Понятие преступления

55

Содержание:

1. Введение……………………………………………………….3

2. Понятие преступления………………………………………..7

3. Виды преступлений………………………………………….38

4. Заключение…………………………………………………...50

5. Список использованной литературы………………………..55

1. Введение

«Преступление  есть самый  характеристичный, 

бесспорный  и  для всех  обязательный  симптом

общественного расстройства или неустройства».

(Н. Михайловский)[1]

Историческая действительность на протяжении многих столетий создавала уголовно-правовой механизм, основан­ный на учете не только вековых (исторических, националь­ных, этнических, территориальных, культурных и т. д.) тра­диций, но и профессиональных стилевых оттенков проблем криминального характера, возникающих в каждом истори­ческом срезе. Из отдельных фрагментов обычного (неписа­ного) права и права писаного мучительно, но неуклонно формировалась устойчивая правовая отрасль, включающая разнородные (что было специфично для ранних эпох) по смы­слу и вместе с тем однозначные по своим функциональным целям предписания.

Как известно, первоначально уголовно-правовые нормы не выделялись из общей массы правовых дефиниций. Древ­ние источники права в большинстве своем содержали опре­деленный набор статей, совокупность которых способствовала необходимо достаточной урегулированности всего массива отношений между людьми в определенный исторический период.

Однако со временем все расширяющаяся и возрастаю­щая в своей динамике криминальная сфера общественной жизни поставила на повестку дня необходимость создания специфической отрасли, которая могла бы лишь ей прису­щими способами (приемами) «усмирять», «гасить», «сглажи­вать» преднамеренно или спонтанно возникающие конфлик­ты именно преступного характера. В силу этих и других обстоятельств постепенно возникла система норм, в сово­купности обозначившая содержательные и функциональные особенности уголовно-правового регулятора.

Приведенные положения нельзя недооценивать, ибо этот регулятор выступает объективной предпосылкой потребности в такой отрасли, как уголовное право. И потому не появить­ся и не сформироваться она не могла. Потребность человечества в уголовно-правовом регуляторе — это своего рода приговор судьбы, рок, ибо преступления (равно как и пре­ступность) появились задолго до того, как четко обозначи­лась ответная на них реакция.

Однако, если появление уголовного права было объек­тивно неизбежно, то его формирование несло в себе скорее субъективное стремление официального «мстителя» (в ши­роком смысле этого слова) противопоставить преступным про­явлениям целую систему защитных мер уголовно-правового характера. Но по мере того, как совершенствовалось общес­тво в своем миропонимании, расширялись горизонты его пра­восознания, указанная система наполнялась не только эле­ментами мщения преступнику (а нередко не ему одному), но и гуманистическими положениями, вносящими дух цивильности в суровые лабиринты храма Фемиды. И там, где этот цивильный дух стал нормой, законодатель начал серьезно рассуждать над созданием такой совокупности уголовно-правовых мер, которая, по словам Ж. Марата, способна не на­рушать ни справедливости, ни свободы и согласовать мяг­кость наказания с их действенностью, а гуманизм — с без­опасностью общества. Однако для законодателей многих стран (Россия не исключение) и сегодня это положение остается лишь мечтой.

Уголовное право как самостоятельная отрасль, естествен­но, представляет собой совокупность однородных норм. При­чем эта однородность в первую очередь обусловлена их со­держанием. Содержательно эти нормы сориентированы, с одной стороны, на деяние, которое (согласно действующему на данный период уголовному законодательству) признает­ся преступлением, а с другой — на правоприменителя, кото­рый обязан оценивать совершенное деяние как преступное только в соответствии с требованиями уголовного закона и на основании его. Кроме того, однородность норм выражает­ся и в их общей функциональной направленности. В конеч­ном счете эти нормы предназначены воздействовать на вза­имоотношения людей друг с другом, на их отношения с государством (в лице соответствующих органов) в случае совершения преступного акта; предотвращать подобные деяния в последующем.

Известно, что необходимость существования уголовного права осознается, а тем более воспринимается далеко не всеми членами общества. Однако от этого оно не утрачивает своей социальной ценности. Как раз наоборот, уголовное право ут­ратило бы свою основную цель, если бы ориентировалось только на принцип добровольности исполнения. Требование здесь немыслимо без принудительного элемента, гарантом которого выступает государство. Принудительность уголовно-правовых норм должна быть в равной степени примени­ма ко всем, кто совершит преступление. В определенной сте­пени именно этим обусловлен общеобязательный характер норм уголовного права.

Общеобязательность уголовно-правовых норм предпо­лагает, с одной стороны, что каждый, совершивший преступление, обязан претерпеть воздействие на себе уголовной ответственности, а с другой — что правоприменитель в этом случае обязан (а не имеет право) использовать уголовно-правовые нормы.

Принудительность норм уголовного права, сопряженная с их общеобязательностью, предполагает свойство двоякого рода: во-первых, защитить потерпевшего (обиженного), т. е. восстановить или компенсировать его права и интересы, на­рушенные преступлением; во-вторых, образумить преступ­ника (обидчика), т. е. принудить его к претерпеванию тех нежелательных последствий, которые он должен (по обя­занности, добровольно на себя возложенной фактом совер­шения преступления) понести. Иными словами, механизм уголовно-правовой защиты интересов общества от преступных посягательств есть своего рода удовлетворение потребнос­тей каждого человека и всех людей вместе в безопасных условиях их бытия. Если право вообще и уголовное в том числе не удовлетворяет эти потребности (независимо от при­чин), то оно как социальный регулятор утрачивает свои нрав­ственные и фактические позиции и теряет авторитет среди населения, превращаясь в балласт. Удовлетворение же ука­занных потребностей как бы подключает уголовное право к живительным социальным источникам, подпитывающим и утверждающим его как необходимый и достаточно эффек­тивный государственно-правовой регулятор отношений меж­ду людьми.

Самостоятельность уголовного права не страдает от того, что оно оказывается включенным в систему других общественных регуляторов. Только в совокупном их взаимо­действии уголовное право и может проявлять свою самосто­ятельность. Вне системы оно становится зловещим придат­ком криминально-правовой стихии. Автономность уголовно­го права позволяет установить совокупность признаков, с помощью которых то или иное порицаемое деяние призна­ется преступным в силу того, что угрожает нормальному развитию или даже существованию той или иной сферы че­ловеческого общественного или государственного бытия, т. е. становится общественно опасным.

Любое посягательство на субъект общественных отно­шений, морально одобряемых и нормативно урегулирован­ных, представляет определенную опасность. Однако характер и степень этой опасности могут быть различными. Соответ­ственно формы официальной реакции должны быть адек­ватны опасности такого посягательства. В одних случаях государство (законодатель) ограничивается мерами по восста­новлению нарушенных законных прав потерпевшего, если речь идет о нарушении его имущественных прав, способных к восстановлению (гражданско-правовое воздействие); в дру­гих к нарушителю могут быть применены меры дисципли­нарного или административного воздействия. При более опас­ных посягательствах действуют уголовно-правовые предпи­сания, предполагающие уголовную ответственность.

Исходя из изложенного, можно сделать заключение, что уголовное право устанавливает прежде всего основание и пределы уголовной ответственности за те деяния, которые признаются преступлениями, и предусматривает возмож­ность применения к виновному определенного наказания. Данное заключение подводит к логическому выводу о том, что уголовное право регулирует и случаи освобождения (при наличии законных на то оснований) от уголовной ответствен­ности.

Бесспорным в этой связи является утверждение, что нормы уголовного права устанавливаются только государст­вом в лице его законодательного органа.

2. Понятие преступления

«Преступление творит умысел, а не случайность»

(А. Ришелье)[2]

Одна из давних традиций российского правотворчества – определение в уголовном законе понятия преступле­ния. Не исключение и новый УК РФ, где установлено: «Преступлением признается виновно совершенное общественно опасное деяние, запрещенное настоящим Кодексом под угрозой наказания».[3] Полагая, что данное опре­деление содержит четыре наиболее актуальных типа взаи­мосвязи (родовой и видовой, внешний и внутренний, объек­тивный и субъективный, материальный и формальный), каждый из которых так или иначе раскрывает содержание и соотношение признаков понятия преступления, остановимся на них отдельно.

Если обратиться к источникам права X – XVII вв., то в них трудно найти термин, который бы охватывал все нака­зуемые формы поведения. Древнерусское право, нередко использовало слово «обида», но было бы неверно считать, что оно подразумевало любое наказуе­мое действие, т. е. имело значение родового понятия: «Аще ли перст утнеть которыи любо, 3 гривны за обиду».[4] Анало­гичное нужно сказать и о терминах «лихое дело», «злое дело»: «А убьют кого крестианина на поле… в лихом деле, и дадут того крестианина за государя его…»,[5]  «Будет кто каким умышленьем мыслить на государьское здоровье злое дело…».[6] «Вместе с тем уже в средневековых уставах и устав­ных грамотах начинают употребляться словосочетания типа: «кто преступит сии правила» (Устав князя Владимира Святославича. Синодальная редакция), «а кто уставление мое порушит» (Устав князя Ярослава Мудрого. Краткая редак­ция), «аще кто устав мой и уставление мое порушит» (Устав князя Ярослава Мудрого. Пространная редакция), «а кто иметь преступати сия правила» (Устав великого князя Все­волода) и т. д. Надо полагать, именно на основе такого рода словосочетаний (заключительная часть княжеских уставов) возникает и широко распространяется во времени Петра I обобщающий термин «преступление», с которым стали свя­зывать всякое уголовно наказуемое поведение. Этимология данного термина (сходная, кстати, с происхождением соот­ветствующих слов в английском и французском языке – crime, в немецком – Verbrecher, в испанском – delitos и т. д.), характеризуемая в литературе обычно как выход за кон, какие-либо границы, пределы, обусловила появление взглядов на преступления как на некоторого рода наруше­ния (воли, закона, права в объективном и субъективном смысле и т. п.), что и отразилось в одной из первых законо­дательных формулировок: «Всякое нарушение закона, че­рез которое посягается на неприкосновенность прав власти верховной или установленных ею властей, или же на права или безопасность общества или частных лиц, есть преступ­ление» (ст. 1 Уложения о наказаниях уголовных и исправи­тельных в редакции 1845 г.). Однако уже в следующей редак­ции (1885 г.) Уложения в нарушении чего-либо стали усмат­ривать не родовое понятие преступления, а один из его обязательных признаков: «Преступлением или проступком признается как самое противозаконное деяние, так и неис­полнение того, что под страхом наказания законом предпи­сано». Если не считать Руководящих начал 1919 г., где в пре­ступлении усматривалось «нарушение порядка обществен­ных отношений», то такое смещение акцента в родовой характеристике преступления можно считать традиционным и для советских уголовных кодексов, в которых первона­чально определение преступления непосредственно связы­валось с совершением действия или бездействия, а с приня­тием в 1960 г. УК РСФСР – с деянием как таковым: «Преступлением признается предусмотренное уголовным законом общественно опасное деяние (действие или бездействие), посягающее на общественный строй СССР, его политическую и экономическую системы, личность, политические, трудовые, имущественные и другие права и свободы граждан, все формы собственности, а равно иное, посягающее на социалистический правопорядок общественно опасное деяние, предусмотренное уголовным законом».[7] При этом в последнем случае специально пояснялся его смысл, в соот­ветствии с которым деянием считалось совершенное лицом действие или бездействие».[8] Вновь принятый УК РФ отказал­ся от такого рода пояснений, но в части решения интересую­щего нас вопроса сохранил преемственность, ибо дает осно­вание констатировать: деяние — родовая, а виновность и запрещенность этого деяния под угрозой наказания — видо­вая специфика понятия преступления.

Аналогичного рода представления о взаимосвязи родо­вой и видовой специфики понятия преступления с давних пор господствуют и в отечественной уголовно-правовой на­уке. Вместе с тем высказывались и несколько другие мне­ния. Предлагалось усматривать в преступлении, например, не деяние как таковое, а действие и бездействие: «Согласно грамматическому толкованию термин «деяние» надлежит понимать как родовое понятие действия или бездействия. Однако такое грамматическое толкование не согласуется с систематическим: обращение к нормам Особенной части уголовных кодексов союзных республик показывает, что тер­мин «преступное деяние» включает не только действие или бездействие, но и преступные последствия».[9] Сравнительно чаще, однако, на роль родового понятия выдвигался термин «посягательство», но с разными, порой противоположными мотивировками. Так, желая акцентировать в преступлении его способность не только причинять, но и создавать угрозу причинения вреда, В.Д. Спасович (Учебник по уголовному праву. 1863г.) отдавал предпочтение данному термину потому, что им охватываются «и совершенные правонарушения, и покушения на правонарушения, и даже приготовления к правонарушениям».[10] Иные теоретики уголовного права отстаивают мысль, что в действительности нет преступлений, которые не повлекли за собой реального вреда: «Посягательство немыслимо без нанесения ущерба... В этой связи нам представля­ется более правильным определять преступление не как действие или бездействие, лишь направленное на причинение вреда правоохраняемым объектам (это характеристика лишь преступного действия), а как общественно опасное посягатель­ство на социалистические общественные отношения».[11]

Приведу и другой пример весьма неоднозначной интерпретации термина «посягательство». Считая, что преступ­ление есть «предусмотренное уголовным законом общественно опасное посягательство на социалистические общественные отношения, виновно совершенное вменяемым лицом, достиг­шим возраста уголовной ответственности», М. П. Карпушин и В. И. Курлянский отмечали: «Можно было бы определить преступление как общественно опасное деяние. Однако об­щественно опасное деяние (объективно опасное) может со­вершить и невменяемый человек, и малолетний. Термин «по­сягательство»... более полно подчеркивает и объективную и субъективную общественную опасность».[12] Как раз иной смысл имел в виду Я. С. Таганцев, полагая, что данный термин ох­ватывает внешнюю сторону преступления, сам факт его со­вершения. «Вместе с тем, – полагал он, – так как наруше­ние интереса, охраняемого нормами, возможно и со стороны сил природы, и со стороны лица, не обладающего разумом, малолетнего и т. д., а между тем преступное нарушение норм предполагает наличность вины, то... его можно было бы от­тенить в самом определении преступления словом «деяние» в противоположность делу, факту».[13]