Конфликт на КВЖД 1929

Большинство военных объединений российских эмигрантов в Китае стояло на крайних  антисоветских позициях. Несмотря на проведенные на чужбине долгие годы, признание СССР на международной арене, возрастание экономической и военной мощи государства, эмигрантские лидеры продолжали вооруженную борьбу с советской властью - теперь уже с территории Китая, что особенно наглядно проявилось во время конфликта на КВЖД в 1929 г. и последующий период.

Так, в  начале 1928 г. председатель Казачьего  союза в Шанхае И.Н. Шендриков излагал одному из казачьих лидеров эмиграции И.К.Окуличу свое видение "революционной борьбы с советской властью за новый государственный строй", которую он видел как "борьбу пропагандой, организацией конспиративных кружков, исканием опоры внутри Сибири и России, путем посылки туда верных людей не для поднятия безумных восстаний, а для установления общности взглядов и идей эмиграции с народными массами. Это не интервенция и не услужение иностранцам..." [323] Правда, далее он сам себе противоречит, говоря "о необходимости установления связи с влиятельными иностранными кругами, сочувствующими осуществлению государственно-демократического строя в России" [324]. В феврале 1928 г. состоялось общее собрание Казачьего союза в Шанхае, на котором генерал-лейтенант Н.И. Савельев сделал доклад "О положении в Приморье", в котором утверждал, что "Советская власть в Приморье не имеет опоры ни в казачестве, ни в крестьянстве" и призывал вести революционную работу против большевиков "только внутри России" [325]. Как и Шендриков, он надеялся на "сочувствие и активную поддержку среди иностранцев, заинтересованных в приложении капиталов в России" [326]. 11 марта 1928 г. в помещении Комитета защиты прав и интересов русских в Шанхае известный деятель областничества профессор М.П. Головачев призывал "войти в финансовые отношения с государствами, наиболее заинтересованными богатствами Сибири" [327]. Мало надеясь на собственные силы, белоэмигрантские лидеры рассчитывали на поддержку иностранных государств - и в тайной, и в открытой борьбе с Советской властью. В то же время они сами были готовы в любой момент придти на помощь тому государству, которое выступит против Советского Союза. Такая возможность представилась белым русским в 1929 г.

С самого начала советско-китайского конфликта  на КВЖД руководители антисоветских  эмигрантских организаций приступили к активной практической работе, считая эти события "идеальным случаем  для начала общего наступления на зловещее царство советов" [328]. Уже в январе 1929 г. "Русское Слово", "Заря" и другие издания опубликовали ряд обращений Д.Л. Хорвата к эмигрантским организациям Дальнего Востока с прямыми призывами к борьбе "до победного конца над большевиками и освобождения нашей родины от коммунистической власти" [329]. В эмигрантских кругах широко обсуждалась возможность претворения в жизнь теории областничества. Так, считалось возможным "образование Сибирского государства от Тихого океана до Урала включительно": более реальным представлялось освобождение России под лозунгом "через Свободную Сибирь в Свободную Россию", чем прежнее "стремление в Москву" [330].

Призывы к борьбе за свержение власти большевиков  распространялись в многочисленных листовках и прокламациях. Так, в  листовках Дальневосточного комитета крестьянской трудовой партии утверждалось, что причина конфликта на КВЖД - в антирусской политике Коммунистической партии Китая, а нормальные добрососедские отношения с Китаем возможны лишь после свержения Советской власти в СССР [331]. "Рубеж" публиковал верноподданические - в адрес китайских властей - материалы, в которых утверждалось, что "миролюбивый Китай не хочет воевать", "СССР боится войны" и "советско-китайская война, несомненно, оказалась бы катастрофичной для советской власти" [332]. 

Участие белых русских в конфликте 1929 г. было весьма разнообразным: от действий отдельных лиц против советских  граждан в Харбине и на линии  до организации военных выступлений  белых отрядов на советско-китайской  границе и территории СССР. Во время  конфликта существовал даже специальный  Комитет действия, созданный для  координации всей антисоветской  деятельности в ОРВП и получивший особое благословение митрополита  Харбинского и Маньчжурского Мефодия [333]. Сразу после захвата дороги китайцами белые русские пришли работать на КВЖД, чем, по-мнению Хорвата, оказали "ценную и незаменимую поддержку китайским властям: без помощи эмиграции КВЖД прекратила бы свои действия в первые дни" [334]. Руководство дальневосточной эмиграции предложило китайскому правительству создать "русские воинские части, вооружить и снабдить эти части и предоставить несколько судов китайского военного флота для похода на Владивосток" [335]. Однако китайские власти не очень хотели тратить деньги на вооружение белых отрядов, хотя активно привлекали их к провокационным действиям на советско-китайской границе. Недалеко от советской границы между Хайларом и станцией Маньчжурия находился бронепоезд, обслуживаемый бойцами отряда К.П. Нечаева.

В советской  историографии имеются работы, освещающие участие русских белых на стороне  Китая в конфликте 1929 г. [336] Поэтому представляется целесообразным остановиться на недостаточно изученных событиях того драматического периода, известных по эмигрантским источникам как "трагедия в Трехречье".

Трехречье - пограничный с СССР район Китая, расположенный в бассейне трех притоков реки Аргунь: Ганьхэ, Дербул и Хаул. Первые русские хутора появились здесь в 1895-1900 гг., когда забайкальские казаки начали перегонять сюда свои стада на летние пастбища. После 1922 г. в этот район потянулись казаки из разбитых белых армий, в 1925-1926 гг. - русские эмигранты, уволенные с КВЖД. В 1927 г. русское население Трехречья составляло около 2 400 человек (21 хутор, около 400 дворов), в 1940 - 6 964 человек [337]. А. Кайгородов приводит другие данные, по его мнению в 1945 г. в Трехречье было 25 тыс. человек [338]. Центром казачьих поселков было село Драгоценка (примерно 700 человек): здесь находилось Станичное правление, жил Станичный атаман, находился Станичный Петро-Павловский собор [339]. По мнению исследователя Б.А. Анучина, жизнь в Трехречье в те годы ничем не отличалась от жизни деревень Забайкалья царских времен [340]. Однако это далеко не так. Вот что вспоминает А. Кайгородов, живший там в тридцатые годы: "Но вот пришел 1932 год... через нашу деревню проследовали 2 сотни двух Иванов - Ивана Пешкова и Ивана Аксенова, наводя ужас и сея смерть среди поселенцев Трехречья. За несколько лет до этого через деревню Щучья проследовала сотня еще одного Ивана - Ивана Игнатьевича Зыкова. Это были "последние из могикан" - остатки разгромленных частей атамана Семенова, Унгерна, Бакича, Калмыкова и других вожаков белого движения. До предела взвинченные неудачами и беспрерывными боями, эти до зубов вооруженные люди вели себя буйно, часто затевали драки и беспробудно пьянствовали. В деревне Верх-Кули эти вояки разграбили воронцовские маслодельные заводы. У нас в Дубово произошла даже дуэль между двумя офицерами из разных сотен. Часть из казаков осела в Трехречье, часть проследовала дальше - к Хайлару, в глубь Барги. Потом между командирами сотен началась вражда: Иван Аксенов и почти все его казаки были уничтожены пешковцами и зыковцами" [341].

Активизация антисоветской деятельности в 1929 г. привела к созданию опорных баз  белых военных формирований вдоль  советско-китайской границы, в том  числе и в Трехречье. Их приграничных районов белые отряды совершали рейды вглубь СССР, нападения на советские деревни, постоянные обстрелы с китайской территории [342]. Поэтому в конце августа-сентябре 1929 г. Красная Армия совершила несколько рейдов в Трехречье для подавления очагов вооруженной борьбы белых с территории Китая. По данным эмигрантской печати около 150 человек было убито [343].

Но далеко не все казаки Трехречья поддерживали идею борьбы с Советской властью. Об этом свидетельствует и высказывание председателя Казачьего союза в Шанхае Г.К. Бологова о том, что казачество "мало верит, чтобы частичное участие белых могло помочь делу: нас стараются со всех сторон втянуть в политику, но будучи воинами и казаками - мы от таковой отказываемся" [344]. Более того, немного позже в 1932 г. те казаки Трехречья, которые имели несчастье оказаться родственниками красных партизан или красноармейцев, оставшихся на советском берегу Аргуни, были "подчистую вырезаны, целыми семьями" белыми отрядами И.А. Пешкова и И. Аксенова [345].

О существовании  среди казаков Трехречья двух прямо противоположных мнений о необходимости борьбы против СССР знали и китайские власти. Когда руководители эмигрантских организаций Харбина попоросили китайские власти помочь в создании вооруженных отрядов в Трехречье, администрация ОРВП отказалась, сославшись на то, что "при начале конфликта с СССР у казаков Трехречья преобладало мнение о невмешательстве в случае войны СССР с Китаем", более того, китайские власти также опасались поддержки казаками в Хайларе и Трехречье советских войск [346].

Тем не менее, карательная акция была осуществлена отрядами красноармейцев. В связи  с этими трагическими событиями  в Трехречье эмигрантская пресса помещала возмущенные статьи с призывами к правительствам всех великих держав "ознакомиться с ужасным положением Трехречья" [347]. В советской же прессе тех лет вообще нет никаких сообщений по этому поводу. 

В этой ситуации интерес вызывает реакция  западноевропейского зарубежья  России. Прежде всего, необходимо отметить множество упреков и даже прямых обвинений в адрес руководства  дальневосточной русской колонии  по поводу действий эмиграции в период конфликта. Так, А.Ф. Керенский в "Днях" поместил ряд статей, в которых  обвинял Хорвата и его окружение  в том, что прожив в Маньчжурии и Пекине целые десятилетия, "они  не имели права не знать состояния  военной и дипломатической мощи Китая". Он подчеркивал, что русские  белые не должны были поддерживать китайцев ни в захвате КВЖД, ни в  военном столкновении с СССР. Более  того, "белые вожди" сделали  из жителей Трехречья "жертв для чекистов". Керенский считал, что нужно вынести урок из трагедии в Трехречье: "Навсегда отказаться от расчета на иностранные штыки и все силы отдать на внутреннюю, русскую борьбу за освобождение" [348]. 
Хорват - как один из признанных лидеров белой эмиграции на Дальнем Востоке - получал упреки и другого рода. Его обвиняли в повторении старых ошибок времен Колчака и Деникина, организации одних только кавалерийских рейдов на территорию СССР в духе атамана Мамонтова. По мнению активного деятеля западноевропейской эмиграции Владиславлева "эти рейды... подлили только масла в огонь, оживили старую ненависть к "барам-белогвардейцам" и вместо победоносного прохода на Иркутск и далее, который всколыхнул бы всю Россию, получилось - Трехречье..." [349] В ответ бывший Управляющий КВЖД слабо оправдывался: белые "партизанские отряды" были небольшими по численности и плохо вооружены, более того, они "должны были свернуться и бездействовать, где-либо укрываясь (на территории СССР. - Н. А.), или же, спрятав оружие, перебраться на китайскую территорию" [350].

Таким образом, вина за трагедию в Трехречье и срыв возможности широкого антисоветского движения многими видными деятелями европейской эмиграции возлагалась на лидеров дальневосточной колонии. Последние, в свою очередь, обвиняли во всем китайские власти: за чрезмерные надежды китайцев на помощь западных стран, США и Японии; за отказ помочь в вооружении белых военных отрядов и т. п.

Трагедия  в Трехречье имела и долговременные последствия - проблему беженцев, которую весьма умело обыгрывали эмигрантские издания. Так, число беженцев из Трехречья, прибывших в Харбин, по данным еженедельника "Рубеж" составило в ноябре 1929 г. 27 тыс.человек ! (это при населении в 1927 г. в 2 400 человек). Эти сведения опровергаются материалами эмигрантских архивов. Созданный в октябре 1929 г. "Комитет по оказанию помощи пострадавшим в Трехречье" (Якэшинский) зарегистрировал 66 семейств, прибывших из пострадавших селений, из них наиболее остро нуждающихся - 166 человек [351].