Никколо Макиавелли "Государь"

намерение  написать  нечто  полезное  для  людей  понимающих,  я   предпочел

следовать  правде  не  воображаемой,  а действительной -- в  отличие от  тех

многих,  кто  изобразил  республики и  государства, каких в действительности

никто не знавал и не видывал. Ибо расстояние между тем, как люди живут и как

должны  бы  жить, столь велико,  что  тот, кто отвергает действительное ради

должного,  действует скорее во вред  себе, нежели на  благо, так как,  желая

исповедовать добро во всех случаях жизни, он неминуемо погибнет, сталкиваясь

с  множеством людей, чуждых добру.  Из  чего следует,  что государь, если он

хочет  сохранить власть,  должен  приобрести  умение  отступать  от добра  и

пользоваться этим умением смотря по надобности.

Если же говорить не о вымышленных,  а об истинных свойствах  государей,

то надо сказать, что  во всех людях, а особенно в  государях,  стоящих  выше

прочих  людей,  замечают те  или иные  качества,  заслуживающие похвалы  или

порицания. А  именно: говорят,  что один  щедр,  другой  скуп -- если  взять

тосканское  слово,  ибо жадный на  нашем наречии  это  еще и тот,  кто хочет

отнять чужое,  а  скупым мы называем того, кто слишком  держится за  свое --

один расточителен, другой алчен;  один  жесток, другой  сострадателен;  один

честен,  другой вероломен; один изнежен  и малодушен,  другой тверд  духом и

смел; этот снисходителен, тот надменен; этот распутен,  тот целомудрен; этот

лукав,  тот прямодушен;  этот  упрям, тот покладист;  этот  легкомыслен, тот

степенен; этот набожен, тот нечестив и так далее.  Что может быть похвальнее

для государя,  нежели соединять в себе все лучшие  из перечисленных качеств?

Но раз  в  силу своей природы человек не может ни иметь одни добродетели, ни

неуклонно  им  следовать, то благоразумному  государю следует  избегать  тех

пороков,  которые  могут   лишить  его  государства,  от   остальных  же  --

воздерживаться по мере сил, но не более. И  даже  пусть  государи  не боятся

навлечь на  себя обвинения в  тех пороках, без  которых трудно удержаться  у

власти,  ибо, вдумавшись, мы  найдем немало  такого,  что  на  первый взгляд

кажется добродетелью, а в действительности пагубно для государя, и наоборот:

выглядит  как  порок,  а   на  деле   доставляет  государю   благополучие  и

безопасность.

ГЛАВА XVI

О ЩЕДРОСТИ И БЕРЕЖЛИВОСТИ

Начну с первого из  упомянутых качеств и скажу, что хорошо  иметь славу

щедрого  государя. Тем  не менее тот, кто проявляет  щедрость,  чтобы  слыть

щедрым, вредит самому себе. Ибо если проявлять ее разумно и должным образом,

о  ней не  узнают, а тебя  все  равно  обвинят  в  скупости, поэтому, чтобы,

распространить  среди  людей  славу  о  своей  щедрости,  ты  должен  будешь

изощряться  в великолепных затеях, но, поступая таким  образом,  ты истощишь

казну,  после  чего, не  желая  расставаться  со  славой  щедрого правителя,

вынужден  будешь  сверх  меры  обременить  народ  податями  и  прибегнуть  к

неблаговидным  способам изыскания денег. Всем  этим ты  постепенно возбудишь

ненависть  подданных, а со временем,  когда  обеднеешь,-- то и  презрение. И

после    того   как   многих    разоришь   своей   щедростью   и    немногих

облагодетельствуешь, первое же затруднение  обернется  для  тебя  бедствием,

первая же опасность -- крушением. Но если ты вовремя  одумаешься  и захочешь

поправить дело, тебя тотчас же обвинят в скупости.

Итак, раз государь не может без ущерба для себя проявлять щедрость так,

чтобы ее  признали,  то не будет ли  для  него  благоразумнее примириться со

славой скупого правителя?  Ибо со временем, когда люди увидят, что благодаря

бережливости он удовлетворяется своими доходами и ведет военные кампании, не

обременяя народ дополнительными налогами,  за  ним утвердится слава  щедрого

правителя. И он действительно окажется щедрым по отношению ко всем тем, кого

мог  бы  обогатить, а  таких единицы. В  наши дни  лишь те совершили великие

дела, кто прослыл скупым, остальные сошли неприметно. Папа Юлий желал  слыть

щедрым лишь до тех пор, пока не достиг папской власти, после чего,  готовясь

к войне, думать забыл о щедрости. Нынешний король Франции  провел  несколько

войн  без  введения  чрезвычайных  налогов  только  потому,   что,  предвидя

дополнительные  расходы,  проявлял  упорную  бережливость.  Нынешний  король

Испании не предпринял бы и  не выиграл  стольких кампаний,  если бы  дорожил

славой щедрого государя.

Итак,  ради  того,  чтобы  не  обирать подданных,  иметь  средства  для

обороны,  не  обеднеть, не  вызвать презрения и не стать по  неволе  алчным,

государь  должен пренебречь  славой скупого  правителя,  ибо скупость -- это

один из тех  пороков,  которые  позволяют ему править. Если мне  скажут, что

Цезарь проложил себе путь щедростью и что многие другие, благодаря тому, что

были и слыли  щедрыми,  достигали самых  высоких степеней, я отвечу: либо ты

достиг власти,  либо ты еще  на пути к ней. В первом случае щедрость вредна,

во втором -- необходима. Цезарь  был на пути к абсолютной власти  над Римом,

поэтому щедрость не могла ему повредить, но владычеству его пришел бы конец,

если бы он, достигнув власти, прожил дольше и не умерил расходов. А если мне

возразят, что многие уже были государями и совершали во главе войска великие

дела, однако  же слыли  щедрейшими,  я отвечу, что  тратить можно либо свое,

либо  чужое. В первом случае  полезна бережливость, во  втором --  как можно

большая щедрость.

Если  ты ведешь войско, которое кормится добычей, грабежом, поборами  и

чужим добром, тебе необходимо быть щедрым, иначе за тобой не пойдут солдаты.

И всегда имущество, которое не принадлежит  тебе или твоим подданным, можешь

раздаривать  щедрой  рукой, как это  делали  Кир,  Цезарь  и Александр, ибо,

расточая чужое, ты  прибавляешь себе  славы, тогда как  расточая свое  -- ты

только  себе  вредишь.  Ничто  другое не истощает себя  так,  как  щедрость:

выказывая ее, одновременно  теряешь  самую возможность ее выказывать и  либо

впадаешь в бедность,  возбуждающую презрение, либо, желая избежать бедности,

разоряешь других,  чем навлекаешь на  себя ненависть. Между тем  презрение и

ненависть  подданных -- это  то  самое,  чего государь  должен  более  всего

опасаться,  щедрость же ведет к тому и другому. Поэтому  больше  мудрости  в

том,  чтобы,  слывя скупым, стяжать  худую  славу без ненависти, чем  в том,

чтобы, желая прослыть  щедрым  и  оттого по  неволе разоряя  других, стяжать

худую славу и ненависть разом.

ГЛАВА XVII

О ЖЕСТОКОСТИ И МИЛОСЕРДИИ И О ТОМ, ЧТО ЛУЧШЕ: ВНУШАТЬ ЛЮБОВЬ ИЛИ СТРАХ

Переходя  к  другим  из  упомянутых  выше  свойств,  скажу, что  каждый

государь  желал  бы прослыть  милосердным,  а  не  жестоким,  однако следует

остерегаться  злоупотребить  милосердием.  Чезаре  Борджа   многие  называли

жестоким,  но  жестокостью  этой  он навел порядок в Риманье,  объединил ее,

умиротворил  и  привел к повиновению. И,  если  вдуматься, проявил тем самым

больше  милосердия,  чем  флорентийский  народ,  который, боясь обвинений  в

жестокости, позволил разрушить Пистойю. Поэтому  государь,  если  он  желает

удержать  в  повиновении  подданных,  не должен считаться  с  обвинениями  в

жестокости. Учинив несколько  расправ, он проявит больше милосердия, чем те,

кто  по  избытку  его потворствует  беспорядку. Ибо от  беспорядка,  который

порождает грабежи  и  убийства, страдает  все население,  тогда  как от кар,

налагаемых государем,  страдают  лишь  отдельные  лица. Новый  государь  еще

меньше, чем  всякий  другой, может избежать упрека  в жестокости, ибо  новой

власти угрожает множество опасностей. Вергилий говорит устами Дидоны:

Res dura, et regni novitas me talia cogunt

Moliri, et late fines custode tueri.

["Молодо царство у нас, велика опасность; лишь это

Бдительно так рубежи охранять меня заставляет."

Вергилий.  Энеида, кн.  I,  563-564.  М.,  "Художественная литература",

1971. Перевод С. А. Ошерова.]

Однако  новый государь  не должен  быть легковерен,  мнителен и скор на

расправу,  во всех своих  действиях он  должен быть сдержан,  осмотрителен и

милостив,  так чтобы излишняя доверчивость  не обернулась неосторожностью, а

излишняя недоверчивость не озлобила подданных.

По этому поводу может возникнуть спор, что лучше: чтобы государя любили

или  чтобы  его  боялись.  Говорят что лучше  всего,  когда  боятся и  любят

одновременно;  однако  любовь плохо  уживается со  страхом, поэтому  если уж

приходится  выбирать,  то надежнее выбрать страх. Ибо о  людях в целом можно

сказать, что они  неблагодарны и  непостоянны, склонны к лицемерию и обману,

что их отпугивает опасность и влечет нажива: пока ты делаешь добро, они твои

всей душой, обещают ничего для тебя не щадить: ни крови, ни жизни, ни детей,

ни  имущества,  но когда  у  тебя явится в них нужда,  они  тотчас  от  тебя

отвернуться. И худо придется тому государю, который, доверясь их посулам, не

примет  никаких мер  на  случай  опасности. Ибо  дружбу,  которая дается  за

деньги, а не приобретается  величием и благородством души, можно  купить, но

нельзя удержать, чтобы воспользоваться ею в трудное время.  Кроме того, люди

меньше остерегаются обидеть того,  кто  внушает им любовь,  нежели того, кто

внушает  им  страх, ибо  любовь поддерживается благодарностью, которой люди,

будучи  дурны,  могут  пренебречь  ради  своей  выгоды,   тогда  как   страх

поддерживается угрозой наказания, которой пренебречь невозможно.

Однако  государь должен  внушать  страх  таким образом, чтобы, если  не

приобрести любви, то хотя бы избежать ненависти, ибо вполне возможно внушить

страх  без  ненависти.   Чтобы  избежать  ненависти,   государю   необходимо

воздерживаться от посягательств  на имущество  граждан и  подданных и  на их

женщин. Даже когда государь считает нужным лишить кого-либо  жизни, он может

сделать  это, если налицо подходящее обоснование и очевидная причина,  но он

должен остерегаться посягать на чужое добро,  ибо люди скорее простят смерть

отца, чем  потерю  имущества. Тем более что  причин  для  изъятия  имущества

всегда достаточно и  если начать жить хищничеством, то всегда найдется повод

присвоить чужое,  тогда как  оснований  для лишения  кого-либо жизни гораздо

меньше и повод для этого приискать труднее.

Но  когда  государь  ведет многочисленное войско,  он тем более  должен

пренебречь тем, что  может  прослыть  жестоким,  ибо, не  прослыв  жестоким,

нельзя  поддержать  единства  и  боеспособности  войска.  Среди удивительных

деяний  Ганнибала упоминают и следующее: отправившись воевать в чужие земли,

он удержал  от мятежа и  распрей  огромное и разноплеменное войско как в дни

побед,  так и в дни поражений. Что можно объяснить только его нечеловеческой

жестокостью,  которая  в  купе  с   доблестью  и  талантами  внушала  войску

благоговение  и  ужас;  не  будь  в нем жестокости, другие его  качества  не

возымели бы  такого действия. Между  тем авторы исторических трудов, с одной

стороны, превозносят сам  подвиг, с другой  --  необдуманно порицают главную

его причину.

Насколько верно утверждение, что полководцу мало обладать  доблестью  и

талантом, показывает пример  Сципиона  --  человека  необычайного  не только

среди его  современников, но и среди всех  людей. Его войска взбунтовались в

Испании  вследствие  того,   что  по  своему  чрезмерному  мягкосердечию  он

предоставил   солдатам  большую   свободу,  чем  это  дозволяется   воинской

дисциплиной.  Что и  вменил ему  в  вину Фабий Максим, назвавший  его  перед

Сенатом  развратителем римского воинства.  По  тому же недостатку  твердости

Сципион не вступился за локров, узнав, что их разоряет один из  его легатов,

и  не покарал  легата  за  дерзость.  Недаром  кто-то  в  Сенате, желая  его

оправдать,  сказал,  что  он относится  к  той  природе людей, которым легче

избегать ошибок самим, чем наказывать за  ошибки других. Со временем от этой

черты Сципиона  пострадало бы и  его  доброе  имя, и  слава  -- если  бы  он

распоряжался  единолично; но он  состоял под  властью  сената,  и потому это

свойство  его  характера  не  только  не  имело  вредных последствий,  но  и

послужило к вящей его славе.

Итак, возвращаясь к  спору о том, что лучше: чтобы государя  любили или

чтобы его  боялись, скажу, что любят государей по собственному усмотрению, а

боятся  --  по  усмотрению   государей,  поэтому  мудрому  правителю   лучше

рассчитывать на то, что зависит от него, а не от кого-то другого; важно лишь

ни в коем случае не навлекать на себя ненависти подданных, как о том сказано

выше.

ГЛАВА XVIII

О ТОМ, КАК ГОСУДАРИ ДОЛЖНЫ ДЕРЖАТЬ СЛОВО

Излишне говорить, сколь  похвальна в государе верность  данному  слову,

прямодушие  и неуклонная честность. однако мы  знаем  по опыту, что  в  наше

время великие дела удавались лишь тем, кто не старался сдержать данное слово

и  умел, кого нужно,  обвести вокруг пальца; такие государи в конечном счете

преуспели куда больше, чем те, кто ставил на честность.

Надо знать, что  с врагом  можно бороться  двумя способами:  во-первых,

законами, во-вторых, силой. Первый способ присущ человеку, второй --  зверю;

но так как первое часто недостаточно,  то приходится прибегать и ко второму.

Отсюда следует, что государь должен  усвоить  то, что заключено в природе  и

человека,  и  зверя.  Не это ли иносказательно внушают нам  античные авторы,

повествуя о том, как Ахилла и прочих героев древности отдавали на воспитание