Социология Бурдье и её влияние на российскую социологию

Санкт-Петербургский государственный университет

                        Факультет социологии

Курсовая работа по социологической теории на тему «Социология Бурдье и её влияние на российскую социологию  » 

Работу выполнила

студентка 3 курса 3 группы

Шабелян Екатерина

Санкт-Петербург 2011

Содержание

Введение

1. Общая характеристика социологической концепции П. Бурдье

1.1 Социология социологии

1.2 Диалектика социального агента

1.3 Двойственная природа социального пространства

1.4  Конституирование социальных полей и их основные свойства

2. Вопрос о политическом и анализ поля политики

3. Значение социологи Бурдье. Интерпретации нынешних политических реалий российского общества исходя их теории Бурдье

Заключение

Список литературы

Введение

Тема данной работы – социология Бурдье и ее влияние на российскую социологию.

Пьер Бурдье (1930 г. р.) — один из крупнейших французских социологов нашего времени. Его профессиональная биография складывалась как постепенное восхождение к вершинам социологического Олимпа, к широкому его признанию научной общественностью и формированию отдельного социологического течения, называемого «школой Бурдье».

Для того чтобы пояснить, почему была выбрана именно эта тема работы необходимо сделать небольшой экскурс в историю противостояния “холистической” (объективистской) и “индивидуалистической” (субъективистской) перспектив. Первое направление, которое традиционно связывается с Дюркгеймом, приписывает социальным объектам свою собственную жизнь, внешнюю и принудительную по отношению к индивиду. Другое, представленное Вебером, рассматривало социальные объекты как результаты целенаправленного, осмысленного человеческого поведения. По мере осознания тупиковости этого деления, в социологической теории усиливалась тенденция к синтезу, обещавшему преодолеть проблему приоритета той или иной стороны, заткать ткань новой социологии, достигающей единства и преодолевающей пропасть субъектно-объектных воззрений на социальный мир.

Один из таких вариантов, синтезирующих конфликтующие перспективы, был предложен П. Бергером и его сотрудниками. Модель Бергера постулирует, что общество производит индивидов, которые производят общество . По мнению сторонников этой схемы, “социальную структуру нельзя охарактеризовать как некую самостоятельную вещь, отдельно от человеческой деятельности, произведшей ее”. Но, равным образом, однажды созданная, “эта структура воспринимается индивидом и как чуждая фактичность и ... как принудительная инструментальность”. Итак, общество есть объективация индивидов. Эти последние, в свою очередь, повторно усваивают в своем сознании “общественное”. Несмотря на то, что эта и подобные ей модели уже тогда критиковались (и продолжают до сих пор подвергаться нападкам) за то, что вместо преодоления ошибок обеих перспектив, они, напротив, лишь комбинируют их, тенденция к синтезу продолжала нарастать.[1]

Более того, на рубеже 70-х–80-х гг. сама история заострила вопрос о характере и природе тех процессов, которые развернулись к этому времени во всех областях социальной, экономической и культурной жизни. Перед социологией встала задача проанализировать социальные изменения, приведшие к возникновению нового качества общества, выявить структурные составляющие его, сравнить с предшествующими состояниями - и создать адекватную теорию. Эта задача получила определенное решение в различного рода концептах - постиндустриального общества, информационного общества, общества позднего капитализма, общества радикализированного модерна и т.д.

Английский социолог Э. Гидденс выдвинул положение, что подходы, недооценивающие “дуальность структуры” общества, не способны критически осмыслить современность на пороге ее перехода в постмодерн. Разработанная им теория структурации нацелена на то, чтобы положить конец “имперским” попыткам, с одной стороны, интерпретативной социологии, основанной на империализме субъекта, а с другой, функционализма и структурализма, предполагающих империализм социальных объектов, так что даже социальные субъекты становятся социальными объектами. Термин “структурация” - в отличие от “структурирования” - означает “самоструктурирование”. Предметом социальных наук, в соответствии с теорией структурации, является “не опыт индивидуального актера и не существование какой-либо формы социетальной тотальности, а социальные практики, упорядоченные в пространстве и во времени. Гидденс далее разъясняет, что „строение агентов и структур нельзя представить как два независимо заданных ряда явлений, то есть как дуализм. Это дуальность. В соответствии с понятием дуальности структуры структурные качества социальных систем являются как средством, так и результатом практик, которые они регулярно организуют. Структура не является “внешней” по отношению к индивидам: как “отпечатки” памяти и то, что проявляется в социальных практиках. Она в определенном смысле скорее “внутренняя”, чем внешняя по отношению к деятельности индивидов (в терминах Дюркгейма). Структуру не нужно приравнивать к принуждению, она не только принуждает, но и дает возможности”. При этом все же складывается впечатление, что у Гидденса структура есть нечто процессирующее, и непонятно, где у нее граница.[2]

Пьер Бурдье исходил из несколько другой перспективы. Свой исследовательский проект он характеризует как конструктивистский структурализм: “С помощью структурализма я хочу сказать, что в самом социальном мире, а не только в символике, языке, мифах и т.п., существуют объективные структуры, независимые от сознания и воли агентов, способные направлять или подавлять их практики или представления. С помощью конструктивизма я хочу показать, что существует социальный генезис, с одной стороны, схем восприятия, мышления и действия, которые являются составными частями того, что я называю габитусом, а с другой стороны - социальных структур и, в частности, того, что я называю полями или группами”. Бурдье оценивает оппозицию объективизма и субъективизма как пример одной из наиболее пагубных “пар концептов”, которыми кишат социальные науки, и указывает, что самое важное в его работе - преодолеть ее: “... оба подхода - объективистский и субъективистский - находятся в диалектической связи и что даже если субъективистский подход, когда его берут изолированно, кажется очень близким интеракционизму или этнометодологии, он отделен от них радикальным отличием: точки зрения фиксируются как таковые и соотносятся с позициями соответствующих агентов в структуре”.

Логика исследований Бурдье в корне противоположна чистому теоретизированию: как «практический» социолог и социальный критик он ратует за практическую мысль в противовес «чистой» мысли или «теоретической теории». Социология Пьера Бурдье носит глубоко критичный и рефлексивный характер. Его диалектичное и порой парадоксальное мышление направлено на критику не только социальной или политической реальности переживаемого периода, но и на саму социологию как инструмент познания социального мира.

Таким образом, подход Бурдье - одного из лидеров современной социальной теории, показался мне достаточно интересным, чтобы предложить его изучение в данной работе.

Задачами работы стали:

       дать характеристику социологической концепции Бурдье;

       рассмотреть его политическою социологию;

       выявить роль рассмотренной социологической концепции и интерпретировать нынешние реалии российского общества исходя их теории Бурдье.

1. Общая характеристика социологической концепции П. Бурдье

1.1 Социология социологии

В работах Бурдье большое место занимает социология социологии. Начиная со своих первых книг: «Социология Алжира» [«Sociologie de L'Algerie»] (1961), «Педагогическое отношение и коммуникация» [Rapport pedagogique et Communication»](1965), «Ремесло социолога» [«Le Metier de sociologue»] (1968) и кончая одной из последних — «Ответы» [«Reponses»] (1992), Пьер Бурдье постоянно анализирует онтологический и социальный статус социологии в современном обществе, свободу и предопределенность в выборе предмета и объекта исследований, независимость и политическую ангажированность социологов.

Обращая внимание социологов на необходимость применения социологического анализа к самой социологии как одной из областей социального универсума, подчиненной тем же законам, что и любая другая область, Бурдье отмечает, что деятельность социолога направляется не одними лишь целями познания, но и борьбой за собственное положение в научной среде. «Значительная часть социологических ортодоксальных работ, — пишет он, — обязана своим непосредственным социальным успехом тому факту, что они отвечали господствующему заказу, часто сводящемуся к заказу на инструменты рационализации управления и доминирования или к заказу на «научную» легитимацию спонтанной социологии господствующих.».

Для Бурдье характерно глубокое пренебрежение междисциплинарным делением, накладывающим ограничения как на предмет исследования, так и на применяемые методы. В его исследованиях сочетаются подходы и приемы из области антропологии, истории, лингвистики, политических наук, философии, эстетики, которые он плодотворно применяет к изучению таких разнообразных социологических объектов как: крестьянство, искусство, безработица, система образования, право, наука, литература, брачно-родственные союзы, классы, религия, политика, спорт, язык, жилище, интеллектуалы и государственная «верхушка» и т. д.

Когда проводят границу между эмпирической социологией и теоретической, то обычно говорят, что эмпирическая социология изучает реальные факты и явления, интерпретируемые в рамках абстрактной модели, которая и является теоретической социологией.

Эмпирическая социология, базируясь на конкретных данных, a priori интегрирована в наблюдаемую ею социальную реальность, тогда как теоретическая социология в своих рассуждениях старается встать на некую объективную «сверхрефлексивную» позицию, расположенную как бы над обществом. Подобное деление на эмпирическую и теоретическую социологию абсолютно неприменимо к работам Бурдье. Отвергая «непрактическую», невовлеченную в социальную жизнь стратегию теоретического исследования как «наблюдения за наблюдателем», автор выстраивает свои работы как человек, чьи интересы инвестированы в действительность, которую он изучает. Поэтому главное для Бурдье — зафиксировать результат, произведенный ситуацией наблюдения на само наблюдение. Это означает решительный разрыв с традицией, утверждающей, что теоретику «нечего делать с социальной действительностью, кроме как объяснять ее».

Отход от подобной «неинвестированной в социальную жизнь» стратегии исследования означает, во-первых, экспликацию того обстоятельства, что социолог не может занимать некую уникальную, выделенную позицию, с которой ему «видно все» и весь интерес которой сводится только к социологическому объяснению; во-вторых, социолог должен перейти от внешнего (теоретического) и незаинтересованного понимания практики агентов к пониманию практическому и непосредственно заинтересованному.

«Социолог противостоит доксософу тем, что ставит под сомнение вещи, кажущиеся очевидными... Это глубоко шокирует доксософов, которые видят политическую предвзятость в факте отказа от подчинения, глубоко политического, выражающегося в бессознательном принятии общих мест в аристотелевском смысле слова; понятий или тезисов, которыми аргументируют, но о которых не спорят.»[3]

Логика исследований Бурдье в корне противоположна чистому теоретизированию: как «практический» социолог и социальный критик он ратует за практическую мысль в противовес «чистой» мысли или «теоретической теории». Он неоднократно подчеркивает в своих книгах, что теоретические определения не имеют сами по себе никакой ценности, если их нельзя заставить работать в эмпирическом исследовании.[4]

1.2 Диалектика социального агента

Вводя агента в противоположность субъекту и индивиду, Бурдье стремится отмежеваться от структуралистского и феноменологического подходов к изучению социальной реальности. Он подчеркивает, что понятие «субъект» используется в широко распространенных представлениях о «моделях», «структурах», «правилах», когда исследователь как бы встает на объективистскую точку зрения, видя в субъекте марионетку, которой управляет структура, и лишает его собственной активности. В этом случае субъект рассматривается как тот, кто реализует сознательную целенаправленную практику, подчиняясь определенному правилу. Агенты же у Бурдье «не являются автоматами, отлаженными как часы в соответствии с законами механики, которые им неведомы». Агенты осуществляют стратегии — своеобразные системы практики, движимые целью, но не направляемые сознательно этой целью. Бурдье предлагает в качестве основы для объяснения практики агентов не теоретическую концепцию, построенную для того, чтобы представить эту практику «разумной» или, того хуже, «рациональной», а описывает саму логику практики через такие ее феномены, как практическое чувство, габитус, стратегии поведения.

Одним из базовых понятий социологической концепции Пьера Бурдье является понятие габитуса, позволяющее ему преодолеть ограниченность и поверхностность структурного подхода и излишний психологизм феноменологического.

Понятие габитуса неожиданно вернуло нас к вопросу, поставленному Аристотелем, но так и не получившему окончательного ответа на протяжении всех последующих столетий истории — вопросу о человеке как о социальном животном. Бурдье предлагает совершенно новое прочтение этого тезиса: вторая натура человека, его причастность к социальному, возможна лишь как первая натура, как онтологическое средоточие всего, что мы склонны принимать за выражение собственных антропологических черт. Радикализм ответа Бурдье на аристотелевский вопрос заключался в том, что онтология человеческого существаявилась для французского социолога эквивалентом или, точнее, субститутомсоциальной праксиологии.[5]

Габитус — это система диспозиций, порождающая и структурирующая практику агента и его представления. Он позволяет агенту спонтанно ориентироваться в социальном пространстве и реагировать более или менее адекватно на события и ситуации. За этим стоит огромная работа по образованию и воспитанию в процессе социализации индивида, по усвоению им не только эксплицитных, но и имплицитных принципов поведения в определенных жизненных ситуациях. Интериоризация такого жизненного опыта, зачастую оставаясь неосознаваемой, приводит к формированию готовности и склонности агента реагировать, говорить, ощущать, думать определенным — тем, а не другим — способом. Габитус, таким образом, «есть продукт характерологических структур определенного класса условий существования, т. е.: экономической и социальной необходимости и семейных связей или, точнее, чисто семейных проявлений этой внешней необходимости (в форме разделения труда между полами, окружающих предметов, типа потребления, отношений между родителями, запретов, забот, моральных уроков, конфликтов, вкуса и т. п.)».[6]

Габитус, по Бурдье, есть в одно и то же время порождающий принцип, в соответствии с которым объективно классифицируется практика, и принцип классификации практик в представлениях агентов. Отношения между этими двумя процессами определяют тип габитуса: способность продуцировать определенный вид практики, классифицировать окружающие предметы и факты, оценивать различные практики и их продукты. (то, что обычно называют вкусом), что также находит выражение в пространстве стилей жизни агентов.[7]

Принципы концепции габитуса ориентируют исследователей на более объективный анализ "субъективных ожиданий". В этой связи Бурдье критикует те политические и экономические теории, которые признают только "рациональные действия". По мнению социолога, характер действия зависит от специфических шансов, которыми обладают индивиды, различия между индивидуальными габитусами обусловливает неравномерность их социальных притязаний. Это проявляется буквально во всем в нашей повседневной жизни: склонность, например, к инвестициям зависит от власти над экономикой. Люди формируют свои ожидания в соответствии с конкретными индикаторами доступного и недоступного, того, что "для нас" и "не для нас", тем самым приспосабливая себя к вероятному будущему, которое они предвидят и намечают осуществить. Бурдье замечает: "Такая предрасположенность, всегда отмеченная (социальными) условиями ее приобретения и реализации, обычно приспособлена к объективным шансам удовлетворения потребностей или желаний, настраивает агентов "по одежке протягивать ножки" и, таким образом, играет важную роль в процессах, направленных на создание вероятной реальности".