Фантастика серебряного века русской культуры

     В элегии 1815 г. «Славянка» в описание природы вносится колорит таинственности. «Младые березы» появляются перед путником как «привидения», во мраке леса в очарованной тишине «дышит невидимое»:

     Без образа лицо, и зрак туманный слит С туманным мраком полуночи…⁷

     Таким образом, можно сказать, что мистические  тенденции находят свое выражение не только в балладах Жуковского, но и в какой-то степени в его поздних элегиях.

     Жуковский писал лирические стихотворения  на всем протяжении своего творческого  пути, но популярность принесли ему  прежде всего баллады. Этот жанр появился в русской литературе до Жуковского («Раиса Древняя баллада» Карамзина; «Громваи» Г.П.Каменева), но только он придал ему поэтическую прелесть, срастил поэтику жанра баллады с эстетикой романтизма. В результате этого данный жанр превратился в характерный знак романтического направления.

     Необходимо  отметить, что баллада получает огромное распространение в европейских  литературах во второй половине XVIII в. – начала XIX в. и восходит к народно-поэтической традиции. Баллада отличается пристрастием к чудесам, ужасному- тому, что неподвластно логике и разуму, преобладанием эмоционального начала над рациональным, сосредоточенностью на раскрытии чувств.

     У Жуковского этот жанр становится одним  из основных. Образцом для поэта  были баллады Бюргера, Уланда, В.Скотта, Шиллера, Гете; в русской литературе – «Раиса» Карамзина. Именно в балладах в наибольшей степени выразились романтические устремления Жуковского.

     Следует отметить, что баллады Жуковского все в большей или меньшей  степени – переводные. И все  же они оригинальны в силу того, что стиль в них свой (хотя сюжеты чужие). А именно стиль и образует их обаяние. Сущность и идея стиля Жуковского, его поэзии в целом – это идея романтической личности. Романтическая личность – это идея единственно важного, ценного и реального, находимого романтиком только в интроспекции, в индивидуальном самоощущении, в переживании души, как целого мира и всего мира. Сам Жуковский записал в своем дневнике в 1821 году: «Мир существует только для души человеческой».

     Среди баллад Жуковского можно выделить группу подлинных шедевров поэтического перевода. Это прежде всего «Кассандра», «Кубок», «Поликратов перстень» (из Шиллера), «Королева Урака и пять мучеников» (из р.Саути), «Замок Смольгольм, или Иванов вечер» (из р.Скотта) и др.

     Необходимо  отметить, что суть баллад Жуковского как произведений оригинальных заключается в больших чудесах, в мечтательности, в создании особого мира фантастики чувств и настроений, мира, в котором поэт не подчинен логике действительного. Жуковский победил внешний мир, он сам творит иллюзию мира, в котором и страхи, и смерти, и бедствия не страшны, так как их выдумал сам поэт. Он волен снять все ужасы в одно мгновенье, тогда как ужас настоящей реальности – не во власти поэта. Жуковский накажет порок в «Балладе о старушке», он весело выдаст замуж Светлану за любимого и т.д. А в жизни Маша Протасова выходит замуж за Мойера и нет выхода из страдания. Именно от радостного чувства романтика, якобы победившего мечтой жизнь, даже в самые страшные баллады Жуковского вносится шутливость. В балладном мире поэта герои-сильные, здоровые личности, люди-титаны. В этом заключалась трагедия балладного оптимизма Жуковского. Он мечтал о настоящей творческой жизни, но мог найти ее только в мечте, в сказке.

     Во  всех балладах Жуковского всегда в  резком противопоставлении фигурируют добро и зло. Их источниками является и сердце человеческое и управляющие сердцами таинственные потусторонние силы. Романтическое двоемирие в балладах Жуковского предстает в образах дьявольского и божественного начала. Причем, дьявол в произведениях поэта выступает не как дух протеста, а как дух зла (по христианской традиции). Средневековые религиозные поверья интересовали Жуковского не только с точки зрения их романтической «экзотичности»: поэту импонировала прямолинейность веры в чудеса «спасения» и «погибели» души.⁸

     В 1808 г. Жуковским была предпринята  первая попытка перевести немецкую балладу Г.-А.Бюргера «Lenore» (1773). В результате появилась «Людмила» (1808), сюжет которой отличается самой мрачной фантастикой: умерший жених является к безутешной невесте, предпочитающей смерть разлуке, и увлекает ее с собой в могилу.

     В данной балладе перед читателем  возникает мир сверхъестественных явлений, отрицающий разум. Здесь происходит совмещение двух миров, что и видоизменяет их: призрачный материализуется, а земной приобретает некую недостоверность.

     В элегиях также происходило совмещение миров, но человек оставался центром  и высшим творением, так как он постигал законы бытия, овладевал познаваемой  Вселенной. Здесь же Людмила и  ее жених оказались игрушкой неких таинственных сил. В балладе «Людмила» человек – ни центр Вселенной, а раб судьбы, какой-либо протест которого бесполезен и даже влечет усугубление кары: 

     Вдруг усопшие толпою

     Потянулись  из могил,

     Тихий, страшный хор завыл:

     «Смертный ропот безрассуден…

     Час твой бил, настал конец».⁹ 

     В «Людмиле» развивается мысль  о безрассудности и греховности  ропота человека на свою судьбу, так  как любые горести и испытания  ниспосылаются ему свыше. Людмила  осуждена потому, что она предается  страсти, желанию быть во что бы то ни стало счастливой с милым. Страсть и горе утраты жениха ослепляют ее, и она забывает о своих нравственных обязанностях – по отношению к другим людям, к себе, к жизни в целом. Поэт считал, что для нравственного человека целью жизни не является достижение счастья.

     Грех  Людмилы, ропщущей на бога, состоял  в том, что она хотела личного  счастия вопреки воле провидения. Героиня не верит в вечную силу любви и желает смерти в полной безнадежности: 

     Милый друг всему конец;

     Что прошло – невозвратимо;

     Небо  к нам неумолимо…¹⁰ 

     Людмила пожелала смерти и получила ее. Но неверие  в загробную встречу с любимым  привело героиню к тому, что  они соединяются не в вечной жизни, а в вечной смерти, в холодном гробу. Героиня баллады изменила романтическому миропониманию, романтическому идеалу. «Верь тому, что сердце скажет», - призывал Жуковский.¹¹

     В 1813 г. в «Вестнике Европы» поэт напечатал новую балладу на тот  же сюжет – «Светлана», которая  стала еще более популярной, чем  «Людмила». В связи с этим Жуковского нередко именовали «певцом Светланы». Эту балладу и имя героини вспоминал Пушкин, описывая сон Татьяны. Критик-декабрист Кюхельбекер одобрил «Светлану», найдя в ней некоторые черты народности.

     Нужно отметить, что баллада «Светлана» далее других отстоит от оригинала и представляет собой вполне самостоятельное произведение, созданное на русском материале и сохранившее лишь намек на литературные мотивы первоисточника.

     Баллада начинается с описания русских гаданий. Поздним вечером, сидя перед зеркалом, Светлана мечтает о далеком суженом и незаметно засыпает. Во сне ей приходится пережить то же, что случилось с Людмилой. Просыпается Светлана уже поутру. За окном открывается солнечный морозный пейзаж, звенит колокольчик, сани останавливаются у ворот, а на крыльцо поднимается статный гость – не мертвый, а живой жених Светланы.

     Так все мрачное и фантастическое отнесено в область сна и сюжет  получает неожиданно счастливую развязку. В соответствии с подобным переосмыслением  сюжета язык «Светланы» менее, чем язык «Людмилы», насыщен такими элементами романтического стиля, которые преследуют цель вызвать жуткое настроение у читателя. Правда, есть в «Светлане» и «черный вран», предвещающий печаль, и «тайны мрак грядущих дней», и гроб, в котором героине чудится ее жених, и прилагательное «черный», которое в единстве со звуковым повтором [p] рождает ощущение тревоги, страха, ожидания трагического развития сюжета: 

     Черный  вран, свистя крылом,

     Вьется  над санями;

     Ворон каркает: печаль!

     Кони  торопливы

     Чутко смотрят в темну даль,

     Подымая гривы… 

     Но  все эти «страхи» умеряются и  разбавляются непринужденностью словесных  оборотов, позаимствованных из живой  разговорной речи.

     Следует отметить, что художественный мир  баллад Жуковского – это подлинно трагический мир. И самая «благополучная» из них – баллада «Светлана», которая была освобождена от ужасов мстительного сведения счетов, от безысходности бытия, обреченного на уничтожение и подстерегаемого ненавистью. В этой балладе Жуковский снял мрачный оттенок с происшествия, перенеся его из реальности в сновидение. 

 

      1.1 Сон и его функции

     Сон встречается у многих писателей: Жуковского, Батюшкова, Пушкина, Тютчева, Достоевского и других. Сон является одним из приемов в литературе, с помощью которого писатель раскрывает характеры героев, события, свое отношение к миру.

     Толковый  словарь С.И.Ожегова дает такое  определение слову сон: 1) физическое состояние покоя и отдыха, призрачного  видения; 2) грезы, мечты, образы.¹² Итак, сон представляет собой некую категорию нереального, призрачного. Здесь важно то, что одна из черт романтизма, характерная для поэзии Жуковского – это стремление к чему-то необычному, неизведанному. В балладе «Светлана» это стремление находит свое выражение во сне, как в наиболее удобной форме для реализации «страшной» фантастики.

     Чудесное  у Жуковского – художественный прием  заострения ситуации, раскрытия характера  в необычных положениях. Во сне  – отражение жизни романтической  души Светланы, которая боится за жениха.¹³ Однако страх героини – лишь сон. Выход из любой ситуации – вера в Провидение, в Бога, вера в то, что хорошее всегда побеждает. Даже рок, судьбу с Божьей помощью побеждает любовь.

     Итак, в «Светлане» сконцентрирована «светлая»  фантастика, которая подчиняет себе фантастику ужасов. Для героини баллады  все дурное оказывается сном потому, что данное произведение представляет собой своего рода сказку, которая является у Жуковского формой выражения веры в доброе. Кроме того, фантастика переходит в область сна потому, что автор переносит действие баллады в условия повседневного быта.

     Следует отметить, что в «Светлане» намечался  иной по сравнению с «Людмилой» путь Жуковского. Особенность первой баллады  заключается в том, что поэт придал ей национальную окраску, отвечая одному из требований романтизма. Однако в  следующих своих балладах по этому пути он не пошел. (этот путь выбрал Катенин). Итак, «Светлана» представляет интерес не только как проявление своеобразной «светлой» фантастики, но и как выражение некоторых черт народности. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

     1.2 Фольклорные традиции

     По  мнению исследователей, балладе «Светлана» действительно присущи черты народности. Весь сюжет трактован в рамках бытовой сцены гаданья девушек в «крещенский вечерок», что дало возможность поэту воспроизвести черты русского национального быта, народных обычаев.

     Также в «Светлане» использован стиль народного сказочного повествования. Например, зачин: 

     Раз в крещенский вечерок

     Девушки гадали:

     За  ворота башмачок,

     Сняв  с ноги, бросали;

     Снег  пололи, под окном

     слушали…

     Ярый  воск топили…¹⁴ 

     Очень ярко освещена этнографическая сторона русского народного быта – праздник крещения с его обрядами и т.п. В двух первых строфах фигурируют около 10 способов гаданья о женихах. Жуковский В.А. приводит в обработанном виде подлинный текст гадальной песни, с обращением к мифическому «кузнецу».

     Так, прилагательное подблюдны называет один из способов гадания. По В.И.Далю, «подблюдные песни, святочные, кои  поются женщинами при гадании, о  святках; от гадания: кому вынется, тому сбудется, где вынимают поочередно из накрытого или из-под опрокинутого блюда подложенные туда вещи». Обращение подруг к Светлане с предложением вынуть колечко означало, что в гадании с чашей она не участвовала: «Последнему, вынувшему доставшуюся из-под блюда на долю его вещь, уже последнюю, поют песню обыкновенно свадебную, как бы предвещая скорый брак».¹⁵ Все атрибуты гадания проявляются в сне Светланы, в том числе и венец, о котором поется в песне. Правда, он оказывается элементом погребального убора – лентой со словами молитвы (эта лента кладется на лоб усопшего). Так В.А.Жуковский на уровне сюжета обыгрывает устойчивую фольклорную параллель – «свадьба (венчание, обручение)» - «смерть».

     Следует отметить, что Жуковский заимствует у Бюргера традиционный для европейской  литературы сюжет: возвращение мертвого жениха. Однако, в соответствии с традициями русского фольклора, заканчивает балладу благополучным финалом: 

     …Статный  гость крыльцу идет…

     Кто? Жених Светланы.¹⁶ 

     Финал «Светланы» напоминает концовку русской  сказки, которая изображает свадьбу  героев: