Современные теории рисков

Логика непрерывного обновления, лежащая в основе культуры модерна, привела к тому, что современное общество, рожденное прогрессом модернизации, стало развиваться вопреки ее институтам и структурам: «мы переживаем изменения основ изменения», - утверждает ученый.

Устойчивые социальные институты - экономика, семья, политическое устройство, наука, классовое деление общества и прочие основы каркаса индустриального общества, - в условиях рефлексивного развития перестают быть надежными ориентирами. Парадокс: их стабильность становится «причиной разрыва» социальной ткани: «Люди освобождаются от форм жизни и привычек индустриально-общественной эпохи модерна... Система координат, в которой закрепляется жизнь и мышление индустриального модерна - оси "семья и профессия", вера в науку и прогресс, - расшатывается, возникает новая двусмысленная связь между шансами и рисками, т.е. вырисовываются контуры общества риска»[19].

Фундаментом перехода от общества индустриального модерна к обществу риска является «смена логики распределения богатства в обществе, основанном на недостатке благ, логикой распределения риска в развитых странах модерна»[20]. При этом развитие производительных сил, технологий, прогресс науки, овладение природой порождают риски, превосходящие те, которые порождались неразвитостью науки и технологии, бедностью, бессилием перед природой. Современные риски, продукт рефлексивной модернизации (то есть модернизации модернизации), отличаются универсальным характером и сопряжены с формированием качественно новых «социально опасных ситуаций».

Речь, прежде всего, идет о том, что риски приобретают цивилизационный характер, они заложены в основе капиталистической цивилизации индустриального Запада - в бесконечном росте потребления, что способствует развитию экономики, но одновременно превращает этот рост из средства снижения угроз и рисков в источник их увеличивающегося воспроизводства.

Кроме того, новые риски, в отличие от традиционных, не привязаны жестко к конкретному месту и времени. Так, чернобыльская катастрофа затронула целый ряд государств, а её генетические эффекты могут проявиться у будущих поколений.

Риски, как и благосостояние, распределяются по социальному принципу: они становятся, прежде всего, уделом малоимущих. У. Бек пишет: «История распределения рисков показывает, что риски, как и богатства, распределяются по классовой схеме, только в обратном порядке: богатства сосредотачиваются в верхних слоях, риски в низших. По всей видимости, риски не упраздняют, а усиливают классовое общество. К дефициту снабжения добавляется чувство неуверенности и избыток опасностей»[21].

Эта тенденция, считает У. Бек, прослеживается и среди стран. Рисков чаще и больше встречается в менее развитых странах. Там чаще случаются технологические катастрофы. Более развитые страны могут даже получать экономическую выгоду от глобального увеличения рисков, разрабатывая технические новинки, минимизирующие риски, оказывая помощь специалистами по преодолению последствий катастроф. Однако замечает социолог, риски модернизации рано или поздно затрагивают и тех, кто их производит или извлекает из них выгоду. «Им присущ эффект бумеранга, взрывающий схему классового построения общества. Богатые и могущественные от них тоже не защищены»[22].

Социальные группы, которые в процессе модернизации извлекают выгоду из производства рисков - прежде всего, техногенных, на первых порах могли снизить для себя экологические риски, используя «приватные» пути или компенсации ущербов. Благодаря материальным благам и ресурсам они могут позволить себе экологически чистые продукты питания и проживание в районах, удаленных от вредных производств и т.п. Однако, замечает У. Бек, «нужда иерархична, смог демократичен», и в условиях глобальности рискогенных факторов укрыться от них не может практически никто. Следовательно, классовое расслоение общества, сохраняя значимость на одних уровнях социальной организации, утрачивает смысл в отношении рисков. Здесь речь идет о единстве общества перед ними: «модернизационные опасности раньше или позже приводят к единству преступника и жертвы»[23].

Еще одним следствием «эффекта бумеранга» у Бека является социальное и экономическое отчуждение, связанное с обесцениванием территорий, ресурсов, деятельности в связи с подверженностью модернизационным рискам. Так, сельскохозяйственные и лесные угодья, жилые зоны и т.д. теряют ценность из-за близости к промышленным предприятиям и транспортным магистралям, сельскохозяйственная продукция - из-за удобрений и пестицидов при ее выращивании, рыбы прибрежных зон утрачивают ценность из-за загрязнения вод. Становятся менее доходными и эффективными профессии и виды деятельности, связанные с сельским хозяйством, рыболовством и др. Как подчеркивает У. Бек, «все, что угрожает жизни на этой земле, угрожает тем самым интересам собственности тех, кто живет торговлей и превращением в товар продуктов питания и самой жизни. Таким образом, возникает глубокое, систематически обостряющееся противоречие между желанием получать прибыль и интересами собственности, которые двигают процесс индустриализации, с одной стороны, и многообразными грозными последствиями этого процесса, наносящими ущерб прибыли и собственности, с другой»[24].

Согласно логике У. Бека, риски современного общества подрывают основы индустриального модерна, в том числе и классовое деление на собственников, извлекающих прибыль из владения ею и ее использования, и тех, кто собственности лишен. Ведь те, кто в меньшей степени подвержен риску, оказывается в таком положении не за счет того, что кто-то этому риску подвержен больше. Избегание риска не связано с перекладыванием его на других. Более того, нарастание глобальных рисков ведет к тому, что количество людей, объединенных подверженностью риску, постоянно растет. Конфликты, связанные с такими рисками, носят не классовый характер. Они - протест против самих основ индустриальной цивилизации. Примером служат движение «зеленых» и призывы отказаться от основ «общества массового потребления» - экономического роста, технологического прогресса, благосостояния в современном потребительском понимании.

Наконец, отметим то, что риски модерна распределены неравномерно. Но это не значит, что какая-либо из стран мирового сообщества может находиться в полной безопасности. Социолог считает, что сложившаяся ситуация вовлекает в политику новых субъектов – «движения и партии граждан мира», которые проявляют рефлексивность в отношении рисков.

Наконец, общество риска У. Бека связано с процессом «субполитизации» как распространения политического на сферы и социальные силы, которые ранее находились вне политики: экономику и производство, науку, экологию и т.д. В обществе риска происходит расширение сферы политического, последствия которого противоречат сложившимся представлениям о демократии, правах человека, легитимном политическом строе. Вследствие этого процесс субполитизации порождает свои риски, состоящие в проблемах принятия политических решений на основе плюрализма знания, утверждаемого экспертными сообществами. В целом, обусловленное неизбежностью рисков чувство неуверенности и страха становится, с точки зрения У. Бека, новым фактором образования и поддержания социального порядка, основанного на расширении сферы политического через делегирование ей проблемы интерпретации рисков[25].

Интересны для рассмотрения еще три положения этой теории. Во-первых, это пересмотр основополагающей нормативной модели общества. Если нормативным идеалом прошлых эпох было равенство, то нормативный идеал общества риска – безопасность. «Социальный проект  общества  приобретает  отчетливо  негативный  и  защитный  характер  –  не достижение «хорошего», как ранее, а предотвращение «наихудшего». Иными словами, система  ценностей  «неравноправного  общества»  замещается  системой  ценностей «небезопасного   общества»,  а   ориентация   на   удовлетворения   новых   потребностей   –  ориентацией на их самоограничение»[26].

Во-вторых, в обществе риска возникают новые социальные силы, разрушающие старые социальные перегородки. У. Бек полагает,  что  это  будут  общности «жертв  рисков», а  их  солидарность  на  почве беспокойства и страха может порождать мощные политические силы.

В-третьих, общество риска политически нестабильно. Постоянное напряжение и боязнь опасностей раскачивают политический  маятник  от  всеобщей  опасности  и  цинизма  до  непредсказуемых политических  действий.  Недоверие  к  существующим  политическим  институтам  и организациям растет. Нестабильность и недоверие периодически вызывают в обществе поиск точки опоры – «твердой руки». Таким образом, возврат к прошлому, в том числе авторитарному и даже тоталитарному, не исключен.

В развитой У. Беком концепции риск в социологическом смысле есть систематическое взаимодействие общества «с угрозами и опасностями, инициируемыми и производимыми процессом модернизации как таковым. В отличие от опасностей прошлых эпох риски суть последствия, связанные с угрожающей мощью модернизации и порождаемыми ею глобальной нестабильностью и неопределенностью... В обществе риска неизведанные и неожиданные последствия приобретают характер господствующей силы»[27].

Принципиально важно, что это – социологический подход, потому что до сих пор социология, анализируя опасности для человека и природы, порождаемые процессами модернизации, говорила на чужом языке. Сентенции социологов по поводу загрязнения среды, опасностей техногенных аварий и катастроф были, по сути, технократическими и натуралистическими. В социологии сформировался ряд направлений, которые стали изучать эти «побочные» эффекты развития урбан-индустриальной цивилизации. Методологически это означало, что социология продолжает разделять и противопоставлять человека и природу, общество и среду его обитания. «Загрязнение» и подобные понятия, заимствованные социологией из естественных и технических наук, наивно предполагают, что:

                  общество имеет дело с социально и пространственно локализуемыми процессами;

                  с обратимыми процессами («загрязнили – ликвидировали опасность»);

                  источник проблемы и ее решения лежат в сфере несоциальных наук и технологий.

В заключении хотелось бы отметить, что теории У. Бека, Э. Гидденса и Н. Лумана имеют значение в создании, по существу, принципиально новых методологических подходов для исследования риска, вносят существенные изменения, как в функционирование структур, так и в деятельность людей, которые обретают все большие возможности для воздействия на свою жизнь, ее содержание.

3. Современное общество, как общество всеобщего риска.

Основным условием становления общества всеобщего риска, согласно и У. Беку и О.Н. Яницкому, является смена позитивной логики общественного развития на негативную. Первая своим нормативным идеалом имеет достижение равенства. Этот идеал, будучи основан на такой позитивной ценности социальных изменений, как рост богатства, признается обоими авторами утопичным и недостижимым. Нормативным же идеалом общества риска является безопасность, вследствие чего социальный проект имеет негативный и защитный характер.

Такое общество ориентируется уже не на достижение лучшего (общественный прогресс), а на защиту и избежание худшего. При этом изменяется система ценностей (это уже не ценности «неравноправного общества», а ценности «небезопасного общества»); ориентация на удовлетворение потребностей трансформируется в ориентацию на их самоограничение. Одним из наиболее важных условий для подобной смены ценностей послужило превращение окружающей среды, а также созданной человеком системы жизнеобеспечения в среду жизненного разрушения.

Подобного рода переход от позитивной логики к негативной может характеризовать собой смещение акцентов с ценностей экономического успеха, породивших «дух капитализма», на ценности избегания последствий таких успехов. Рационализированный образ мышления и действий, предопределивший формирование покорительского отношения к окружающей среде, привел к тому, что для поддержания общественного прогресса изымалось все больше и больше ресурсов, все сильнее загрязнялась природа. Количественные изменения в окружающей среде превратились в качественные: нарушены экологические балансы, природа уже не способна самовосстанавливаться, положение близко к катастрофическому. В такой ситуации общество уже не может развиваться прежними темпами, ему необходимо все больше сил для предотвращения тех последствий, которые породил общественный прогресс.

Применительно к ситуации на постсоветском пространстве отечественным социологом О.Н. Яницким разработана концепция «всеобщего риска». Согласно данной теории, в нашем обществе риски распространены повсеместно. Сегодня «по уровню рождаемости, смертности, продолжительности жизни, а также по частоте стихийных бедствий и катастроф Брянск, Иркутск и Сахалин не слишком отличаются один от другого»[28]. Кроме того, всеобщность означает по мысли О.Н. Яницкого всепроникающий характер производства рисков. «Вода, воздух, почва, среда жизнеобеспечения человека стали накопителями и распространителя рисков»[29].

Россия представляет собой рискогенное общество, в котором снимается положительный баланс соотношения производства благ и производства рисков. Опасности природного и техногенного происхождения, порожденные современным уровнем развития цивилизации, соединяются с рисками и опасностями социогенного характера. Общество риска нестабильно в социальном, политическом, экономическом и других отношениях.

Среди факторов становления такого общества О. Яницкий, вслед за У. Беком, называет следующие: «подрыв основ рыночной экономики, слом привычных социальных структур и перегородок, недоверие к науке, растущая зависимость повседневной жизни людей от экспертного знания, непредсказуемые «побочные эффекты» функционирования индустрии и ее инфраструктур, призванных обслуживать повседневные нужды масс, превращение «исключительных условий» в норму бытия». Данные факторы приводят к возникновению «антропологического шока», который изменяет восприятие окружающей Среды и отношение человека к условиям своего бытия.

Общество всеобщего риска образовалось в советский период, когда тоталитарная система тотально управляла всем: социальными, техническими и природными объектами, всеми сферами развития общества, в том числе, пространством образования, а также своим собственным развитием. Уже сам принцип тотального управления и контроля представляет потенциальную угрозу любым экосистемам и является источником социально-экологических конфликтов и природных катастроф. Этот принцип опасен вдвойне, когда управление представляет собой систему социо-технических средств, подчиненных идеологии.

Вырождение советской тоталитарной системы сопровождалось растущим расхищением ресурсов и увеличением рисков, порождаемых ее собственным функционированием. Возникший за годы советской власти разрыв между производством рисков в урбанистических индустриальных и военных системах и способностью тоталитарной системы контролировать этот процесс в наши дни стал критическим. Поэтому большинство предлагаемых современных стратегий экологической безопасности построено на принятии мер.