Философия Владимира Соловьева

Рождение, половой раскол, эрос, смерть сцеплены нераздельно, и претензия на бессмертную жизнь требует своей последовательной логики. Задачу преодоления слепого полового рождения, транс­формации эротической энергии Федоров ввел в план преобразовательно-космической практики, план построения преображенного порядка бытия. Воскрешение - фундаментальный "антиприродный" акт, обратный рождению. Темная, бессознательная родотворная энергия должна быть претворена, сублимирована в светлую, сознательную творческую энергию, направленную на познание мира, его регуляцию, воссоздание утраченной жизни. Федоров неоднократно подчерки­вал, что он не просто отрицает плотскую любовь, что привело бы к аннигиляции силы эротической энергии. Он различает отрицательное и положительное целомудрие. Отрицательное целомудрие внутренне противоречиво; оно далеко не достаточно, это лишь "борьба оборонительная", которая не дает настоящих положительных результатов, а при своей абсолютизации приведет лишь к самоубийству человеческого рода. Отрицательному аскетизму Федоров противопоставляет "творческий процесс, воссоздание своего организма, заменяющее питание" (у Вернадского это автотрофность), отрицательному целомудрию - положительное, которое требует действительно пол­ной мудрости, в смысле полного обладания своими силами и энергиями мира, идущими на воссоз­дание умерших, преображение и их, и себя. В любви, подчеркивает Соловьев, происходит действи­тельное перенесение "центра личной жизни" в другого, оба любящих восполняют друг друга своими качествами, создавая вместе более богатое единство; истинная любовь предполагает обязательное равенство любящих; наконец, всем в любви известна идеализация предмета любви - живое и конкретное прозревание абсолютного содержания его личности и ее убеждение. Эти качества любви вовсе не нужны для простого размножения, увековечения чреды все таких же природно-ограниченных, более-менее улучшенных и ухудшенных существ. "Если смотреть... на фактический исход любви, то должно признать ее за мечту, временно овладевающую нашим существом и исчезающую, не прейдя ни в какое дело (т.к. деторождение не есть собственное дело любви)". Существующие качества любви предстают как некие задатки для восстановления в человеке идеального образа Божия, созидания из двух существ какого-то высшего единства. "Осуществить это единство или создать истинного человека, как свободное единство мужского и женского начал, сохраняющих свою формальную обособленность, но преодолевших свою существенную рознь и распадение, это и есть собственная ближайшая задача любви".

Высшую задачу любви Соловьев, как и Федоров, выводит к "общему делу" борьбы со смер­тью, увековечивания и преображения высшей ценности - личности, наконец, к Делу возвращения всех сознательных и чувствующих жертв природного порядка за все время его господства, т.е. воскре­шение всех умерших. "Человек, достигший высшего совершенства, не может принять такого недос­тойного дара; если он не в состоянии вырвать у смерти всю ее добычу, он лучше откажется от бессмертия". У Федорова задача направления извращенного порядка природы в неприродный, бессмертный тип бытия ставится как конкретное дело: победа над временем осуществление принципа сосуществования вместо последовательности, обретается в воскрешении; победа над пространством - путем достижения "полноорганности", способности безграничного перемещения в пространстве, "последовательного вездесущия". Соловьев выражается намного более туманно: "Победить эту двойную непроницаемость тел и явлений, сделать внешнюю реальную среду сообраз­ную внутреннему всеединству идеи - вот задача мирового процесса".

"Действительно спастись, т.е. возродить и увековечить свою индивидуальную жизнь в истин­ной любви, единичный человек может только сообща или вместе со всеми", стремясь к идеалу совер­шенного всеединства, где торжествует та нераздельность всех и их личностная неслиянность, та равноценность частей и целого, общего и единичного, которая составляет, по Федорову, проектив­ный для человеческого общества идеал Троичного божественного бытия. Без знания конкретных Федоровских проектов включения космической среды в любовно-преобразовательную деятельность человечества (расселение человечества в космосе, регуляция космических явлений и т.д.) следующее заявление Соловьева также оборачивается довольно туманной фразой: "Но для полного их (различных форм разделения людей.) упразднения и для окончательного увековечивания всех индивидуальностей, не только настоящих, но и прошедших, нужно, чтобы процесс интеграции перешел за пределы жизни социальной, или собственно человеческой, и включил в себя сферу космическую, из которой он вышел". "Сила же этого духовно-телесного творчества в человеке есть только превращение или обращение внутрь той самой творческой силы, которая в природе, будучи обращена наружу, производит дурную бесконечность физического размножения организмов".

Искусство - модель творения жизни и, как всякая модель, есть лишь схематическое, искусст­венное предварение. Некое волнение, волну организма художник неудержимо стремится вынести вовне, за­печатлеть материальными средствами, закрепить во внешней среде. В творчестве выражается потребность расширения себя за пределы своей природно-ограниченной формы; искус­ство - греза о новом теле, расширенном и вечном. Сюда же мы присоединим и взгляд Федорова на искусство как попытку мнимого воскрешения. Мыслитель выводил начало искусства из погребаль­ных обрядов, отпевания, попытки удержать облик умершего в живописном или скульптурном изображении, т.е. восстановить его хотя бы мнимо, искусственно, и эта потребность - в бесконечно усложнившемся виде, от эпического искусства, длинного предания о героических деяниях наших предков, до современных форм – проникает все искусство: ту кристаллизацию текучих, преходящих жизненных форм в прекрасные и вечные, то воскрешение и запечатление бывшего и жившего, то творческое прощупывание новых форм жизни, которое происходит в нем. Искусство - прообраз воскреситель­ного акта, и даже самого его типа реализации: творческое созидание вместо рождения (сублимация эротической энергии в искусстве), наконец, восстановление жизни как бы "из себя", рождение из се­бя наших отцов и матерей (в искусстве из себя, из волнений организма конструиру­ется новая форма).

"Законы движения потока образов - вихрей воображения, заправляющих поэтическим твор­чеством, однородны с законами сновидения, сновидческого воображения". Внутрителесность пространства (сновидческого, а далее и художественного) выражает особый построительный принцип форм, являющихся во сне, - пейзажей, сочетаний живых образов и т.д., которые представ­ляют собой наложение (путем зеркального увеличения) телесной схемы спящего (извивов и конту­ров его тела). В творчестве же "поскольку круг свободного проявления изливаемых лирических волн начинает казаться неограниченным, постольку, естественно, исчезает, стирается та условная черта, которая отделяет изолированное "тело", крохотный кусочек "внутреннего" мира от чужой и давящей "внешней" среды. Зрение окончательно торжествует над осязанием"

Заключение.

Личность Вл.  Соловьева - большая,  глубокая,  широкая,  даже величественная, хотя в тоже время до чрезвычайности запутанная и порой кажется противоречивой. Но цельное всегда кажется противоречивым, если рассматривать   его   с  позиций  множественности.  Но  во  всей  этой сложности,  изучение которой не может не стать делом многих, была одна простейшая,  невиннейшая  и  наивнейшая  особенность.  Это неугомонное стремление бороться с  нелепостями  и  язвами  окружающей  жизни.  Эту устремленность души его к Добру просто нельзя не увидеть.  Это сильнее всего, что есть в нем и создано им.

Из этого  вечного  ощущения  неудовлетворенности и стремления преодолевать несовершенства окружающей жизни сама собой  вытекает  еще одна  идея,  которую  можно с полным правом считать для Вл.  Соловьева окончательной,  итоговой и заключительной.  Это то,  что можно назвать философией конца.

В течение всей своей жизни Вл.  Соловьев только и  знал,  что наблюдал конец. В своих ранних научных трудах он изображает концы всех философских  односторонностей.  Затем  -  острейшее   ощущение   конца византийско-московского православия и рвется к то у,  чтобы при помощи римской католической церкви преобразовать восточную церковь.  В 1891г.  его  работа  "Об  упадке  средневекового мировоззрения" тоже наполнена чувством катастрофизма по отношению к  традиционному  православию.  Он настолько низко оценивал традиционную и бытовую религию, что однажды в беседе с Е.Н.  Трубецким выразил желание  объединить  всех  неверующих против  верующих.  Неудивительно  поэтому,  что  и в самом конце своей жизни он заговорил и конце всей человеческой истории  и  о  пришествии антихриста. И если его мировоззрение всегда было интимно связано с его личностью,  то особенно здесь эта связь оказалась наиболее глубокой  и ощутимой.

В 1900 г.  Вл.  Соловьев умирал от  неизлечимых  болезней;  и человечество,  по  его  мнению,  в  те  времена тоже умирало и тоже от неизлечимых болезней,  которые он научился распознавать вопреки своему былому  историческому  оптимизму.  Это  ощущение конца особенно явно в последней его книге "Три разговора".  Е.Н.  Трубецкой пишет  по  этому поводу:  "Что-то оборвалось в Соловьеве когда он задумал эту книгу: ее мог написать только человек,  всем существом  своим  предваривший  как свой, так и всеобщий конец".

Только не надо  думать,  что  Вл.  Соловьев  резко  встал  на позиции   безнадежного  нигилизма,  отрицая  всякое  развитие  вперед.  Наоборот,  даже если конец дела означал его неудачу,  то этот же конец означал и необходимость чего-то нового. Именно по этому Е.Н. Трубецкой пишет "...  практический вывод из "философии конца" не есть  покой,  а творческая деятельность.  Пока мир не совершился,  человек должен всем своим  существом   со действовать  его  совершению.  Чтобы    осуществлялась    в    нас   целостная   мысль,   мы   должны  предвосхищать ее  в  мысли,   вдохновляться  ею  в подъеме    творческого    воображения    и    чувства    и,   наконец,  готовить для нее  себя  самих  и  окружающий  мир подвигом нашей воли".

Чтобы жить, все время зная, что конец грядет, человек должен обладать такой громадной силой духа, таким самоотречением во имя Идеи, какие присущи очень немногим. И Вл. Соловьев один из них. Хочется лишь сказать  ему  большое  спасибо  и  просить  Бога,  чтобы такие люди не покидали нас.

Русская же идея чрезвычайно важна сегодня, когда ведется поиск основ для духовного возрождения нации, для отыскания ею нового мира в столь сильно изменившемся, но все-таки цельном мире. Может быть есть смыл поискать ответы на самые злободневные вопросы, стоящие пред сегодняшней Россией в работах великих соотечественников непростительно надолго забытых? Если бы русские чувствовали ту моральную ответственность перед Богом и историей, о которой говорит Владимир Соловьев, то не было бы Чечни и много другого. Великие идеи потому и велики, что они вечные. Идея национального возрождения на основе глубоко воспринятой идеи ценности других культур и народов, поиск таких способов объединения, которые не предполагали унижения, подавления, порабощения одного народа другим, постепенное, медленное, естественное движение к всеобщему единству - такой путь обозначил Владимир Соловьев для России.

Прислушаемся к мнению великого русского философа Владимира Сергеевича Соловьева.

Литература.

1.    Лосев А.Ф. Владимир Соловьев. – М., 1983.

2.    Лосский Н.О. История русской философии. – М.: Советский писатель, 1991. – 480 с.

3.    Малышевский А.Ф. Мир человека. - М.: Просвещение, 1994.

4.    Мир философии: Книга для чтения. Ч. 2. Человек. Общество. Культура. – М.: Политиздат, 1991. – 624 с.

5.    Рашковский Е.Б. Вл. Соловьев. Учение о природе философского знания. / Вопросы философии, 1982, №6.

6.    Современный философский словарь. / Под ред. д.ф.н., проф. В.Е. Кемерова. – 1996. – 608 с.

7.    Соловьев Вл. С. Сочинения. Т. 1-2. – М., 1988.

8.    Трубецкой Е. Миросозерцание Вл. С. Соловьева. Т. 1-2. – М., 1913.

9.    Феномен человека: Антология. / Сост., вступ. ст. П.С. Гуревича. – М.: Высшая школа, 1993. – 349 с.

10. Философский энциклопедический словарь. 2-е изд. – М.: Советская энциклопедия, 1989. – 815 с.

33

[i]