Этапы становления этики. Предмет и функции этики

 Необходимо  также подчеркнуть, что этический  рационализм Сократа окрашен  верой в глубинную порядочность, благородство человека, что в  общем-то возвышало и само учение, и личность философа.  Этический  рационализм получил свое логическое  завершение в доктрине ученика  Сократа — Платона. Последний  придал понятиям (идеям) о добродетелях  самостоятельное существование,  онтологизировал их. По воззрениям  Платона существует особый, сверхчувственный, мир идей, который и обладает  истинным бытием, а земной мир  представляет собой лишь бледную,  неточную и несовершенную копию  этого высшего мира, в котором  центральное место занимает идея  блага. Человеческая душа до  своего вселения в тело (темницу  души) обитала в этом прекрасном  мире и непосредственно созерцала  идеи блага, справедливости, благоразумия, благородства и др. В земной  же жизни душа припоминает  то, что было известно, непосредственно  созерцалось в сверхчувственном  мире идей. Приобретенное в процессе  земного существования знание (мнение) только тогда способно вести  к добру, приносить пользу, когда  оно опирается на сведения, полученные  в ином мире.

 Столь радикальный  отрыв Платоном мира идей от  земной действительности, а по  существу, сущего от должного, идеала  от реальности одобрялся не  всеми философами. Уже Аристотель  писал, что хотя "идеи ввели  близкие нам люди" (напомним, что  он был учеником Платона), ради  спасения истины лучше отказаться  от близкого и дорогого ("Платон  мне друг, а истина дороже"). Аристотель считал, что благо  само по себе, благо, совершенно  независимое от чувственного  мира, не существует. Кроме того, не без основания он замечал,  что знания одних лишь идей  явно недостаточно для повседневной  жизни, ибо необходимо еще и  знание и навыки для конкретного   воплощения этих идей в конкретных  обстоятельствах: "...Какая польза  будет ткачу или плотнику для  их искусства, если они знают  это самое благо само по  себе, или каким образом благодаря  уразумению этой идеи врач  станет в каком-то смысле лучшим  врачом, а военачальник — лучшим  военачальником?". (Однако, заметим,  без идей, высших ценностей нравственная  жизнь теряет смысл.)

 В античности  зарождается такое направление,  как эвдемонизм (отдревнегреч. еvdemоnа—  счастье, блаженство), который стремился  установить гармонию между добродетелью  и стремлением к счастью. Позиции  эвдемонизма разделяли очень  многие мыслители древности —  Сократ, Демокрит, Платон и др. Как  отмечал Аристотель, "называть  счастье высшим благом кажется  чем-то общепризнанным". При этом  предполагалось, что счастливый  человек стремится к справедливым, добрым делам, а в свою очередь  добрые поступки ведут к счастью,  к хорошему расположению духа. Сократ говорил, что несправедливый  человек "несчастлив при всех  обстоятельствах, но он особенно  несчастлив, если уходит от возмездия  и остается безнаказанным". Словом, счастье возможно лишь в служении  высшим нравственным ценностям. 

 В сочинениях  ряда мыслителей древности эвдемонизм  нередко переплетался с гедонизмом (от древнегреч. Неdоnе— наслаждение), который считал, что добродетельное  поведение должно сочетаться  с переживаниями удовольствия, а  порочное — от страданиями. "Нельзя  жить приятно, не живя разумно,  нравственно и справедливо, и  наоборот, нельзя жить разумно,  нравственно и справедливо, не  живя приятно", — учил Эпикур (341-27О гг. до н.э.). Основателями  гедонизма обычно считают Демокрита,  Эпикура, Аристиппа (435—356 гг. до  н,э.). Гедонизм мог и действительно  принимал порой вульгарные формы.  Поклонники, своеобразные "романтики"  чревоугодия и других устремлений  плоти существуют во все времена.  Но уже мудрецы древности предостерегали против крайностей. "Если перейдешь меру, то самое приятное станет самым неприятным", — говорил Демокрит. Эпикур, с одной стороны, писал, что добродетель следует ценить только тогда, когда она доставляет удовольствие. Но с другой стороны, он же утверждал следующее: "Величайший плод довольства своим ограничений желаний — свобода".

 Эвдемонизму,  гедонизму в определенной мере  противостоял аскетизм, который  нравственную жизнь человека  связывал с самоограничением  чувственных стремлений, удовольствий. Разумеется, эти ограничения не  стоит рассматривать как самоцель, а лишь как средство достижения  высших нравственных ценностей.  Элементы аскетизма нетрудно  обнаружить в учениях киников  и стоиков. Основателем кинизма  считается Антисфен (435-37О гг. до  н.э.). Но, пожалуй, легендарную известность  получил его ученик Диоген (4О4-323 гг. до н.э.), который не только  проповедовал отказ от избыточных, неоправданных потребностей, вызванных  к жизни современной ему цивилизацией, но и, судя по рассказам,  в своей жизни действительно  довольствовался малым (сладость  отречения).

 Основателем  стоицизма считается Зенон (336-264 гг. до н.э.). Но наибольшую известность  получили сочинения представителей  римского стоицизма — Сенеки (3 г. до н.э. — 65 г. н.э.), Эпиктета (5О-138 гг.), Тарка Аврелия (121-18О  гг.). Они также проповедовали  необходимость отказа от чувст-венных  удовольствий, стремление к спокойствию  духа. Тарк Аврелий учил о бренности,  зыбкости земного существования.  Земные ценности недолговечны, тленны, обманчивы и не могут быть  основой человеческого счастья.  К тому же человек, по мнению  стоиков, и не в состоянйи  что-либо изменить в окружающей  действительности и ему остается  только покориться судьбе ("Идущего  рок влечет, сопротивляющегося—  тащит"). Задача философии и  состоит в том, чтобы помочь  человеку принять удары судьбы. Ее рекомендация, пожалуй, состоит  в следующем: "Ты не можем  изменить окружающий мир, но  мы в состоянии изменить свое  отношение к нему". Ты, например, прикованы цепями к стене, но  кто мешает нам считать себя  свободными.

 Древнему  миру была известна нравственная  проповедь не только словом, пусть  даже самым красочным, метким, возвышенным, но и своим собственным  поведением. Здесь прежде всего  необходимо вспомнить Сократа,  которого необоснованно, можно  сказать, по невежеству, приговорили  к смертной казни. Он без  особых затруднений смог бы  убежать в другой город и  тем самым избегнуть печальной  участи. Но в этом случае он  фактически признал бы правильность  обвинений в свой адрес и  ошибочность своего учения. Сократ, как известно, выбрал добровольную  смерть. Конечно, трагическая кончина  древнегреческого мыслителя —  событие в определенной мере  уникальное, ибо другие мужи на  его месте (например, Протагор) предпочитали  бегство в другой город и  сохранение своей жизни. Но  в этой связи стоит упомянуть  Эпикура, киника Диогена, которые  так-же "проповедовали" и своим  образом жизни, своим примером. Так, Эпикур не только пропагандировал  благоразумие, спокойствие духа, безмятежность,  призывал следовать природе, а  не насиловать ее, но сам весьма  мужественно встретил последние  минуты своей жизни. Эпикур, как  свидетельствует, опираясь на  различные источники, Диоген Лаэртский,  имел множество друзей, а его  школа пережила едва ли не  все философские направления  древности. Популярность Эпикура  была во многом обусловлена  его благодарностью к родителям,  человеческим отношением к кому  бы то ни было. Обвинения философа  в аморальности он отвергает  как совершенно несостоятельные: "Но все, кто это пишет,  — не иначе как сумасшедшие".

 Таким образом,  можно сказать, что мыслители  античности рассмотрели очень  многие проблемы морали и создали  тот культурный задел, который  предопределил в значительной  мере развитие этики в последующие  столетия. Непосредственным преемником, хотя и довольно односторонним,  античной культуры стала этика  средневековья (V-ХV вв.), которая воспринимала культуру античности главным образом через призму христианских догматов. В учении христианских мыслителей нетрудно увидеть отголоски целого ряда положений стоицизма, учения Платона и несколько меньше Аристотеля и некоторых других философов древности. Однако культура античности отличалась довольно широким взглядом на человека, допускала сосуществование самых различных мнений о мире и человеке. Христианский мир, особенно в первые века своего существования, довольно жестко радел о "чистоте веры". В этических исследованиях христиан господствовал теоцентризм, т.е. все рассматривалось через призму отношения к Богу, проверялось на предмет соответствия священному писанию, постановлениям соборов. В итоге формировалось заметно новое понимание человека. В Нагорной проповеди Христа утверждается в качестве важнейших добродетелей такие качества, как смирение, терпение, покорность, кротость, милосердие и даже любовь к врагам (как высшее проявление любви к человеку — творению Бога — вообще). Значительное место в христианской этике отводится такой добродетели как любовь к Богу. Само понятие любви онтологизируется: "Бог есть любовь". Таким образом, в средние века утвердилось в массовом сознании довольно новое видение человека, новые подходы (новые, конечно, относительно, ибо зачатки этих подходов нетрудно обнаружить в культуре античности, особенно позднего периода) к решению вечных нравственных вопросов, к повседневному нравственному поведению индивида. Стоит, пожалуй, отметить еще одну черту христианского учения, которая в древнем мире широкого распространения не получила или, по крайней мере, так не навязывалась обществу — это идея всеобщей греховности и необходимости массового покаяния.

В качестве несомненно позитивного следует указать  на усиление личностного начала в  моральном учении христианства, которое  обращалось к каждой человеческой личности независимо от ее социального статуса  — к богатому и бедному, дворянину  и последнему холопу и которое  к тому же говорило о равенстве  всех пред Богом. Усилению личностного  начала способствовал и образ  Христа — богочеловека, Сверхличности, который прошел земной путь и пострадал  за грехи каждого человека. В этой связи стоит привести следующие  слова известного католического  теолога Романо Гвардини (1885-1968), который  писал следующее: "Античность достойна всяческого восхищения, но в ее великой  творческой мощи и богатой жизни  духа сквозит какая-то неразвитость. Дух и душа человека христианской культуры в сравнении с его  античными собратьями богаче на одно измерение; его способность чувствовать  творчество сердца и энергия страдания  — не от природной одаренности, а  общения с Христом" ( Философские  науки. — 1992. — № 2. — С. 153-154).

 Одной из  центральных проблем любой нравственной  философии — проблема происхождения,  природы морали. И здесь надо  признать, что в этом вопросе  мнения христианских мыслителей  самых различных конфессий практически  совпадает: все они говорят  о божественной природе морали, исходят из одного из важнейших  догматов, согласно которому творцом  и промыслителем мира "видимого  и невидимого" является Бог.  Именно Бог "сотворил человека  из праха земного и вдунул  в лицо его дыхание жизни,  и стал человек душою живою" (Быт. 2.7). "Град земной" является  слабой тенью "града небесного"  — утверждал Августин Аврелий  (354-43О гг.), оказавший значительное  воздействие на разработку христианской  доктрины.

 Уже первые  христианские мыслители (отцы  и учителя церкви) так или иначе  утверждали, что моральные убеждения  человек получает от Бога двумя  путями. Первый: в процессе творения  души Бог закладывает в нее  определенные нравственные чувства  и представления. Выходит, что  индивид появляется в этом  мире уже с определенными нравственными  задатками, по меньшей мере. (Здесь  невольно вспоминается учение  Платона.) Эти задатки, представляется, должны предопределять дальнейшее  нравственное развитие личности  и, следовательно, ее повседневное  поведение. Эта нравственная предрасположенность называется естественным нравственным законом. Но, оказывается, одного естественного нравственного закона недостаточно для обеспечения необходимого уровня нравственности. Во-первых, человек живет в грешном мире с его соблазнами и искушениями и не каждый может проявить достаточную твердость духа. Во-вторых, человеческая природа повреждена первородным грехом, а поэтому индивид способен не услышать или не понять голоса божественной совести. Поэтому естественный нравственный закон дополняется богооткровенным нравственным законом, т.е. теми заповедями, предписаниями, которые изложены в Откровении (Библии).

 В средние  века между видными богословами  развернулась полемика по одной  из центральных проблем любого  морального учения — проблеме  свободы. Отцы и учителя церкви (Ориген, Тертуллиан, Такарий Египетский, Иоанн Златоуст, Иоанн Дамаскин  и др.) не отрицали, разумеется, наличие  у человека свободной воли (в  противном случае невозможно  было говорить о первородном  грехе). Но, по мнению Августина  и его сторонников, индивид  по своей воле в состоянии  творить только зло: "Когда  человек живет по человеку, а  не по Богу, он подобен дьяволу". Добрые же дела индивид совершает  лишь под воздействием божественной  благодати. Столь пессимистический  взгляд на человеческую личность, созданную к тому же по образу  и подобию Бога, принимался не  всеми религиозньми мыслителями.  Британский монах Пелагий выступил  в открытую полемику с Августином, утверждая, что по своей воле  человек в состоянии совершать  как злые, так и добрые поступки. Здравый смысл, видимо, подсказывал,  что точка зрения Пелагия в  большей мере соответствует реальности, более гуманистична. Однако церковным  властям, вероятно, из конъюнктурных  политических соображений, импонировала  позиция Августина. Пелагианство  было осуждено, Пелагий был предан  анафеме. 

 Много позже  Фома Аквинский (1225-1274) — одна  из самых значительных фигур  в католическом богословии средних  веков — по-своему подправил  Августина. Он утверждал, что  человек может творить добро  и по своей воле. Но в границах, предопределенных Богом. 

 Следует иметь  в виду, что за острой полемикой  религиозных мыслителей стоит  сложный вопрос, который вызывает  серьезные трудности и у философов-материалистов,  скептиков: "В какой мере в  своей нравственной жизни индивид  зависит от обстоятельств (социальных, природных и др.)?". Хорошо известно, что человек не всегда может  реализовать свои благородные  намерения по самым различным  причинам.

 Для христианской  этики довольно остро встала  проблема зла. Над ней размышляли  и философы античности. Так, Платон  в своем произведении "Государство"  проводит мысль, что "для  зла надо искать какие-то иные  причины, только не бога", и  осуждает Гомера за то, что  у него Зевс оказался подателем  не только благ, но и зла  (379 с.). Но все же следует признать, что в политеистичных религиях  древнего мира вопрос о природе  зла ставился в более мягкой  форме, ибо ответственность могла  перекладываться не только на  людей, но и многих богов,  титанов и т. д. Иная ситуация  складывается в христианстве, которое  провозглашает догмат о творении  мира не из хаоса (как в  мифологии древних греков), а из  Ничего. В итоге получается, что  все события в этом мире  — и добрые, и злые — предопределены  самим Богом. Следовательно, сам  собой напрашивался вопрос о  причастности Бога к многочисленным  страданиям, козням, лицемериям и  др., которые вершатся на земле.