Речевое поведение в отношении женского и мужского в англоязычных и русскоязычных странах

     Как известно, переработка поступающей  информации с помощью словесно-знаковых систем происходит в левом полушарии, где расположены речевые центры. Правое полушарие, также участвуя в речевой деятельности, осуществляет анализ интонационно-голосовых характеристик, наполняет речь эмоциональной окраской. Но если левое полушарие выполняет одинаковые функции независимо от пола, то специализация правого полушария у мужчин и женщин различна. Это подтверждается большей выраженностью половых различий в электроэнцефалограмме  правого полушария. У мужчин  правая гемисфера более специализирована в образном, пространственном мышлении, которое меньше представлено у женщин, ввиду участия этого полушария в речевом поведении. Асимметрия вербальной и невербальной функций сильнее выражена в мужском мозге, т.е. мозг мужчины более асимметричен [25,с.94]. При этом левое полушарие в большей степени специализировано к регуляции вербальной деятельности. У женщин же мозговые механизмы вербальных функций могут перекрываться, так как речевые функции у них локализованы в обеих гемисферах: за речь отвечает особая область, расположенная во фронтальной части левого полушария, а также немного меньшая по размеру область в правом полушарии. Именно наличие областей речи сразу в двух полушариях обеспечивает женскую «говорливость» [24,с.95]. А участие правого полушария определяет повышенную эмоциональность, преобладающую в женской речевой коммуникации и обнаруживающую себя в предпочтительном употреблении интонационных средств для выражения многих значений, в преобладании эмоциональной лексики, в преимущественном применении суффиксов субъективной оценки и т.п., то есть в тяготении к преувеличеннной экспрессии. Это же обстоятельство сказывается и на частом использовании в женской речи приблизительных обозначений, неточных названий предметов и даже действий.

     Кроме того, правое и левое полушария  человека соединены пучком нервов, который называют «мозолистое тело». Этот орган дает возможность двум полушариям обмениваться информацией. Неврологами подтвержден тот факт, что у женщин мозолистое тело толще, чем у мужчин (у них на 30% больше соединений между правой и левой сторонами мозга), и в силу этого у них мощнее информационный поток между полушариями [24,с.97]. Именно многоканальность нервных соединений объясняет большую беглость женской речи, а также способность говорить о нескольких вещах одновременно, поэтому вполне обычным для женского разговора является переплетение нескольких тем. Это в свою очередь ведет к неоднородности, парцеллированности «женского» текста.

     Гендерные особенности манифестируются как в языковых единицах разных уровней, так и в коммуникативной стратегии, то есть речевом поведении человека в целом. При этом в организации гендерной специфики речевого поведения человека отражается не только социокультурная сторона его существования (например, социальные роли, закрепленные в обществе и имеющие биологическую детерминированность), но и его психофизиологическая природа (различие в строении головного мозга, в распределении языковых зон).  

     2.3. Речевое поведение  в англоязычных  и русскоязычных  странах

     Существенные  отличия речевого поведения американцев  от привычного для россиян связаны с расхождениями в трактовке вежливости. Вежливое общение соотносится с выполнением принятых в конкретном обществе социальных установок, варьирующихся от культуры к культуре. Гладкому течению беседы и взаимопониманию способствует их совпадение, а их отсутствие влечет за собой приписывание норм, принятых в родной культуре. При этом взаимное непонимание или конфликтная ситуация нередко имеют единый источник – отсутствие знаний о том, что считается нормой. В основе этих норм лежит свод неписаных правил (о том, что прилично или неприлично, принято или непринято), очевидных и понятных для любого носителя культуры, но часто приводящих в недоумение «непосвященных», воспитанных в иных традициях [18,с.234].

     Многим, прекрасно владеющим английским языком россиянам, кому доводилось общаться с британцами или американцами, знакомо чувство некой неудовлетворенности, возникающей либо непосредственно в процессе беседы, либо по ее окончании. Вроде  бы все шло гладко, однако полного взаимопонимания почему-то не было, – “no proper dialogue, no exchange of thought”, как говорил один из литературных героев А. Милна. Анализ причин такого рода разочарований свидетельствует о том, что для полноценного общения требуется, с одной стороны, умение адекватно интерпретировать речевое поведение партнера, а с другой – умение сделать свои мысли доступными для понимания носителя другой культуры, словесно их оформляя в соответствии с привычными для него нормами.

     Основная  трудность интерпретации иноязычного  общения состоит в распознавании этих неписаных правил, ведь, общаясь, вежливый человек часто бывает двойственен: на словах одно, а на деле – другое. Ввиду существующих различий в мировосприятии развить способность расшифровывать содержание намерений англоговорящих собеседников для россиянина крайне сложно. И, чтобы сделать эту задачу реально выполнимой, прежде всего следует разобраться, в чем же причины двойственности, которая приводит к расхождению между тем, что говорится, и тем, что за этим стоит. Для того чтобы четко представлять, чем подход россиянина к общению отличается от распространенного среди американцев, потребуются фоновые знания из области культуры - родной и иноязычной.

     Попытаемся  обозначить наиболее характерные черты  русско- и англоязычного общения  в контексте вежливости. Исторически в русской коммуникативной культуре вежливость относилась к сфере морально-этической: человека, как правило, принимали таким, каков он есть (при необходимости сочувствовали, критиковали, помогали исправиться); стремление казаться лучше обычно трактовалось негативно – как лицемерие. Для «поддержания своего лица» (как выражаются современные учёные), а точнее – самоуважения (что более привычно в терминах отечественной культуры) русскому человеку недостаточно было одних только красивых слов, принято было «по делам судить», и по этой причине любезность нередко рассматривали как неискренность, пустую трату времени, и особого значения ей не придавали. Вежливость в русской традиции немыслима без таких составляющих, как интуиция и тактичность, учтивость и участливость, спонтанность выражения эмоций и неподдельный интерес, а само понятие общение – одно из ключевых [22,с.64].

     Свойственное  американцам стремление удерживать разговор в заранее предусмотренных  границах, контролируемых с позиций  рассудочности, не пользуется популярностью в России, где высоко ценится общительность, основанная на искреннем человеческом расположении и внимании к собеседнику. Недаром впечатление от пребывания в гостях нередко оценивается в терминах общения, и неудовлетворение выражается словами мы побеседовали чисто формально.

     Высокая степень откровенности русских  проявляется в распространенной форме задушевных разговоров и свидетельствует  о приоритетности контактов, основанных на взаимном доверии и свободном  выражении личного отношения. В связи с традиционным вниманием к сущностным моментам (в окружающем мире и в людях) для россиян характерны смещение акцента на информативную сторону коммуникации и индивидуальный подход, при котором правила коммуникативного поведения, зависят от «человеческого фактора» и контекста ситуации [7,с.5]. В целом россияне склонны к прямому выражению оценки, к критическим высказываниям, скупы на комплименты и похвалу. Естественность, являющаяся доминантой русскоязычного общения, определяет такие его черты, как однозначность, прямолинейность и эмоциональность.

     Для англоязычного общения такую  доминанту можно обозначить как  конвенциональность, или ритуализованность, что отражает прагматические установки  индивидуалиста, опирающиеся на принцип  невмешательства: mind your own business. Этот принцип соотносится с ключевым для англо-американской традиции понятием privacy, которым подчеркивается желательность изоляции от окружающих и внешнего мира и свободы не возбраняемо заниматься своим делом. Базируясь на приоритете личных интересов и праве полного личного контроля над ними, законы соблюдения privacy предполагают самостоятельность и самодостаточность индивидуума и, соответственно, свободу, выражающуюся в его внешней независимости от окружающих и в недопустимости стороннего вмешательства в личную жизнь как эту его свободу ограничивающего [7,с.9].

     Стремление  изолироваться понятно и естественно  и признается своего рода универсальным. Однако именно эта маленькая стена  становится непреодолимой преградой  при общении с англоязычными собеседниками, которые воздвигают невидимые глазом, но весьма ощутимые барьеры для россиян, не привыкших постоянно заботиться о сохранности privacy – своей собственной и окружающих (поскольку эгоизм не является доминантой русского национального характера). Данную черту мировосприятия, преломившуюся в стереотипных представлениях об американской холодности и сдержанности, можно условно обозначить как дистанцированность.

     Дистанцированность  основана на сильно развитом ощущении неприкосновенности частной собственности и необходимости защиты независимости индивидуума как непременного условия его развития. Американцы ориентированные на материальное развитие, обнаруживают тенденцию к сосредоточенности и замкнутости на эгоистических интересах, что в проекции на межличностное взаимодействие отражается в стремлении конкретных индивидуумов к расширению, например, личной территории, сферы влияния. Очевидно, что множественность аналогичных экспансивных устремлений вынуждает к поиску компромисса – чтобы избежать столкновения интересов и сохранить свои позиции. Логическим следствием этого является также необходимость манипулирования (на разных уровнях, включая речевой). Для индивидуалиста характерно стремление управлять своим окружением посредством воздействия на него. Общая направленность такой «манипулятивной» коммуникации заключается в том, чтобы, гибко реагируя на

реплики собеседника, избегать прямой конфронтации. Это очевидное противоречие с  декларируемым принципом невмешательства  являет пример двойных стандартов: оборотная, нередко оставляемая без внимания, сторона манипулятивного подхода – не что иное, как безразличие, опирающееся на «эгоцентрированность» внимания [7,с.11].

     В основе (прагматического) содержания намерений, как привыражении побуждений, так  и эмоций, лежит эгоцентрический принцип волеизъявления «я хочу», откровенное проявление которого, естественно, не входит в общепринятые нормы. В связи с этим правила приличия и «этикетной» вежливости на уровне речи призваны всемерно способствовать смягчению насильственного характера соответствующих высказываний, сообщая директивам оттенок неоднозначности, создавая видимость возможного выбора, а также регулируя эмоциональный настрой в диапазоне от «коммуникативного

пессимизма» до «коммуникативного оптимизма». Правила вежливости, ориентированные на соблюдение приличий, при этом трактуются с позиций рациональной полезности как способствующие удовлетворению собственных желаний и желаний другого лица. Таким образом, обеспечивается всемерная защита автономии личности, ее прав и свобод, с одной стороны, и забота о поддержании положительного имиджа, как своего собственного, так и окружающих, – с другой. Чтобы достижение поставленной цели – убедить адресата или заставить его изменить свою точку зрения в результате взаимодействия – не вступало в противоречие с необходимостью одобрения со стороны собеседников, американцы широко обращаются к различным стратегиям и тактикам. Важно при этом указать, что необходимость поддерживать бесконфликтную атмосферу беседы, показать себя в выгодном свете и заслужить положительную оценку других участников нередко считается непременным условием эффективной коммуникации. Это позволяет «сохранить лицо» – положительный образ самого себя, создаваемый человеком и одобрительно воспринимаемый окружающими [3,с.67]. Не удивительно, что это широко распространенное на Востоке понятие хорошо прижилось на Западе.

     Однако  для россиян поиск одобрения  и необходимость поддерживать бесконфликтную атмосферу отнюдь не является главным. Установление межличностных отношений может быть одной из целей общения, но в эти цели может в равной мере входить и желание оказать непосредственное коммуникативное воздействие на адресата, намерение убедить его принять иную точку зрения. С другой стороны, в основе беседы может лежать неподдельный интерес к людям, а также потребность самореализоваться или, в конце концов, просто излить душу. Для традиций русской культуры обращение к «стратегическому» общению (за исключением этикетных требований) в целом не характерно [3,с.71]. И действительно, выражая, например, сочувствие, россиянин, руководствуясь в первую очередь чувством такта и интуицией, вряд ли будет придерживаться какой-то заранее намеченной линии поведения, поскольку рассудочность несовместима с сердечностью. В отсутствие социальной приоритетности личности различные проявления эгоизма либо порицаются, либо выражаются откровенно, поскольку попытки их скрыть, как правило, «прочитываются». Эгоцентрированная установка «я хочу» в большинстве ситуаций заменяется морально-этической «так надо», апеллирующей к высокоразвитому чувству долга и ответственности, что делает допустимыми приказ, пожелание, просьбу. Стремление к достижению компромисса с собеседником ради поддержания психологического равновесия и укрепления межличностных контактов является стимулом для говорящих и обусловливает высокую степень формализованности общения, которая определяет специфику человеческих взаимоотношений практически на всех уровнях и в самых разных коммуникативных ситуациях.