доктрина подразумевала патриархальную и  одновременно демократическую монархию, служащую социальной справедливости и  базирующейся на свободном представлении  о народной поддержке. Церковь по этой концепции должна быть свободной  и независимой в силу своей внутренней духовной свободы. И эти две великие силы - православие и монархия должны были по отечески руководить спонтанным развитием русской нации.

 В понимании Николая I эта  красивая формула изменилась  до неузнаваемости. Нет слова,  как и прежде остались старыми: "православие, самодержавие, народность", вот только смысловая нагрузка оказалась иной.

 Самодержавие представилось  в виде жесткой гипертрофированной  бюрократической машины, подавляющей  общественное мнение и вербующей  своих сторонников не из числа  лучших представителей общества, а из числа наиболее преданных.

 Народность оказалась навязанным  стране национализмом и небывалой  по масштабам русификацией.

 Православие было поставлено  под жесткий контроль государства,  как и все остальные формы  общественной жизни. Кроме того, сознавая себя великим православным  монархом, Николай I стремился собрать  под свое крыло все православные  народы, в том числе и находящиеся  под властью Османской Турции.

В начале 50-х годов, по мнению Николая, сложилась наиболее благоприятная  обстановка для осуществления его  грандиозного замысла. Монархи Австрии  и Пруссии были его партнерами по Священному союзу; Франция, по его  мнению, ещё не окрепла после революционных  потрясений, Великобритания отказалась участвовать в войне, и, кроме  того, царю казалось, что Великобритания и Франция, являясь соперницами  на Ближнем Востоке, не заключат между  собой союза.

 Не добившись успеха в  переговорах с Великобританией  по поводу разграничения сфер  влияния на Ближнем востоке,  Николай I решает действовать  в одиночку.

 Поводом для начала войны  послужила распря между католическим  и греко-православным (ортодоксальным  духовенством), вспыхнувшая из-за  обладания религиозными святынями  христиан в Палестине. Российский  император в феврале 1853 г. потребовал  от Порты (турецкого правительства)  поставить всех православных  подданных Османской империи  под его покровительство, одновременно  приказав морскому министру князю  А.С. Меншикову, отличавшемуся  чрезмерным самомнением, недоверчивостью,  равнодушием и нерешительностью, снарядить военный линейный корабль  и плыть в Константинополь  с требованиями к султану. В  случае неполного удовлетворения российских требований Меншикову разрешалось предъявить ультиматум, т.е. официальное объявление войны.

 Меншиков довольно бесцеремонно  повел себя во время встречи  с султаном Абдул-Меджидом, хотя тот соглашался на некоторые уступки. После нескольких дней переговоров Меншиков представил султану проект конвенции, которая делала российского царя фактически вторым турецким султаном. Разумеется, Абдул-Меджид не ожидал такого от российского посланника и отклонил конвенцию.

 В ответ Русская армия  начала оккупацию турецких владений  в Румынии, надеясь тем самым  склонить Порту к уступкам  и не доводить дело до войны 

Первоначальные планы русского командования отличались особой смелостью  и решительностью. Предполагалось провести в жизнь план Босфорской экспедиции, составленный на основе проекта адмирала Лазарева и поддержанный начальником штаба Черноморского флота адмиралом Корниловым. План Босфорской экспедиции предусматривал снаряжение сильной экспедиции "с помощью флота прямо в Босфор и Царьград". По плану войска, предназначенные для десанта, должны были произвести посадку на корабли в один день в Севастополе и Одессе и идти к Босфору на соединение с остальной частью войск. В случае выхода турецкого флота в море предполагалось разбить его и затем уже следовать к Босфору. Прорыв русской эскадры в Босфор ставил под удар столицу Турции, Константинополь. Чтобы помешать Франции в оказании помощи Турции, план предусматривал занятие Дарданелл.

 Николай I, как всегда в  подобных случаях, одобрил этот  проект, но выслушав очередные анти-доводы князя А.С. Меншикова, отверг его. Впоследствии были отвергнуты и другие активно-наступательные планы и выбор императора пал на очередном безликом плане отличавшемся, как и большинство решений императора, отказом от каких-либо активных действий.

 Войскам, под командованием  генерал-адъютанта Горчакова, предписывалось, в июне 1853 г. переправиться через  Прут, достигнуть Дуная, не переправляться  через него и избегать военных  действий. Черноморскому же флоту надлежало оставаться у своих берегов и уклоняться от боя, выделить лишь крейсера для наблюдения за турецким и другими иностранными флотами. Такой демонстрацией силы Николай I надеялся склонить Турцию к уступкам. О том, что эти действия приведут к войне в окружении русского императора и не думали.

Как же реагировали на действия России европейские державы. К моменту  начала войны султан Абдул-Меджид проводил политику государственных реформ -танзимат. Для этих целей использовались заемные средства европейских держав в первую очередь французские и английские. Средства пускались не на усиление экономики страны, а на закупку промышленных изделий и вооружения. Получалось так, что Турция постепенно мирным путем попадала под влияние Европы. Великобритания, Франция и другие европейские державы взяли на вооружение принцип неприкосновенности владений Порты. Самодостаточную и независимую от европейского капитала Россию в этом регионе никто не хотел видеть.

 К тому же после революций  1848 г. французский император Наполеон III, памятуя о лаврах Наполеона  I, желал укрепить свой трон  с помощью какого-нибудь победоносного  военного конфликта. А перед  Великобританией открылась перспектива  образования антироссийской коалиции, и при этом добиться ослабления  влияния России на Балканах. Турция  волей-неволей вынуждена была  использовать последний шанс, чтобы  восстановить свои пошатнувшиеся  позиции в разваливающейся Османской  империи, тем более, что правительства Великобритании и Франции были не против участия в войне против России. Да и горцы Шамиля постоянно высказывали свою готовность поддержать наступление Турции на Кавказе.