Древнерусская цивилизация

               И.Н. Данилевский, напротив, воспринял многое из положений второго направления. Он не отрицает роли вечевых собраний и даже соглашается с Фрояновым в том, что вече в древнерусских городах собирается и в X, и в XI веках, что до него напрочь отрицали многие представители первого направления. Несмотря на это, Данилевский приходит к выводу, далёкому от общей схемы Фроянова. Киевская Русь, по его мнению, представляла собой раннефеодальную монархию. Правда, черты этой монархии он рисует иначе чем Котляр, и другие историки советской школы. В качестве основных политических институтов  он выделяет три силы: князя, дружину ( в его понимании – боярство) и городское вече. Реальная власть отдается им князю, который опирается на дружину. Русская земля как единое целое существует, по Данилевскому, до рубежа XI – XII веков. На её месте в XII столетии складываются практически независимые государства с различной формой правления. В некоторых из них сохраняется прежняя политическая организация, то есть раннефеодальная монархия. Это Киевская, Галицкая и Волынская земли. В Новгороде формируется республиканский тип власти. В северо- восочной Руси, во Владимире, он обнаруживает деспотическую монархию , по скольку, по его мнению, здесь не было глубоких вечевых традиций.

                 В.В. Пузанов во всём следует за Фрояновым. Разрабатывая проблему политического строя Киевской Руси до середины XI в. Он выделяет три основных типа племенных суперсоюзов, в зависимости от степени и характера объединения. Первый тип – военный союз племенных союзов с целью противостояния общей опасности. Второй – объединение союзов племён под властью одного из них. Третий тип- переход «господствующего союза племён» к прямому управлению и ликвидации местных органов власти.

                 Советская историческая наука, опираясь на марксистскую идеологию, и открещиваясь от дореволюционного наследия, по сути, заново повторила этот путь. Основной задачей, стоящей перед современными исследователями, являются необходимость преодолеть это «топтание на месте», опираясь на совокупное наследие как дореволюционной, так и советской историографии.

              Центральной фигурой политической системе в Киевской Руси был князь. Пристальное внимание к нему со стороны исследователей вполне оправдано. Историки XVIII в. Видели в древнерусских князьях самодержцев, подобных русским императорам. Но уже Карамзин вынужден был признать – князь делился властью с верховным советом, состоящим из представителей дружины ( в традиционном понимании этого слова ) и с народом, который собирался на вече, а в походах его власть ограничивалась корыстолюбием войнов.

              И.Я. Фроянов попытался осветить положение и функции князя в развитии. В X в., по его мнению, князья сохраняли в своём статусе ряд черт предшествующей родоплеменной эпохи. По-прежнему они «выступали организаторами походов в чужие страны» и обороны своей земли от внешних врагов. «В круг занятий …князя X в., - пишет Фроянов, - входило подчинение восточнославянских племён и поддержание военно - политического господства над «примученными» соседями». Князьям того времени приписывается и религиозная функция – главным образом на основании летописных данных о так называемой «языческой реформе» Владимира Святославича. В XI –XII веках, несмотря на заявленные перемены рубежа X-XI столетий, князья опять-таки изображаются, в первую очередь, как военные специалисты (по выражению Фроянова),призванные обеспечить внешнюю безопасность Руси. На князей возлагались обязанности по руководству оборонительными и наступательными операциями, и охрана торговых путей.

                При этом Фроянов отмечает, что в образе князя ещё заметны черты вождя и предводителя старых времён. Князья лично участвовали в битвах, произносили зажигательные речи накануне сражения, сами следили за правильной организацией войска в походах. Второй важнейшей задачей князя Фроянов называет обеспечение внутреннего мира и порядка. Значительно расширились, по его мнению, права князя в области суда. Правда, в чём именно проявилось это расширение не совсем понятно. Фроянов рисует княжеский суд гласным и состязательным. В нём принимают участие: сам князь, народные представители, послухи (свидетели), истец и ответчик. Отмечается даже определение архаичность суда. Это проявляется, по его словам, в требовании горожан к своему князю лично участвовать в судебном разбирательстве. Что касается указаний источников на княжеский двор как привычное место судопроизводства и повседневную загруженность князей судебными делами, то они в пользу расширения полномочий княжеской власти свидетельствовать не могут. Единственное о чём они говорят, так это об увеличении случаев обращения к услугам княжеского суда. Что и в правду отличает князя XI- XII веков от князя предшествующей эпохи, если следовать описанию Фроянова, так это обладание правом на законодательную деятельность. Если в X в. Законодательная практика князей представляется ему сомнительной, то на XI-XII века, по его представлению, приходится интенсивная законодательная деятельность. Он обращает внимание, что именно тогда создаются Правды Ярослава и Ярославичей, Устав Владимира Мономаха, церковные княжеские уставы. Вместе с тем Фроянов подчёркивает причастность к составлению законов представителей общества. Дополнительно, в перечень функций князя этого периода он добавляет «элементарные нити» управления волостью (полицейскую функцию) и исключает религиозные обязанности, но никаких данных в доказательство не приводит, если не брать в расчёт общественный факт крещения Руси.

                В летописи князья постоянно воюют, собираются воевать или заключают мир после войны – то с врагами Руси, то между собой. Князь Владимир Мономах, перечисляя свои труды, на первое место ставит участие (или руководство) в различных боевых операциях.

               Князья ходили за данью не только для своих нужд, и даже не столько для своих, сколько для нужд города в целом, в котором они правили, и для членов городской общины.

                Не вызывает сомнений и судебная функция княжеской власти. Настоящий памятник княжеской судебной деятельности представляет собой Русская Правда. Тот же Владимир Мономах пишет о своих занятиях судом как о повседневной практике.

                 Как заметил Фроянов, законотворчество не было сугубо княжеским делом – все перечисленные законодательные акты создавались совместно с представителями городской общины и, не исключено принимались на вече, как Псковская и Новгородская судные грамоты. Это, во-первых. Во-вторых, все перечисленные документы связаны только с одной стороной общественной жизни, а именно той, что напрямую касается судебных полномочий князя. Сфера законодательной деятельности князей, таким образом, ограничивалась чрезвычайными случаями в жизни русичей и совершенно не касалось повседневности, которая, по всей видимости, регулировалась обычаями. Более того, сам княжеский суд представлял собой обычай. Население стремилось, чтобы судил лично князь потому, что он наделялся общественным сознанием особыми качествами. Князь судил по правде, то есть по справедливости, и сам совершенно не нуждался ни в каком письменном законе, как в этом не нуждалось и общество, пока судебных происшествий было не так много и князь имел возможность лично участвовать в процессе. Для того чтобы общество успокоить, и была создана письменная «правда», основанная на обычае и княжеской судебной практике. Иначе говоря , Русская Правда предназначалась не для самих князей, а для княжеских людей, которые, как и тот, которого они представляют и от чьего имени судят, «оправливали» людей по правде.

               Власть в Древней Руси не делилась на исполнительную и законодательную. Деятельность древнерусских князей проходила в такой системе координат, в которой понятие администрирования просто теряло смысл. Князь был сам себе закон и сам себе исполнитель. В той мере, конечно, в какой позволяло ему общество.

               Религиозная функция княжеской власти обоснованна менее всего. Ссылка на «языческую реформу» Владимира – очень зыбкое основание. Многие историки, упомянутое в летописи возведение святилища шести богов, называют реформой. В монографии Б.А. Рыбакова, посвящённой язычеству Древней Руси, ей уделено сорок две страницы. Однако доказательству того, что установка новых идолов в Киеве была именно реформой – всего три абзаца. В ряду доводов: различия в количестве богов, упомянутых в договорах с греками и перечне богов, которым Владимир поставил святилище; отсутствие в пантеоне Владимира Святославича Велеса – одного из главных славянских богов; сооружение святилища неподалёку от княжеского терема в отличие от прежнего идола Перуна – времён Игоря, который, по мнению Рыбакова, стоял на другом холме; расширение круга лиц, учавствоваших в жертвоприношениях. Ни один из этих доводов нельзя признать убедительным. Клятва именем богов и строительство святилища, которое с клятвой совершенно не связано – вещи не сопоставимые. Различия в количестве богов здесь вызвана не реформой, а тем, что события эти не имеют друг к другу никакого отношения. Ожидать в этой ситуации, каких бы то ни было совпадений, по меньшей мере, странно. В летописях и других письменных источниках встречаются не одно, и не два списка славянских богов и все они разные, значит ли это, что каждый раз мы имеем дело с очередной языческой реформой? Отсутствие Велеса в «храме» Перуна не обязательно вызвано преобразованиями. Владимир не отменял культ Велеса и никак его не изменял. Его идол стоял в Киеве на Подоле, о чём сам Рыбаков и пишет. Расположение святилища и упоминания об участниках жертвоприношений никаких данных о реформе – ни прямых, ни косвенных – не содержат.

                Состав богов в пантеоне, возможно, и в самом деле не случаен, но это совсем не значит, что речь идет о реформе язычества. Выбор идолов для святилища можно объяснить иначе. Арабский путешественник Ибн-Фадлан, описывая место поклонения русов, которое он сам видел в Булгаре, рисует его очень похожим на то, что построил Владимир. «И как только их корабли прибывают к этой пристани, тотчас выходит каждый из них, [неся] с собою хлеб, мясо, лук, молоко и набиз, чтобы подойти к длинному воткнутому [в землю] бревну, у которого [имеется] лицо, похожее на лицо человека, а вокруг него маленькие изображения, а позади этих изображений длинные бревна, воткнутые в землю... И вот он берет некоторое число овец или рогатого скота, убивает их ... и оставляет между тем большим бревном и стоящими вокруг него маленькими и вешает головы...». Согласно сообщению Ибн-Фадлана, большое бревно изображало главного бога, а малые — его жен, дочерей и сыновей. Предположение о существовании религиозной функции княжеской власти не может иметь почву. Эту функцию в языческой Руси на самом деле выполняли жрецы. Среди них Б.А. Рыбаков называет волхвов, волшебников, облакопрогонителей, ведунов, чародеев, кощунников, кудесников, баянов, потворников и других . Если взглянуть на деятельность князей в контексте функционирования политической системы в целом, обнаружится довольно любопытная картина. Оказывается, функционально князь был по существу лишней фигурой. Уже отмечалось, что древнерусские князья делили свои обязанности по выработке и принятию законов с представителями городской общины — то же самое было и с другими функциями, в том числе и теми, которые выглядят, как исключительно княжеские. Кроме князей крупными войсковыми соединениями на Руси командовали посадники и тысяцкие (воеводы). Помимо княжеского суда существовал суд посадника, суд тысяцкого и суд епископа. За данью так же нередко ходили под руководством воевод, а не князей. Выходит, общество вполне могло обойтись без князя — практически в любой сфере деятельности у него были дублеры. И, надо заметить, известны случаи, когда князья действительно выполняли декоративную роль. Поражает то, что это проявилось уже в самом начале существования древнерусской цивилизации. Достаточно вспомнить, что новгородцы взяли к себе Владимира Святославича, когда он был совсем еще юным и реально выполнять свои обязанности не мог. Каково было его положение в Новгороде, можно себе представить на основе более поздних данных. В Ипатьевской летописи под 1153 годом стоит примечательный в этом смысле рассказа молодом Ярославе Владимировиче Осмомысле, который оказался на галицком княжеском столе после внезапной смерти отца. Галич тогда стал объектом нападения со стороны Изяслава Мстиславича. Непосредственно перед битвой, галицкие мужи заявили своему юному полководцу: «...Ты еси молодь, а поеди прочь и нас позоруи... ты еси оу нас одинъ. оже ся тобе што оучинить то што намъ деяти. а поеди княже к городу. Ать мы ся бьемъ сами съ Изяславомъ...» ^3|. Ярослава не допустили к сражению, опасаясь за его жизнь. Как видно князь был нужен городу вовсе не в качестве военачальника. Князя берегли, им дорожили, а он только наблюдал, как за него все делают галицкие мужи.

              Бывало и так, что горожане сносили нестерпимые унижения, но не выгоняли его, боясь остаться вообще без князя. Скорее всего, это объясняется тем, что князь в Киевской Руси, как и жрец в языческие времена, был и оставался сакральной, мистической фигурой, обладающей при этом вполне реальной властью. А.П. Толочко считал - необходимо добавить указания летописи на сроки правления Олега и Игоря — соответственно 30 (33) и 33 года, основанные на магических троичных формулах». В «Слове о полку Игореве», по его мнению, отчетливо отразилась антропоморфная концепция государства, «в которой князь — голова, народ (земля) — тело». Напомню, как это звучит в «Слове»: «Рекъ Боянъ... «Тяжко ти головы кроме плечю, зло ти телу кроме головы», Русской земли безъ Игоря!». А.П. Толочко подчеркивает существование в языческой Руси представлений о магической связи правящего рода, а вместе с тем и личности каждого его представителя с вверенной его власти (попечению) землей.

           Пределы княжеской власти — один из важнейших вопросов, имеющих неоднозначное решение. Историки «монархического» направления в целом склонны завышать силу и возможности князей, а представители «вечевой школы», наоборот, — занижать. Дело здесь не только в субъективности исследователей и логике направления, которой историки стараются вольно или невольно следовать, но и в противоречивости данных, содержащихся в источниках. Князья в них предстают то в одном, то в другом облике.

            Можно не сомневаться — князья обладали внушительной по древнерусским меркам силой. Киевский князь Святополк Изяславич говорил «смысле-ным» киевлянам, что имеет 700 отроков, то есть военных холопов. Это была личная «гвардия» князя, полностью ему преданная. С такой силой никто из мужей в одиночку (со своими отроками) не мог ему противостоять, да и вряд ли помышлял об этом. Но эта сила — ничто, по сравнению с городской дружиной. Заставить подчиниться целый город князь не мог, а вот держать его в страхе время от времени удавалось. Киевляне, изгнав в 1068 году Изяс-лава Ярославича из города, с ужасом ждали его возвращения. Просили его братьев Святослава и Всеволода заступиться за них. Грозили покинуть Киев: «... Аще ли не хочета то нам неволя зажгоша град свои ступим въ Гречьску землю...». Но воспрепятствовать ему снова вокняжиться в городе не смели. Князь-оборотень Всеслав Брячиславич, на которого они возлагали надежды, обманул ожидания, сбежав к себе в Полоцк. Организовать сопротивление без князя они, полагаю, могли, но не стали этого делать. Вероятно, в связи с тем, что Изяслава, после бегства Всеслава, некем было заменить. Младшие братья изгнанника в качестве альтернативы пока не рассматривались. Изяслав этим воспользовался в полной мере, отомстив горожанам руками своего сына Мстислава. Прибыв в Киев раньше отца, он устроил суд и расправу над киевлянами, которые освободили из погреба Всеслава. Около 70 человек казнил, часть — сколько именно в летописи не сказано — ослепил, некоторых наказал без всякого разбирательства.