Никколо Макиавелли "Государь"

мудрость  и  знание  людей.  Я имею в виду  лесть  и  льстецов,  которых  во

множестве приходится  видеть при дворах государей, ибо люди  так тщеславны и

так обольщаются на свой счет, что  с трудом могут уберечься от этой напасти.

Но  беда  еще и в  том.  что  когда государь пытается  искоренить  лесть, он

рискует навлечь  на себя презрение. Ибо нет другого способа оградить себя от

лести,  как  внушив людям, что,  если  они  выскажут тебе всю правду,  ты не

будешь  на  них в обиде, но когда каждый сможет говорить тебе  правду,  тебе

перестанут оказывать должное почтение.

Поэтому  благоразумный  государь должен  избрать третий путь, а именно:

отличив  нескольких  мудрых людей, им одним предоставить  право  высказывать

все, что они думают, но только  о  том, что  ты  сам спрашиваешь и ни  о чем

больше;  однако спрашивать надо  обо всем  и выслушивать ответы, решение  же

принимать самому  и по своему усмотрению. На советах  с каждым из советников

надо вести себя так, чтобы все  знали, что чем безбоязненнее они выскажутся,

тем  более угодят государю; но  вне их никого  не  слушать, а прямо  идти  к

намеченной цели  и твердо держаться принятого решения.  Кто действует иначе,

тот либо поддается лести, либо, выслушивая разноречивые советы, часто меняет

свое мнение, чем вызывает неуважение подданных.

Сошлюсь  на  один  современный  пример.  Отец  Лука,   доверенное  лицо

императора Максимилиана, говоря о его величестве, заметил, что тот ни у кого

совета  не просит,  но по-своему тоже  не  поступает именно  оттого, что его

образ  действий  противоположен  описанному   выше.  Ибо  император  человек

скрытный,  намерений  своих  никому  не  поверяет,  совета  на  их  счет  не

спрашивает. Но когда по мере осуществления  они  выходят наружу, то  те, кто

его окружают, начинают их оспаривать, и государь, как человек слабый, от них

отступается. Поэтому начатое сегодня назавтра  отменяется,  и никогда нельзя

понять, чего желает и что намерен предпринять император, и нельзя положиться

на его решение.

Таким образом, государь всегда должен советоваться с другими, но только

когда он того  желает, а не когда того желают  другие; и он должен осаживать

всякого, кто вздумает, непрошеный, подавать ему советы. Однако сам он должен

широко обо  всем  спрашивать, о  спрошенном  терпеливо выслушивать правдивые

ответы  и,  более  того,  проявлять  беспокойство,  замечая,  что   кто-либо

почему-либо  опасается творить ему правду. Многие полагают, что  кое-кто  из

государей, слывущих мудрыми, славой своей  обязаны не себе самим,  а  добрым

советам своих приближенных, но мнение это ошибочно. Ибо  правило, не знающее

исключений, гласит: государю, который сам  не обладает мудростью, бесполезно

давать  благие  советы,  если  только  такой  государь случайно не доверится

мудрому|  советнику, который  будет принимать за него  все решения. Но  хотя

подобное положение и  возможно, ему  скоро пришел бы конец, ибо советник сам

сделался бы государем. Когда же у государя не один советник, то,  не обладая

мудростью, он не сможет примирить разноречивые мнения; кроме того, каждый из

советников  будет  думать  лишь  о  собственном благе,  а государь этого  не

разглядит  и не примет меры. Других же советников не бывает, ибо люди всегда

дурны, пока их не принудит к  добру необходимость.  Отсюда можно  заключить,

что  добрые советы, кто бы их ни давал, родятся из мудрости  государей, а не

мудрость государей родится из добрых советов.

ГЛАВА XXIV

ПОЧЕМУ ГОСУДАРИ ИТАЛИИ ЛИШИЛИСЬ СВОИХ ГОСУДАРСТВ

Если  новый  государь разумно  следует  названным  правилам,  он  скоро

утвердится в государстве и почувствует себя  в нем прочнее  и увереннее, чем

если бы  получил власть по наследству.  Ибо  новый государь вызывает большее

любопытство,  чем  наследный  правитель,  и  если  действия   его  исполнены

доблести,  они  куда больше  захватывают и привлекают людей,  чем  древность

рода.  Ведь люди  гораздо больше заняты  сегодняшним днем, чем вчерашним,  и

если  в настоящем обретают благо,  то  довольствуются им и  не ищут другого;

более  того,  они горой  станут  за  нового  государя,  если  сам  он  будет

действовать  надлежащим  образом. И двойную славу  стяжает тот,  кто создаст

государство и  укрепит его  хорошими  законами, хорошими союзниками, хорошим

войском  и добрыми примерами; так же как  двойным позором  покроет себя тот;

кто, будучи рожден государем, по неразумию лишится власти.

Если  мы обратимся к  тем государям  Италии,  которые  утратили власть,

таким, как король  Неаполитанский, герцог Миланский и другие, то мы  увидим,

что  наиболее уязвимым их местом было войско, чему причины подробно изложены

выше.  Кроме  того,  некоторые из  них  либо  враждовали  с  народом,  либо,

расположив к себе  народ, не умели обезопасить  себя со  стороны  знати. Ибо

там, где нет подобных изъянов, государь не может утратить власть, если имеет

достаточно   сил,  чтобы  выставить  войско.  Филипп  Македонский,  не  отец

Александра Великого,  а тот,  что  был разбит Титом Квинцием, имел небольшое

государство  по сравнению  с  теми великими, что  на  него напали,-- Римом и

Грецией,  но,  будучи воином,  а  также  умея  расположить  к  себе  народ и

обезопасить себя от знати,  он выдержал  многолетнюю войну против  римлян  и

греков и хотя  потерял под  конец несколько городов, зато  сохранил за собой

царство.

Так что пусть те из наших, государей, кто,  властвуя много лет, лишился

своих  государств, пеняют  не  на судьбу,  а  на  собственную нерадивость. В

спокойное время они не предусмотрели возможных  бед -- по общему  всем людям

недостатку в затишье не думать о  буре, -- когда же настали тяжелые времена,

они предпочли бежать,  а не обороняться, понадеявшись  на то, что подданные,

раздраженные бесчинством победителей, призовут их обратно.  Если нет другого

выхода,  хорош  и  такой, плохо  лишь отказываться ради него от всех прочих,

точно так же как не  стоит падать, полагаясь  на то, что тебя поднимут. Даже

если тебя и  выручат из беды, это небезопасно для тебя, так как ты окажешься

в положении зависимом  и унизительном.  А  только те способы защиты  хороши,

основательны и надежны, которые зависят от тебя самого и от твоей доблести

ГЛАВА XXV

КАКОВА ВЛАСТЬ СУДЬБЫ НАД ДЕЛАМИ ЛЮДЕЙ И КАК МОЖНО ЕЙ ПРОТИВОСТОЯТЬ

Я знаю, сколь часто утверждалось раньше и утверждается ныне, что всем в

мире правят судьба  и  Бог, люди же с  их разумением ничего не определяют  и

даже ничему  не  могут  противостоять;  отсюда  делается  вывод, что незачем

утруждать себя заботами,  а  лучше примириться  со своим  жребием.  Особенно

многие  уверовали в это за  последние годы, когда на наших глазах происходят

перемены столь внезапные,  что всякое человеческое  предвидение  оказывается

перед ними бессильно. Иной раз  и я склоняюсь к общему мнению, задумываясь о

происходящем.

И однако, ради того, чтобы не утратить свободу воли, я предположу, что,

может быть, судьба распоряжается лишь  половиной всех  наших  дел, другую же

половину,  или  около  того,  она предоставляет  самим  людям. Я уподобил бы

судьбу  бурной  реке,  которая,  разбушевавшись,  затопляет   берега,  валит

деревья, крушит жилища, вымывает и намывает  землю: все  бегут от нее прочь,

все отступают перед ее напором, бессильные его сдержать. Но хотя бы и так,--

разве это мешает людям принять меры  предосторожности  в спокойное время, то

есть  возвести заграждения и плотины так, чтобы, выйдя из берегов, река либо

устремилась в каналы, либо остановила свой безудержный и опасный бег?

То же и судьба: она являет  свое всесилие там,  где препятствием  ей не

служит доблесть, и устремляет свой напор туда,  где не встречает возведенных

против нее заграждений. Взгляните  на  Италию, захлестнутую ею  же вызванным

бурным разливом событий, и вы увидите, что она подобна ровной местности, где

нет ни плотин, ни заграждений. А ведь  если бы она  была защищена доблестью,

как  Германия,  Испания и Франция, этот  разлив мог бы не  наступить или  по

крайней мере не причинить столь значительных  разрушений.  Этим,  я полагаю,

сказано достаточно о противостоянии судьбе вообще.

Что же касается,  в частности, государей, то нам приходится видеть, как

некоторые  из  них,  еще  вчера благоденствовавшие, сегодня лишаются власти,

хотя, как кажется,  не  изменился  ни весь склад их характера, ни какое-либо

отдельное свойство. Объясняется это, я полагаю, теми причинами, которые были

подробно разобраны выше, а именно тем,  что если государь всецело полагается

на  судьбу, он не  может  выстоять  против ее  ударов.  Я  думаю  также, что

сохраняют благополучие те, чей образ действий отвечает особенностям времени,

и утрачивают благополучие те, чей образ действий не отвечает своему времени.

Ибо мы видим, что люди  действуют  по-разному,  пытаясь  достичь  цели,

которую каждый ставит перед собой, то есть богатства и славы: один действует

осторожностью, другой натиском; один -- силой, другой -- искусством; один --

терпением, другой  --  противоположным способом, и  каждого его способ может

привести к цели.  Но иной раз мы видим, что хотя оба действовали  одинаково,

например,  осторожностью, только один из двоих  добился успеха,  и наоборот,

хотя каждый действовал по-своему: один осторожностью, другой натиском,-- оба

в равной мере добились успеха. Зависит же это именно от того, что один образ

действий совпадает  с  особенностями  времени,  а  другой  --  не совпадает.

Поэтому  бывает  так,  что  двое, действуя по-разному, одинаково  добиваются

успеха, а бывает  так, что двое действуют одинаково, но только  один из  них

достигает цели.

От  того же  зависят и  превратности благополучия: пока для  того,  кто

действует осторожностью  и терпением,  время и  обстоятельства  складываются

благоприятно,   он   процветает,   но   стоит   времени  и   обстоятельствам

перемениться, как процветанию его приходит конец, ибо он не переменил своего

образа  действий. И нет людей, которые умели бы  к этому приспособиться, как

бы они  ни были благоразумны.  Во-первых,  берут  верх природные склонности,

во-вторых, человек не может заставить себя свернуть с пути, на котором он до

того  времени  неизменно преуспевал. Вот почему  осторожный государь,  когда

настает  время  применить натиск;  не умеет этого сделать и оттого гибнет, а

если  бы  его  характер  менялся  в  лад  с  временем  и   обстоятельствами,

благополучие его было бы постоянно.

Папа   Юлий   всегда   шел   напролом,   время   же   и  обстоятельства

благоприятствовали такому образу действий,  и потому он каждый раз добивался

успеха. Вспомните  его первое предприятие --  захват Болоньи,  еще при жизни

мессера Джованни Бентивольи. Венецианцы были  против, король Испании тоже, с

Францией  еще велись  об  этом переговоры, но  папа сам выступил в поход,  с

обычной  для   него   неукротимостью   и   напором.   И   никто   этому   не

воспрепятствовал,  венецианцы  -- от страха, Испания -- надеясь воссоединить

под своей властью Неаполитанское королевство;  уступил и французский король,

так  как,  видя,  что  Папа  уже  в  походе,  и  желая  союза  с ним  против

венецианцев, он решил, что не может  без явного оскорбления отказать  ему  в

помощи войсками.

Этим натиском и внезапностью папа Юлий  достиг того,  чего не достиг бы

со всем доступным человеку благоразумием никакой  другой глава  Церкви; ибо,

останься он в Риме, выжидая, пока все  уладится и  образуется, как сделал бы

всякий на его месте, король Франции нашел бы  тысячу отговорок, а все другие

--  тысячу  доводов  против  захвата.  Я  не  буду  говорить  о  прочих  его

предприятиях, все  они  были  того  же  рода,  и  все  ему  удавались; из-за

краткости правления  он  так  и не испытал неудачи, но, проживи он  дольше и

наступи такие времена, когда требуется осторожность, его благополучию пришел

бы  конец,  ибо  он  никогда  не уклонился бы с  того пути, на  который  его

увлекала натура.

Итак, в заключение скажу, что фортуна непостоянна, а человек упорствует

в  своем  образе  действий,  поэтому,  пока  между  ними  согласие,  человек

пребывает  в благополучии,  когда  же  наступает  разлад,  благополучию  его

приходит  конец. И все-таки я  полагаю,  что натиск лучше, чем осторожность,

ибо  фортуна --  женщина, и кто  хочет с  ней сладить, должен колотить  ее и

пинать -- таким она поддается скорее, чем тем, кто  холодно берется за дело.

Поэтому она,  как женщина,--  подруга молодых, ибо они не так осмотрительны,

более отважны и с большей дерзостью ее укрощают.

ГЛАВА XXVI

ПРИЗЫВ ОВЛАДЕТЬ ИТАЛИЕЙ И ОСВОБОДИТЬ ЕЕ ИЗ РУК ВАРВАРОВ

Обдумывая все  сказанное  и размышляя наедине  с  собой, настало ли для

Италии время чествовать нового государя и  есть  ли в ней  материал, которым

мог бы воспользоваться мудрый и  доблестный человек, чтобы придать ему форму

-- во  славу  себе и на  благо  отечества,-- я  заключаю, что  столь  многое

благоприятствует  появлению  нового государя, что  едва ли какое-либо другое

время  подошло  бы  для этого больше, чем наше. Как  некогда  народу Израиля

надлежало пребывать  в  рабстве у египтян,  дабы Моисей явил  свою доблесть,

персам  -- в угнетении у мидийцев,  дабы Кир  обнаружил величие своего духа,

афинянам  -- в разобщении,  дабы  Тезей совершил свой подвиг, так и  теперь,

дабы обнаружила себя доблесть италийского  духа, Италии  надлежало  дойти до