Гитлер и Сталин: сходства и различия двух великих тиранов прошлого столетия

Работа «Гитлер, Сталин, Мао  Цзедун: сравнительный анализ психики» была написана мной в 80-х годах. Тогда  я еще не был верующим, и поэтому  не понимал роли Сталина как орудия Божьего возмездия за прегрешения  русского народа и России перед Богом.

Поэтому моя оценка Сталина  была однозначной: для меня этот человек  был предателем дела коммунизма, нарушившим ход продвижения страны к социализму по пути, ясно и четко указанному Лениным в его статье «О кооперации», преступником, ради абсолютной власти уничтожившим сотни тысяч большевиков  и миллионы других ни в чем не повинных граждан страны.

В пользу этих выводов говорили множество «железных», неопровержимых фактов.

Но уже тогда, в ходе работы над главой и личностных качествах  и характеристиках Гитлера, Сталина  и Мао Цзедуна проявилось различие между Сталиным и двумя другими  тиранами.

Тогда я не придал этому  обстоятельству значения, объяснив его  для себя недостатком информации о Сталине.

Отличие Сталина от других «великих вождей» состояло в том, что в нем не было той карикатурности, гротескности, которые столь явно были присущи Гитлеру и Мао.

В этом смысле Сталин никак  не «укладывался» под те параметры, которые совершенно четко обнаруживались у Гитлера и Мао.

Например, когда речь шла  о манерах поведения, свидетельства  очевидцев, а также киноматериалы  бесспорно подтверждали неадекватность этих людей, которые как раз в  их стремлении казаться «великими» и  становились смешными и нелепыми.

Применительно к Сталину  признаков такого рода не обнаружилось, и мне пришлось ограничиться не очень-то убедительной фразой:

Сталин во фрак не наряжался и даже форму генералиссимуса  не любил, что же касается важности и величавости, то этих качеств у  него тоже было явно в избытке —  это отчетливо видно даже по кинодокументальным источникам.

Должен признать: именно по кинодокументальным источникам видно, что в Сталине не было никакой  «важности и величавости», надутости  и тому подобного.

Что касается грубости Сталина, о которой писал еще Ленин  в своем «политическом завещании», то, бесспорно, грубоватость поведения  была Сталину свойственна, а порой, видимо, и грубость.

Но в доступной тогда  литературе при обилии примеров жесткого поведения Сталина свидетельств грубости как черты характера  все же не нашлось.

Фраза «Есть множество свидетельств того, что Сталин в общении с людьми был груб, что являлось для него, в сущности, «нормой поведения», не совсем объективна: на самом деле эти свидетельства показывали жесткость манеры поведения, от которой до грубости все же есть определенная дистанция.

Поэтому как примером пришлось ограничиться эпизодом с певицей  Давыдовой, которой Сталин сделал не очень тактичное, но по сути верное замечание.

Аналогично выглядит применительно  к Сталину и такое свойство тиранов, как садизм. В литературе свидетельств такого рода «против Сталина» не нашлось. Поэтому в материале  фрагмент на этот счет получился соответствующим:

Гитлер, например, приказал засиять на пленку сцену  мучительной казни участников заговора 20 июля 1944 г. и, сидя в кинозале, наслаждался  зрелищем жуткой смерти своих врагов — они были повешены на фортепианных струнах, чтобы подольше мучились.

Сталину писали о  пытках, которым подвергаются арестованные в НКВД, но он, надо полагать, не пылал  жалостью к тем, кого убивали по его  приказам, предварительно подвергнув пыткам.

Мао еще в тридцатые  годы практиковал жуткие пытки своих  противников.

В общем, явное «сопротивление материала», когда речь шла о Сталине, уже тогда показывало, что эта  фигура не так проста, как может  показаться на первый взгляд — при  всем обилии бесспорных признаков того, что сталинизм был даже более  жестоким тираническим режимом, чем  гитлеризм и маоизм.

Вот этот парадокс до сих  пор является неразрешимым: сталинский режим был самым жестоким из всех тиранических режимов, включая нацистский и маоистский, но Сталин по некоторым  личностным характеристикам тем  не менее «не укладывается» в  один ряд с Гитлером, Мао и другими  тиранами.

Причем это характеристики из тех, которые у тирана должны быть «по определению», тем у более  у такого — как Сталин.

Объяснение этой загадки, безусловно, кроется в богоизбранности  русского народа и России, в том, что Сталин по Божьему Промыслу должен был послужить не только орудием  возмездия за «февральскую революцию», за убийство царской семьи, но и орудием  превращения России в сверхдержаву.

Но в чем это объяснение состоит конкретно применительно  к личности Сталина, неясно.

Ведь и Гитлер обеспечил  Германии небывалый научно-технологический  и экономический рывок — и, тем не менее, будучи страшным, кровавым и одновременно «талантливым» диктатором, одновременно был смешон и нелеп.

Сталин был тираном  не менее кровавым и страшным, но при этом ему как исторической личности свойственно величие без  всяких кавычек.

Со временем это обстоятельство проявляется все отчетливее.

И самое главное: в величественности Сталина угадывается нечто не от «величия тирана», а от чего-то другого.

От чего именно — загадка  до сих пор.

Приходится признать, что  «загадка Сталина» пока еще не разгадана.

Может быть, если не к разгадке, то хотя бы к правильной постановке вопросов применительно к ней  поможет приблизиться небольшой  обмен мнениями, который произошел  между одним из читателей и  мной при обсуждении на моём сайте www.apostol17.ru статьи «Сталин как повод для «либеральной истерики» и как ложный «патриотический» выбор».

Фрагменты этой полемики размещены  в конце 2-й части этой публикации.

ЧАСТЬ 1

ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ ПСИХОПАТИЧЕСКИЙ  СДВИГ И АТРОФИЯ СПОСОБНОСТЕЙ К НОРМАЛЬНОМУ МЕЖЛИЧНОСТНОМУ ОБЩЕНИЮ

Расстройство эмоциональной  сферы психики Гитлера было настолько  явным и бросающимся в глаза, что вопрос, в сущности, может  заключаться лишь в том, когда  началось и какого рода было это  расстройство.

Гитлер рано потерял отца и мать, а также перенес в  юности тяжелую болезнь легких. Позже, во время службы в армии, в годы первой мировой войны, Гитлер попал  под газовую атаку, едва не ослеп, и его легкие вновь подверглись тяжелому испытанию.

Астеничных, но честолюбивых натур такого рода трудности могут  превратить в озлобленных, ненавидящих  весь мир, одержимых одновременно и  манией величия и комплексом неполноценности, весьма опасных в социальном отношении  типов. Как отмечает Гейден, именно после испытаний в годы войны  у Гитлера «появились черты истерии» (27, с.12).

Вероятно, психическая травма, нанесенная Гитлеру в детстве  пренебрежительным отношением к  нему отца, а затем усиленная потерей  обоих родителей и перенесенной болезнью, серьезно ослабила эмоциональную  сферу его психики. В период блужданий  но Вене Гитлер, начитавшись популярных националистических брошюр, наслушавшись расистских бредней, испытал тем  самым дестабилизирующее воздействие  идей явно патологического характера, что не могло не усилить, на этот раз через понятийный уровень, течение  патологических процессов в его  психике.

Как бы то ни было, в годы службы в армии Гитлер выглядел уже  гораздо более некоммуникабельным, чем в Вене. Гейден пишет но этому  поводу следующее:

«Он много читал  и думал, но ему... чужды нормальные чувства прочих людей. Как сообщают его товарищи, в роте Гитлера считали ненормальным, и он не имел друзей» (27, с. 12).

Отсутствие друзей говорит  о продолжающемся эмоциональном  сдвиге, но одно это редко заставляет окружающих человека людей высказываться  о нем, как о ненормальном. Скорее всего, Гитлер отталкивал окружающих не только эмоциональной неадекватностью  в общении, но и высказываниями определенно  нелепого характера. Видимо, это была националистическая и расистская болтовня.

В сущности, друзей у Гитлера  не было никогда. Отношения с наиболее близкими ему «соратниками» по партии основывались на общем для них  стремлении к наибольшему объему власти. Гитлеру адресовывалась лояльность и «преданность», он платил деньгами, постами, привилегиями — и, конечно, частью власти. Изменись соотношение  сил — и свора сообщников немедленно устранила бы его от власти и выдвинула бы нового «вождя».

Так и произошло в последние  месяцы «третьего рейха».

«Гитлер и Геринг вели борьбу за власть, которой они  уже не располагали, — пишет А. Полторак. — Много лет назад они заглянули в лицо этого самого загадочного сфинкса — и с тех пор никто из них не в состоянии был отвести от него глаз». (74, с. 169,170).

Гиммлер в апреле пытался  связаться с американским командованием  и обсуждал с Шелленбергом возможность  устранения Гитлера.

Борман мог претендовать на роль друга Гитлера, если бы не был  его «тенью».

У Сталина были друзья до того, как он приблизился к своей  цели — полной власти. Орджоникидзе был близок Сталину — и застрелился (или был убит). Еще один близкий  «вождю» человек — А. Сванидзе, был арестован. Когда Сталину  сообщили об этом, он сказал: пусть извинится  за свои ошибки, больше от него ничего не требуется. Сванидзе ответил, что  ему не за что извиняться — и  был расстрелян (110, с. 256).

Наиболее близкие Сталину  члены его банды — Молотов, Ворошилов, Каганович, Микоян — не были его друзьями. Это были сообщники, с которыми его связывали отношения, подобные тем, которые связывают  главаря уголовной банды с  его дружками; такие отношения  предполагают, что главарь в любой  момент может прирезать любого из дружков, и уж как минимум держит их в страхе.

Почти у всех сообщников Сталина были репрессированы родственники.

Например, у Калинина и  Молотова были арестованы и осуждены жены, у Ворошилова — дочь.

Незадолго перед смертью  Сталин приказал арестовать Микояна.

О характере родственных  привязанностей Сталина можно судить но воспоминаниям его дочери.

«Вокруг отца был  в те годы круг близких людей... Это  был круг, служивший источником неподкупной... информации. Он создался около мамы и исчез вскоре после ее смерти — сперва постепенно, а после 1937 года окончательно и безвозвратно» (2, с. 33).

К своему сыну от первой жены Якову Сталин относился «незаслуженно холодно и несправедливо» (2, с. 33).

«Доведенный до отчаяния отношением отца, совсем не помогавшего  ему, Яша выстрелил в себя у  нас на кухне, па квартире в Кремле... Он, к счастью, только ранил себя, пуля прошла навылет. Но отец нашел  в этом повод для насмешек: «Ха, не попал!» — любил он издеваться» (2, с. 97).

«Странно, мой  отец из своих восьми внуков знал и  видел только троих... Мой сын, наполовину еврей, сын моего первого мужа... вызывал его нежную любовь» (2, с. 65).

Признаки этой «нежной  любви» С. Аллилуева усматривает  в следующем:

«Отец поиграл  с ним полчасика, побродил вокруг дома и уехал... При его лаконичности и, слова: «сынок у тебя ~ хорош! Глаза  хорошие у него», — равнялись  длинной хвалебной оде в устах  другого человека. Отец видел Оську  еще два раза — последний раз  за четыре года до смерти, когда малышу было семь лет. «Какие вдумчивые глаза! — сказал отец. — Умный мальчик!»  — и опять я была счастлива» (2, с. 64, 65).

Свою жену, Надежду Аллилуеву, Сталин довел до самоубийства.

Что касается Мао Цзедуна, то как политик фашистского толка  он сформировался уже во второй половине 20-х годов, практически одновременно с Гитлером и Сталиным: это видно  из хладнокровных, продуманных действий Мао, направленных на физическое уничтожение  ею противников внутри партии.

Самые ранние и достаточно подробные описания психики Мао  Цзедуна содержатся в дневнике П. П. Владимирова. Эти записи свидетельствуют, что в первой половине 40-х годов, то сеть в период первого успешного  захвата власти над КПК Мао  Цчедуном, в его психике налицо были симптомы паранойяльно-истеричной психопатии.

Запись от 15 сентября 1944 г:

«У председателя КПК нет друзей. Есть нужные люди, но друзей нет. Для него имеет ценность лишь тот, кто ему сейчас необходим. Все, что не «полезно» для нею  — безразлично или вредно... Мао  обижается со многими людьми. Но он удивительно нелюдим. По сути он одинок. Окончательно одинок. Опасно одинок». (20, с. 342).

25 декабря: «У Мао нет и не может быть привязанностей. Привычка есть, но всепоглощающая страсть — только власть. Она уродует Мао Цзедуна, превращая его в опасную агрессивную личность, лишенную естественных человеческих эмоций» (20, с. 412)

В этой записи П. П. Владимиров фактически диагностировал у Мао  психопатию, очень точно обозначив  ее как «всепоглощающую страсть» и «отсутствие естественных человеческих эмоций» (20,с. 130).

Буквально теми же словами  К. Гейден писал о Гитлере, когда  отмечал, что «ему чужды нормальные чувства прочих людей» (27, с. 12).

Свои наблюдения П. П. Владимиров зафиксировал в следующих записях:

29 сентября: «Мао Цзедун равнодушен к сыновьям, которые учатся и Советском Союзе. Никто из нас не помнит, чтобы он упомянул имя хотя бы одного из них, или поинтересовался здоровьем. Впрочем, и маленькая дочь его мало трогает» (20, с. 208).

30 июня 1944 г: 

«У Мао Цзедуна  и Цзян Цин дочка пяти лет. Я  видел ее всего несколько раз. Берут они ее из детского сада редко  — не каждое воскресенье» (20, с. 298).

Атрофия родственных чувств — характерный признак нарастающих  психопатических изменений.

ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ СРЫВ КАК СИМПТОМ ПСИХОПАТИИ

По мере сосредоточения власти в руках фашистского «вождя»  нарастает ее дезорганизующее, разлагающее  воздействие на психику. Один из симптомов  ее изменения — неспособность  нормально реагировать на мнение, противоречащее взглядам «вождя», который  с определенного времени начинает реагировать на несогласие, как правило, взрывом бурных эмоций.

Гейден отмечает, что у  Гитлера «даже в частной беседе» истерические взрывы сменяются внезапно жалким лепетом, как только собеседник переходит в наступление, что «Гитлер при малейшем поводе теряет самообладание и орет» (27, с. 51).