Гитлер и Сталин: сходства и различия двух великих тиранов прошлого столетия

После захвата власти эмоциональный  срыв, как реакция на несогласие, стал типичен для Гитлера. Его  биографы описывают множество примеров истерической реакции Гитлера на малейшие признаки нелояльности или  несогласия. Гейден, например, пишет, что  Гитлер,

«как одержимый, беснуется по самым ничтожным  поводам... Из-за запропастившейся стенограммы  своей последней речи — а его  последняя речь всегда самое крупное  событие — он способен надавать пощечин своим старейшим сотрудникам» (27, с. 51).

В качестве примера можно  напомнить о визите Браухича и  Гитлера 5 ноября 1939 г, когда Браухич  пытался убедить фюрера не предпринимать  нападения на Францию. Гитлер, уразумев, о чем идет речь, впал в ярость, закричал на генерала и убежал из кабинета.

Даже на дипломатических  переговорах Гитлер норой срывался и орал на дипломатов других государств, как на своих генералов. Например, 14 ноября 1940 г. Гитлер беседовал с  Молотовым, находящимся в Германии с официальный визитом. На вопрос Молотова, что сказала бы Германия, если бы СССР заключил, например, с Болгарией  направленный против Германии договоров, подобный договору, заключенному между  Германией и Румынией, Гитлер, но свидетельству В. Бережкова, сорвался на крик и «визгливо прокричал», что болгарский царь не просил Москву о гарантиях, что ему об этом ничего неизвестно и т. п.

В психике Сталина аналогичные  симптомы окончательно сформировались в середине тридцатых годов, когда  его власть подходила к абсолютной.

Есть множество свидетельств того, что Сталин в общении с  людьми был груб, что являлось для  него, в сущности, «нормой поведения». Грубость сама по себе есть фактически эмоциональный срыв. Среди примеров такого рода, характеризующих Сталина, весьма показателен следующий.

«На приемах в  Большом Кремлевском дворце Сталин часто подходил к актерам и  актрисам и разговаривал с ними... В начале 1941 года в кругах людей  искусства Москвы большое впечатление  произвел разговор Сталина с меццо-сопрано  Большого театра Давыдовой...

Уже было позже 12 часов, и вечер был в полном разгаре, когда Сталин не спеша, своей  немножко развалистой походкой подошел  к Давыдовой — высокой, эффектной  женщине, в сильно открытом серебряном платье, с драгоценностями на шее  и на руках, с дорогим палантином из черно-бурых лисиц, наброшенном  на плечи. Великий вождь, одетый в  свой неизменный скромный френч защитного  цвета и сапоги, некоторое время  молча смотрел на молодую женщину, покуривая свою трубочку. Потом он вынул трубку изо рта.

— Зачем вы так  пышно одеваетесь? К чему все это? — спросил он, указывая трубкой  на жемчужное ожерелье и на браслеты Давыдовой. — Неужели вам не кажется  безвкусным ваше платье? Вам надо быть скромнее. Надо меньше думать о платьях  и больше работать над собой, над  вашим голосом. Берите пример вот  с нее... — Он показал на проходившую  мимо свою любимицу — сопрано Большого театра Наталью Шпиллер... При всем аристократизме ее манер, одевалась  она с нарочитой скромностью, носила всегда закрытые платья темных цветов, не надевала драгоценности...

— Вот она не думает о своих туалетах так много, как вы, а думает о своем искусстве.., — продолжал Сталин. — И какие  она сделала большие успехи. Как  хорошо стала петь.

Обе дамы стояли молча и слушали вождя. Что  они могли сказать в ответ? Рассказывали, что Давыдова едва сдержалась, чтобы не разрыдаться» (111, с. 23).

Эта выходка Сталина по-своему более «эффектна», чем тот эпизод, когда Гитлер разорался на генерала Браухича.

Несомненно, Сталин из трех рассматриваемых фашистских «вождей» был наиболее волевым, хитрым и скрытным. Но можно не сомневаться, что в  его психике периодически накапливались  и находили выход психопатические  напряжения, разрешавшиеся в приступах  гнева, ярости, за которыми нередко  следовали очередные убийства. Эмоциональный  срыв не обязательно должен выражаться и грубостях, в крике и судорожных движениях: он может быть выражен  в виде репрессий, в виде организационных  перемещении и т. п.

В психике Мао Цзедупа  аналогичные симптомы психопатии появились  наверняка раньше 40-х годов, но именно в эти годы они приобрели, так  сказать, клиническую ясность, так  как именно в этот период Мао установил  абсолютную власть над КПК.

П. П. Владимиров отмечал, что  Мао Цзедун не терпел ни малейших возражений и решительно пресекал все попытки  такого рода. С П. П. Владимировым он был вынужден держаться более  сдержано, но тем не менее порой  срывался.

В январе П. П. Владимиров обратился  к Мао с просьбой оказать содействие в изучении периода истории КПК 1928-1938 гг. Мао взял на себя «освещение основных вопросов» и поставил условие, что информацию о партии, ее развитии, внутрипартийных столкновениях  П. П. Владимиров будет получать только от него. Как пишет П. П. Владимиров,

«...тут Мао  в категорической форме заявил, что  я не должен требовать прояснять  данные вопросы у кого-либо другого.

Когда мы уже прощались, Mao Цзедун сказал мне, что о наших  беседах никто не должен знать. Но этим он не ограничился. Он стал льстить  мне и в то же время намекать, что не доверяет моим товарищам... Я  выразил удивление. Мао возразил в столь грубой форме, что я  даже поначалу опешил. Мао почти  кричал, убеждая меня в том, что  здесь, в Яньани, доверять никому нельзя» (20, с. 184, 18.5).

Это типичный для паранойяльных  психопатов эмоциональный срыв в  ответ на несогласие, которое они, в силу центрального положения в  их психике влечения к власти, воспринимают именно через призму этого влечения, — то есть как посягательство на их власть.

ПАРАНОЙЯЛЬНАЯ БОЛТЛИВОСТЬ

Для фашистских «вождей» как  для паранойяльных психопатов типична  и другая особенность: патологическая говорливость и неумение слушать  собеседника. Биографы Гитлера отмечают, что он мог часами самозабвенно витийствовать, и это наблюдалось за ним уже  в молодые годы. Позже, придя к  власти, Гитлер, естественно, пользовался  этим, чтобы лишний раз излить переполнявшие  его чувства и «идеи».

Вероятно, в такие моменты  у фашистского «вождя» происходит своеобразная эмоциональная разрядка — высвобождение эмоций, связанных  с патологическим стремлением к  власти, испытывается ощущение превосходства  над слушателями, которые, естественно, проявляют максимум внимания и лояльности.

В сущности, многочасовая болтовня паранойяльного психопата — это  тот же эмоциональный срыв, только растянутый во времени и соответственно приглушенный.

Гитлер, например, мог часами развивать перед Риббентропом грандиозные  планы внешней экспансии, и тот  все это время молча слушал (6, с. 88). Даже на важных государственных  совещаниях Гитлер со временем стал порой  вести себя точно так же. Например, встречи Гитлера с генералами в рейхсканцелярии «обычно сводились  к заслушиванию длинных речей  Гитлера и к выражению присутствующими  своего полного одобрения» (25, с. 60). В случае признаков неодобрения  или несогласия с «гениальными идеями»  фюрера последовал бы, разумеется, очередной  истерический припадок.

Сталин в этом отношении, видимо, был более сдержан, чем  Гитлер и Мао.

П. П. Владимирова немало удивляла способность Мао Цзедуна  разглагольствовать перед собеседниками  буквально часами.

Запись от 29 февраля 1944 г:

«Мао Цзедун в  беседах нередко оставляет тему разговора и перескакивает на другую, потом на третью. Порой он неожиданно спрашивает мнение, но ответ  предпочитает короткий. Если собеседник начинает развивать свою мысль, он поначалу внимательно слушает, но вскоре разговор непременно обрывается. Мне он не раз  жаловался, что после «говорливых  собеседников» утомлен и плохо  себя чувствует». (20, с. 265).

Неумение слушать —  довольно распространенная черта, которая  чаще всего является следствием недостаточной  воспитанности. Но для больных психопатией  очень типично именно чувство  утомления, раздражения, а то и глухой ярости, когда собеседник не соглашается  с больным или даже просто говорит  больше, чем больной.

Фашистский «вождь», видимо, во время беседы подсознательно расценивает  развитие мысли собеседником, его  доводы и рассуждения как проявление нелояльности, как неуважение к его  власти, поскольку «вождь» воспринимает процесс общения с людьми почти  исключительно по схеме «лоялен-нелоялен». Отсюда и раздражение Мао против спорящих с ним, и утомление после  «говорливых собеседников».

Себя, надо полагать, Мао  Цзедун к «говорливым собеседникам»  не относил.

Запись от 15 июля 1944 г:

«Странные эти  наши беседы. Говорит преимущественно  Мао. Иногда говорит час или два, случается и больше. Мне отводится  роль слушателя. Он очень недоволен, если я не соглашаюсь. Если мне случается  возразить, он круто меняет тему (с  другими в таких случаях он поступает просто оскорбительно) или  весь уходит в нервное сосредоточенное  курение. И тогда я чувствую, какой  ценой ему обходится общение  со мной» (20, с. 303).

15 марта 1945 г: «В своем кресле он или слушает, окуривая собеседника дымом, или рассуждает. Может говорить два, три, четыре часа! И это один на один!» (20, с. 472).

ТРЕБОВАНИЯ ПОКЛОНЕНИЯ КАК СИМПТОМЫ ПАРАНОЙЯЛЬНОЙ САМООЦЕНКИ

Насколько в фашистских «вождях» раздуто стремление к власти, настолько, соответственно, велико в них желание  видеть и воспринимать направленные в их адрес атрибуты лояльности —  всевозможные знаки почтения и восхищения. Это явно патологическое отношение  к окружающим, вытекающее из патологического  стремления к власти и формирующейся  постепенно в «вожде» преувеличенной, в конечном счете, просто паранойяльной  самооценки.

Психиатры давно выработали определенные правила обращения  с психически больными людьми. Что  касается больных паранойяльно-истеричной психопатией с манией величия, то в общении с такими больными необходима осторожная лояльность но отношению  к их бредовым высказываниям; нельзя выражать открытого несогласия с  их идеями и тем более настаивать на том, что эти идеи неверны. Допускается  лишь минимум дискуссионности, в  противном случае у больного может  быть спровоцирован эмоциональный  срыв: приступ истерического гнева, или наоборот, тоски и депрессии.

По мере того, как фашистский «вождь» распространяет свою власть на все большее количество людей, все они вынуждены себя вести по отношению к вождю так же, как ведет себя по отношению к больному паранойяльно-истеричной психопатией врач-психиатр: мягко, с демонстрацией полного согласия с его взглядами и т. п. Разница лишь в том, что больной, находящийся в сумасшедшем доме, навязывает врачу такой стиль поведения по той причине, что любой другой стиль не улучшает состояния больного, и врач должен вести себя так в силу врачебного долга. Люди же, порабощенные фашистским «вождем» — паранойяльным психопатом, вынуждены обращаться с ним подобным образом по той причине, что у этого психопата в руках сосредоточена власть.

С точки же зрения психиатрии в обоих случаях психопат, независимо от того, находится ли он у власти в государстве, или же в психиатрической  больнице на излечении, в силу непреодолимых  патологических особенностей своей  психики фактически навязывает, в  первом случае — врачу, во втором —  множеству подчиненных психопату  людей, ту форму общения, которая  представляется ему единственно  нормальной и которая на самом  деле является бесспорным симптомом  паранойяльно-истерической психопатии.

После захвата власти фашистским «вождем» в масштабах государства все государство в конце-концов превращается в настоящий сумасшедший дом, где даже психически нормальные люди вынуждены вести себя, как психопаты, регулярно и интенсивно выражая доведенную до истерии «любовь» к «вождю», который, таким образом, заражает своей манией величия, вывернутой наизнанку и предстающей в виде рабского поклонения, миллионы людей.

Если взять психопата  с манией величия и в порядке  эксперимента вручить ему власть над определенным количеством людей, то он немедленно начнет вести себя так, как действовал Гитлер, Сталин или Мао Цзедун в масштабах  государства: начнет укреплять свою власть — создавать «культ», пресекать  несогласие и т. п.

Известно, что культ Гитлера  в Германии был доведен до совершенно абсурдных форм, то есть фюрер навязал  всему немецкому народу ту форму  отношения к себе, которую требовал и получил от своих сотрудников  и подчиненных: безоговорочное согласие, послушание, восхищение и т. II.— именно ту форму отношения, которую ждет и даже требует от окружающих любой  паранойяльно-истеричный психопат в  любом сумасшедшем доме.

Б. Винцер вспоминает в своей  книге:

«Каждая газета ежедневно  публиковала по меньшей мере одну фотографию Гитлера и вбивала  читателям в голову: Гитлер все  знает, Гитлер все видит, Гитлер вездесущ. Его портрет висел во всех помещениях, его бюсты стояли во всех углах, и  в каждом городе были площадь и  улица, носившие его имя» (18, с. 122).

Корреспондент ТАСС И. Филиппов, работавший в Германии в 1939-1941 гг., пишет  в этой связи:

«Культ фюрера в дни его пребывания в Берлине  принял неописуемые масштабы... Печать заполнялась статьями о Гитлере, его фотографиями. Издательства, почтовые ведомства, соревнуясь в угодливости, распространяли портреты, открытки, на которых был изображен Гитлер то в виде Иисуса Христа на фоне солнечных  лучей, то в виде нежного отца, ласкающего ребенка. В магазинах продавались  игральные карты, на которых вместо юнкеров-валетов красовался Гитлер...

В религиозных  рождественских песнях имя Христа заменялось Гитлером...

Руководитель  «Гитлерюгенда», позже гаулейтер  Австрии Ширах, создавал свои стихи, в которых сравнивал Гитлера  с Богом» (96, с. 346).

Фашистская пропаганда вдалбливала  в головы немцев:

«Никто не имеет  права задаваться вопросом: прав ли фюрер и верно ли то, что он говорит? Ибо то, что говорит фюрер, всегда верно» (96, с. 346),

При регистрации брака  в нацистской Германии жениху и невесте  в осязательном порядке вручался экземпляр книги Гитлера «Майн  Кампф».

Перед появлением Гитлера  всегда звучала определенная музыка — «Баденвайльский марш».

Описание одного из сборищ с участием Гитлера — митинг в  цирке:

«Хайль! Хайль! Десять тысяч правых рук подняты кверху. Слезы на глазах женщин, хриплые  голоса мужчин... Царит наряженность. Возбужденность политического собрания, но напряженность людей, ожидающих  свадьбы или похорон. Хайль! Хайль!

Появляется Гитлер. Мимо помоста, на котором он стоит, в  течение часа проходят тысячи молодых  людей, с поднятой вверх правой рукой.