Взаимодействие субъектов социальной коммуникации в медиареальности

     Первый  параграф «Информационный  ритм как объект коммуникативной рефлексологии» посвящен проблемам коммуникативной рефлексологии, рассматриваемой на основе отношений субъекта социальной коммуникации и ритма информационных сообщений.

     Монотонный, механически-бездушный процесс рождения сенсаций и медиакатастроф, формирования новостей и повестки дня вызывает рефлекторный принцип в восприятии информации, на основе которого появляется комплекс условных и безусловных рефлексов. Иными словами, коммуникативная рефлекторность – это вид опосредованного восприятия информации.

     Одним из основных формообразующих средств коммуникативной рефлексологии является информационный ритм. Несмотря на все усилия исследователей, этот феномен до сих пор остается расплывчатым и неясным. В наиболее общих определениях ритм – это движение материи, логически и пропорционально распределенной в пространстве и времени.

     Предпосылкой  любого человеческого опыта является способность индивида упорядочивать свои ощущения в двух планах (в плане существования и смены) в одном и том же пространственном и временном фоне. Именно благодаря этой способности субъект имеет дело не с сырым и хаотичным материалом собственных ощущений, а со строго упорядоченными восприятиями и целостными объектами, на что, в частности, обращал внимание М.Мерло-Понти. Так возникает особое перцептуальное личностно и индивидуально окрашенное пространство и время, которые отличаются от реальности именно за счет своей упорядоченности. Точно так же, как в перцептуальном пространстве и времени, могут сочетаться различные элементы человеческого опыта, переживаний и самых фантастических видений, создавая в конце концов гармоничную (непротиворечивую) картину внутреннего мира, в ритме могут соотноситься отдельные элементы пространства-времени, и именно эти соотношения создают корреляцию с внутренним миром воспринимающего субъекта.

     В эпоху новых значений, которые обретает рефлекторность восприятия, ритмическая организация коммуникации пробивает в сознание реципиента прямой путь, заменяя собой испытанную, но дискредитированную манипулятивной медиареальностью цепочку дискурсов и логических умозаключений. По сути дела, это становится отрицанием привычных и устойчивых форм социальной коммуникации.

     Современное перцептуальное ощущение времени особенно остро ставит проблему не только ритмической длительности временных отрезков, но и их смыслового наполнения. Телевизионная аудитория, шире – аудитория современных масс-медиа – начинает дифференцироваться не только по сути воспринимаемой информации, но и по формам, по метрическим характеристикам ее подачи, причем ментальная пропасть между приверженцами, скажем, культурологической информации и сообщений агентств криминальных новостей начинает выглядеть просто непреодолимой.

     Сложности в постижении ритма как важнейшего явления информационного мира заключаются в его полифункциональности. Существуют разные уровни информационных ритмов и разные ритмо-пространства, пронизывающие сознание человека: цивилизационные, социокультурные, индивидуальные. Их сочетание образует многоаспектный кластер, характеризующий определенную направленность личности, ее психологический статус, степень эмоционального отношения к миру, т.е. в конечном итоге некий индивидуальный модус личности.

     Метрическая соразмерность коммуникативных  интенций медиума и реципиента может выступать в роли своеобразного «жанрового указателя», в рамках которого должно произойти манипулятивное воздействие с использованием определенного количества информации. Манипуляция выглядит как «этическое задание», предваряющее и направляющее коммуникацию. Речевые периоды, их завершенность, их целеполагающее нарастание – это своего рода конвенционально принятая метрическая форма коммуникации, которая позволяет каждому из участников диалога использовать собственные ритмические сюжеты для достижения индивидуальных результатов, в том числе и для защиты от чуждых вторжений.

     Сравнительный ритмологический анализ передач «Новости» на телеканале «Культура» и «Чрезвычайное происшествие» на телеканале НТВ позволяет сделать ряд выводов. Информационно-ритмическое построение передач с различной этической, суггестивной, идеологической, коммуникативной направленностью демонстрирует их прямую зависимость от ритма мышления-воспроизведения-интерпретации программ журналистами и их зрителями. Современная тенденция в информационном вещании состоит в увеличении темпа подачи информации, даже в том случае, когда речь идет о сугубо консервативных новостях культуры. Динамизм становится средством вовлечения зрителя в информационный поток, но и аудитория «защищается» от жесткого ритма информационных сообщений новым, поверхностным, клиповым сознанием или быстрым переключением на другой канал (забывание и отторжение также наступают незамедлительно). Однако сегодня темп криминальных новостей почти в полтора раза выше ритма новостей культуры, что свидетельствует о суггестии, проявляющейся даже на метрическом уровне.

     Темпоритм коммуникации исключает реципиента из диалога, который в культуре определяет ее сущностное свойство (М.Бахтин). Обработка  сознания идет за счет усилий медиума, а у индивида вырабатываются или рефлекс зависимости, или рефлекс полного отторжения от коммуникативного пространства. В диапазоне между этими крайностями есть еще разнообразные реакции – односторонней сосредоточенности (рассеянное восприятие), гедонистических ощущений (например, праздничная трапеза перед телеэкраном), недостаток впечатлений и пр.

     Ритм  информационного сообщения кроме  вспомогательной функции, обеспечивающей адекватность восприятия интенций медиума, начинает нести в себе и самостоятельное значение, коррелирующее с экспрессивной стороной социальной информации. Такой переход можно квалифицировать как отражение всеобщей тенденции в медиареальности к перетеканию коммуникативных акцентов с содержания на форму сообщений, из вербальной в невербальную сферу. Ритм и насилие, как крайние проявления технологий медиареальности, предстают не как интенциональные, по Гуссерлю, а как «схватываемые» объекты в социальной коммуникации, которые составляют «естественный» фон информационной динамики.

     Второй  параграф «Медиатизация  насилия как онтологическая проблема» посвящен анализу сложного и многоаспектного социального феномена, каким становится насилие. Его важнейший, системообразующий статус в медиареальности является неслучайным.

     Медиареальность в современных условиях предстает  не как искусственная параллель эмпирическому миру, а как самый активный его элемент. Медиально представленное насилие в этом искаженном мире занимает одно из центральных мест. Но параллельно с ним существует и насилие человека над самим собой в медиареальности: над своим интеллектом, над своим телом, над своей социальностью и культурой.

     Несоответствие  сцен насилия объективной реальности является важнейшей эпистемологической характеристикой медиареальности. Многочисленные исследования подтверждают: современное поколение подростков в процессе взросления воспринимает через телевизионные программы громадное количество сцен убийств, насилия и жестокости, исчисляемые десятками тысяч. В связи с тем, что каждая из этих сцен сделана правдиво, так как непременно стремится привлечь к себе внимание зрителя, возникает ощущение тотального давления псевдореальности на сознание и на мир вокруг индивида.

     Насилие становится интегральным медийным элементом, проникающим в основные и наиболее популярные форматы телевизионных программ: игры, примитивный юмор, сериал, ток-шоу и новости. Поэтому это уже не только неизбежный, но даже необходимый эмоциональный фон медиареальности. Важнейшей характеристикой медиареальности является тривиализация насилия как следствие гиперэкспрессивности информационного медиапотока.

     Однако, распадаясь на ряд сцен и эпизодов, эксплуатирующих подсознание и физиологию, насилие, как феномен медиареальности и как социальный феномен, не имеет четкой верификации и вызывает массу споров. Если суммировать различные точки зрения на степень влияния телевизионного насилия на реальную жизнь, то можно выделить следующие основные исследовательские направления: ТВ-насилие (сцены насилия на ТВ и их рецепция) никак не воздействует на зрителя; оно «очищает» сознание реципиента сопереживанием; стимулирует его готовность к применению насилия; оставляет двойственную реакцию. Здесь особенно показательно то, что даже в специфическом мире научной коммуникации концепт насилия, прошедший сквозь фильтр медиареальности, оказывает свое влияние на интенции исследователей: настолько контрастными и полярными порой являются их концепции. Дается характеристика основных теорий, связанных с исследованием феномена насилия и его презентаций в медиареальности: «теории катарсиса», «теории стимуляции», «теории  культивации», теории об отсутствии  воздействия, «теории социального научения»

     Противоречия  и парадоксы бытования феномена насилия в социуме снимаются через определение механизмов медиаидеологии, которые и приводят к искомым эффектам в аудитории.  Одним из таких механизмов, объединяющих в себе и рефлексологию, и рекламный дискурс, и манипулятивную перформативность, является апплицирующий эффект – эффект наложения определенных клише и образов на сознание реципиента. Аппликация идеологем есть механизм создания аттитюдов (установок) через повторение, визуализацию, акцентированную экспрессию, ритмическую рефлекторность, сценарные интеракции и пр. Маска-образ, маска-действительность возникают через многократное наложение нескольких ментальных слоев, которые и создают прочный идеологический каркас на короткий промежуток времени. Его замена, порой на прямо противоположный по своей аксиологии, потребует таких же усилий. При таком подходе анализируемые теории являются определенным ракурсами, с помощью которых оценивается степень и форма апплицирующего воздействия насилия на сознание субъекта коммуникации. Становится также объяснимой и размытость и неверифицируемость данного феномена, который начинает оцениваться не как конкретное зло, а как многоуровневый идеологический фон, призванный к созданию новых медийных универсалий.

     Человек, находящийся одновременно и в  центре, и на границе этих онтологий, не только является источником, питающим все новые образы насилия в социальном и медийном ракурсах. Он же  выступает в роли посредника, трансформатора этих образов, при этом существенно изменяясь сам.

     Проведенные опросы и их результаты позволяют утверждать, что насилие воспринимается подростками в России и Германии как существенный элемент социального становления, необходимый способ адаптации к взрослой жизни. Таким образом, концепт насилия носит универсальный характер, что подтверждает его статус механизма медиаидеологии. Данное утверждение напрямую сопряжено с рецепцией именно медиально представленного насилия, что возвращает к теории социального научения. Принятие насилия в любых его формах вызывается не столько физиологическими или возрастными факторами, а в гораздо большей степени – направленным, методичным, очень изощренным и разнообразным внушением, по сути, устанавливающим отношения жесткой зависимости между социально сильной, дееспособной личностью и возможностью применять ею насилие. Однако, в отличие от суггестивного подхода, речь здесь следует вести именно о результирующем (апплицирующем) эффекте от повторения похожих одна на другую формул поведения, одних и тех же эпизодов, вызывающих повышенное внимание СМИ (например, криминальные новости, идущие в прайм-тайм), другими словами, от приоритетов в программной политике подавляющего большинства телеканалов.

     Для российской социореальности особенно тревожным является то обстоятельство, что насилие выступает в качестве одной из ярких красок, составляющих фантазийное мироощущение (художественные фильмы, компьютерные вымышленные коллизии, визуализирующие и упрощающие окружающий мир, заменяют собой реальность на фоне когнитивных альтернатив в виде чтения газет, прослушивания радио и т.д.), и следовательно проникает в самую глубь национального сознания, трансформируя всю систему ценностей. Немецкие подростки более прагматично отдают предпочтение документальным форматам, используя их в качестве своеобразной «дорожной карты» для своей социализации. Данное соображение станет важным основанием для выстраивания перспектив и концепций в области медиапедагогики.

     В третьем параграфе «Медиапедагогика как механизм формирования культуры личности» рассматриваются подходы к системе медиаобразования в России, которое уже получило официальный статус в качестве научной дисциплины. Однако разночтения по поводу целей, задач и направленности медиаобразования существуют по сей день. Такое положение является далеко неслучайным. К субъективным причинам следует отнести повышенное внимание ряда авторов к американо-канадскому и британскому опыту в области медиаобразования. Характерной чертой этого направления является изучение манипулятивного потенциала медиа, выработка навыков критического восприятия продукции и технологий СМИ, формирование так называемой «медиаграмотности» среди подростков, что, безусловно, является важным и чрезвычайно полезным делом. Однако мало учитывается положительный опыт некоторых стран Западной Европы, например, Германии, который опирается не столько на манипулятивно-технологическую парадигму восприятия медиа, сколько на гуманистически-гражданскую традицию, делающую упор на осмысленности и ответственности в обращении с информацией. К объективным причинам следует отнести сложившуюся в отечественной педагогике традицию недоверчивого отношения к техническим средствам обеспечения образовательного процесса.

     С точки зрения ЮНЕСКО, медиаобразование (media education) подразумевает обучение теории и навыкам обращения с современными средствами массовой коммуникации, и это определение сегодня оказывается недостаточным для обозначения всего комплекса проблем отношений с медиареальностью, которые может и должна подвергать научно-методологическому анализу данная дисциплина. Недостатком такого подхода является редукция отношений человека с медиареальностью. Медиаграмотность, по сути, сводится к критическому потреблению реципиентом продукции масс-медиа без реальной возможности воздействовать на них, не будучи в них инкорпорированным. Между тем одним из источников кризиса медиакультуры стал распад идентичностей коммуникативного агента и реципиента, которые свелись к формальным и технологически обусловленным совпадениям их тезаурусов. Современная медиафилософия оторвана от личности передающего и познающего субъекта. Порождаемые ею способы вовлечения общества в медиапространство носят отчетливо дегуманизирующий характер. Другими словами, информация в медиаобразовании отождествляется со СМИ, постигается через СМИ, а не через человека. Доводится до абсурдного парадокса известное маклюэнское положение: «средство сообщения есть само сообщение».