Взаимодействие субъектов социальной коммуникации в медиареальности

     Гуманистическое содержание, которое пытался подчеркнуть  А.А.Ухтомский в разработке своей  идеи (благодаря доминанте можно  преодолеть «проклятие индивидуалистического отношения к жизни»), сегодня практически сведено на нет утилитарным, коммерческим использованием факторов нервного возбуждения человека. Наиболее важная особенность такого технологизма состоит в том, что концентрация на потребительской доминанте отбрасывает на периферию сознания всю «остальную» жизнь индивида, делая ее ненужной и неинтересной, что соответствует идеям А.А.Ухтомского, только с диаметрально противоположным этическим значением.

     Экспрессивная компонента информации предстает здесь  в виде манипулятивной субстанции, проявляющейся в различных медиастратегиях: установление повестки дня (власть в информационном обществе состоит не только в обладании информацией, не только в умении уклониться от деструкции и не допустить ее, но и в возможности незаметно, «тактично» изымать из публичной дискуссии нежелательные темы); мифологизация и смещение акцентов (манипулятивные мифы создают прочный эпистемологический каркас, опутывающий сознание реципиента); религиозная экстатичность при потреблении информации (сегодня любые формы информационной взаимосвязи представляются в медиареальности как высшая ценность, выходящая за пределы понимания); рекламный дискурс как материализованный алгоритм мышления (императивность и повторяемость рекламных сообщений создают шаблон для ценностной оценки всего объема актуальной социальной информации).

     Понимание манипуляции как общего принципа взаимодействия субъектов в медиареальности не означает  социального оправдания манипуляции. Манипуляция, выросшая из межличностного взаимодействия (например, обман одинокого простака на рынке), стала действенным инструментом современного, глобального и масштабного массово-коммуникативного процесса. Но именно ее истоки позволяют скрывать потребительские смыслы под масками задушевных, доверительных интонаций.

     Во  втором параграфе «Перформация как вид медиации» исследуется феномен перформативности как одного из способов формирования «другого сознания», что является профессиональной задачей медиума, учитывающего логику «чужого Я» в свой деятельности. Понятие перформации активизировалось в коммуникативистике в связи с дискуссиями о статусе пассивного потребителя информпродукта. Проблема перформативности активно разрабатывалась теоретиком постмодернистского театра С.Мелроуз. Суть нововведения заключается в сдвиге от «минимального расхода энергии» в обычной жизни до «максимального в перформансе». В коммуникации энергия действия, а не внутреннего переживания, становится главным источником воздействия на реципиента и способствует театрализации коммуникативного акта. Понятие «перформанса» связано также с понятием «репрезентация», т.е. «перепредставление» и являет собой процесс использования любой системы знаков для производства значений.

     Следует разграничить понятие «перформансной коммуникации», уже вошедшее в научный оборот, и предлагаемое в диссертации понятие «перформативности» как универсального качества современных коммуникативных процессов. Перформансную коммуникацию Г.Г.Почепцов трактует узко, связывая ее с такими понятиями, как зрелищность, церемониальность и ритуальность.

     Перформанс  и информация, особенно ее экспрессивное наполнение, имеют глубинную взаимосвязь. Ин-форматируемая вещь (базовый факт) вводится в сферу традиции и опыта. Пер-форматируемая вещь выносится из этих сфер и переводится в область технологии. Она уже была информатирована. Ее бытие уже отмечено в традиции, она стала частью реальности. Перформанс должен обладать контрастным, по сравнению с традицией, наполнением. Только тогда он будет восприниматься не как видоизменение, или транс-формация, а как коренное изменение онтологии. Для этого нужна мотивация, прежде всего экспрессивная, внушающая то, почему вещь необходимо подвергнуть новому отождествлению. Однако подлинность перформанса вторична, она отталкивается от существующей картины мира и создает эфемерные миры, которые зависимы от контекста, от объяснений, от постоянной подпитки эстетической и идеологической энергией. Эта зависимость манипулятивна по сути, поскольку в перформатированном пространстве центром становится не новое бытие вещи, а объяснения по поводу ее измененного бытия. Доктринальность перформанса соответствует целеполагающему механицизму, который свойственен манипуляции. Доктрина прикрывает механицизм, превращает перформатора из манипулятора в идеолога, «законного» владельца чужой вещи.

     Еще одна важная функция перформанса в массовой коммуникации – маскировка или разрушение подлинности. Перформанс в определенном смысле становится самоцелью, точнее, манифестированным процессом, основанным на рекурсии, самовозобновлении репродукции, технических копий, многократных переосмыслений, не оставляющих основы первоначального содержания.

     Перформативное  качество манипуляций реализует  себя через следующие социокультурные явления: игра, развлечение, сценарная, драматургическая логика информпространства, зрелищность как квинтэссенция визуальности, социальные эксперименты и новации, не несущие в себе какого-либо целеполагания, а ценные, интересные «сами по себе» и т.д. Понятие игры в ХХ веке стало одной из важнейших составляющих культуры. Сегодня игра служит методологической и эпистемологической основой перформативности. Трактовка игры как механизма коммуникативно-манипулятивной  сферы лишает ее традиционного смысла свободного самовыражения человека, не ставящего перед собой утилитарной цели, но испытывающего радость от участия в игре.

     Вместо  игры как праисточника и основной формы культуры возникает играизация, отличающаяся прагматизмом, узкопрактичными интересами, соображениями выгоды и пользы. Играизация, ставшая новой парадигмой рациональности, явилась формой противостояния информационно-коммуникативно-му хаосу. Играизация сблизилась с «перформативным поведением», которое отличается от обычного, речевого поведения особой «энергией действия».

     Присущее  игре моделирование искусственной  реальности внутри подлинной действительности на основе интерсубъективного взаимодействия, отвечает глубинным задачам формирования медиареальности. Однако направление интерсубъективности нацелено не вовне, не в объективную реальность (так это происходит с игрой как частью культуры), а внутрь игровой реальности. Социальность благодаря играизации не умножается, а наоборот потребляется, перформатируется, требует все больших объяснений.

     Комбинаторика игровых воплощений информации на телевидении  создает особую, карнавальную атмосферу, в которой зритель является и участником, и наблюдателем бесконечного действа. Поведение человека высвобождается от гнета традиций (возрастных, имущественных, сословных) и потому выглядит эксцентричным и неуместным с точки зрения обыденной реальности. Карнавал, став обыденностью, отодвигает на периферию социального некарнавальные формы жизни. Постмодернистский принцип всеобщей равнозначности всех явлений и всех сторон жизни определяет семантическое поле медиареальности.

     Манипулятивность  и перформативность рассматривают  человека (реципиента, получателя информации) как нечто изначально данное, но смотрят на него с разных точек зрения. Манипулятивность видит его пассивным объектом, перформативность создает иллюзию его активности. Обе позиции обусловлены природой современного коммуникативного процесса и способствуют построению моделей реакций и поведения человека, участвующего в этом процессе.

     В третьем параграфе «Коэволюционные особенности медиаэпистемологии» отмечается, что важнейшим коэволюционным свойством медиареальности является естественный отбор, требующий от современников приращения знаний о медиасфере, а также развития навыков рефлексии по поводу информсобытий. Разделение потребителей информации по уровню восприятия перформативно-манипулятивных сообщений является важнейшим свойством их коэволюции в медиареальности.

       Степень социализации человека  определяется сегодня его способностью расшифровывать медийные коды. Теперь масс-медиа не просто предлагают «повестку дня», они словно предвосхищают желания аудитории, узурпируя важнейшее онтологическое свойство человеческого сознания – его прогностическое моделирование действительности, определение ее функциональной пространственно-временной динамики.

     Человек «принадлежит одновременно и органично  трем мирам — природе, обществу и культуре» (М.С.Каган). Поэтому во всех этих ипостасях он, с одной стороны, примиряет внутри себя противоречия между медийным форматом культуры и традиционной культурой, между медиатизацией и социализацией, между медийной сущностью «человека смотрящего», со всеми подразумеваемыми здесь девиациями, и «человека думающего», «человека развивающегося». Но при этом, будучи сложноорганизованной, синергетической «био-социо-культурной» системой, испытывает на себе все более сильное энтропийное давление, выражающееся в хаотическом нарастании культурных, социальных и даже биологических антиномий и аномалий, составляющих его актуальную «повестку дня». Иррациональность бытия приводит к глубоким противоречиям прежде всего внутри самого познающего субъекта. Эти процессы рассматриваются сквозь призму трех субстанциональных уровней: культурного, социального и био-антропологического.

     Распредмечивание  культурных ценностей происходит на уровне коммуникации между медиумом и массовым потребителем. Лишенные своего сакрального смысла артефакты оцифрованы, их свойства становятся одномерными: то, что медиум решил зафиксировать, остается, а «несущественные», «вторичные» детали отбрасываются. Реципиент переносит центр своего внимания в область подвижных и иллюзорных изображений, поскольку именно они благодаря многолетнему манипулятивно-перформативному научению/внушению теперь покрывают поле его культурных потребностей.

     Похожие процессы происходят и на уровне социального бытия. Как считают социальные психологи, в центре мира каждого индивида находится прежде всего восприятие его собственного Я. На этом строятся технологии экспрессивного воздействия. Апеллирование к личностным смыслам в ситуации размытых социальных целей есть основной манипулятивный метод создания/разрушения социальных общностей. При этом исподволь создается обобщенный «идеальный» образ, предмет для подражания.

     Ответный  импульс от реципиента в медиареальность  ведет к тому, что в ней возникает  технически обеспеченная и опредмеченная  проекция Я реципиента, учитывающая особенности его характера, структуры личности, даже физиологии. Социальная информация начинает восприниматься не как сообщение о чем-то социально важном, а как набор жизненных рекомендаций каждого человека самому себе о том, как соответствовать индивидуально воспринимаемому образу обобщенного другого: как вести себя в той или иной ситуации, как одеваться, что читать, о чем думать и т.д. Деонтологизация социума с феноменологической точки зрения проявляется, таким образом, в утрате им важнейшей функции идентификации, нормативной адаптации и регулирования взаимоотношений личности с ее окружением.

     Деградация социальной традиции и социальных связей, утрата личностью ощущения своего положения в системе социальных координат приводят к замене социоморфных инструментов коммуникации на антропоморфные. Так, новые формы медиа предлагают новые способы манипулятивного воздействия, эксплуатирующие сумеречные состояния сознания. Средство-посредник (компьютер – «хард», плюс игры – «софт») становится настолько могущественным, что уничтожает само опосредование¸ создавая собственные, самоценные и самостоятельные миры. Подсознательные переживания превращаются в платформу для формирования новой социальной общности: многопользовательские версии популярных игр дают возможность сразу тысячам людей очутиться в симулированных, сновидческих пространствах одновременно.

     Однако  деонтологизация (распредмечивание) социальных связей не означает их безусловного уничтожения. Речь, скорее, следует вести о новой фигуративности и новой предметности в социореальности, ставших следствием длительной экспансии со стороны масс-медиа. Это утверждение находит свое подтверждение в новейших исследованиях синергетики, согласно которым кризисный этап в развивающихся сложных системах завершается переходом системы в качественно новое состояние: либо деструктивным путем, разрушающим упорядоченную систему, либо конструктивным путем перехода в устойчивое состояние с более высоким уровнем организации. Таким образом, материи присуща не только разрушительная, но и «созидательная тенденция», что позволяет строить прогнозы позитивного развития социореальности.

     Четвертая глава «Невербальная семиотика медиасферы» основана на эмпирических исследованиях коммуникативной рефлексологии, а также на обобщении опыта в области медиапедагогики, позволяющего строить прогнозы относительно гуманистического возрождения субъекта в медиареальности. Отсутствие внятной логики в презентациях реальности, перформативная иррациональность, нелинейность и противоречивость, манипулятивная интенциональность как сущностные характеристики поведения медиума приводят к перераспределению внимания реципиента в процессе декодирования им информационного сообщения. Важным в социальной коммуникации становится не то, «что говорят», а то, «как говорят» и «кто говорит». Вербальные способы верификации информации уступают по степени значимости свое место невербальным. Семантика невербальных теорий коммуникативной деятельности уже достаточно давно вызывает интерес специалистов. Однако интегрального описания медиасферы как важнейшей подсистемы невербальной семиотики не существует, так что впервые в медиасемиотической традиции здесь ставится и решается ряд важных задач, представленных коммуникативной рефлексологией, демонстрационным насилием, медиапедагогикой, объединенных единым семантическим языком антропологического подхода к медиареальности в рамках медиалогии невербальной коммуникации. Равновесие между перечисленными частными науками поддерживает идея целостного восприятия и воздействия медиапродукта на личность и на социум.