Отношения отцов и детей

Переходный возраст  — период эмансипации ребенка  от родителей. Процесс этот является сложным и многомерным. Эмансипация может быть эмоциональной, показывающей, насколько значим для юноши эмоциональный контакт с родителями по сравнению с привязанностями к другим людям (дружбой, любовью), поведенческой, проявляющейся в том, насколько жестко родители регулируют поведение сына или дочери, или нормативной, показывающей, ориентируется ли юноша на те же нормы и ценности, что и его родители, или на какие-то другие. Каждый их этих аспектов эмансипации имеет собственную логику.

В основе эмоциональной  привязанности ребенка к родителям  первоначально лежит зависимость  от них» причем мать в этом отношении обычно детям ближе, чем отец. По Мере роста самостоятельности, особенно в переходном возрасте, такая зависимость начинает ребенка тяготить. Очень плохо, когда ему не хватает родительской любви. Но есть вполне достоверные психологические данные о том, что избыток эмоционального тепла тоже вреден как для мальчиков, так и для девочек. Он затрудняет формирование у них внутренней автономии и порождает устойчивую потребность в опеке, зависимость как черту характера. Слишком уютное родительское гнездо не стимулирует выросшего птенца к вылету в противоречивый и сложный взрослый мир.

Любящие матери, не способные  мыслить о ребенке отдельно от самих себя, часто не понимают этого. Но юноша не может повзрослеть, не разорвав «пуповину» эмоциональной  зависимости от родителей и не включив свои отношения с ними в новую, гораздо более сложную  систему эмоциональных привязанностей, центром которой являются не родители, а он сам. Избыток материнской  ласки и положение «маменькиного  сынка» начинают его раздражать не только потому, что вызывают насмешки сверстников, но и потому, что пробуждают в нем самом чувство зависимости, с которым подросток борется. Чувствуя охлаждение, многие родители думают, что дети их разлюбили, жалуются на их черствость и т. Д. Но после того как критический период проходит, эмоциональный контакт с родителями, если они сами его не испортили, обычно восстанавливается, уже на более высоком, сознательном уровне.

Рост самостоятельности  ограничивает и функции родительской власти. К старшим классам поведенческая  автономия, как правило, уже весьма велика: старшеклассник самостоятельно распределяет свое время, выбирает друзей, способы досуга и т. д. В семьях с более или менее авторитарным укладом эта автономизация иногда вызывает острые конфликты.

Добиваясь расширения своих прав, старшеклассники нередко  предъявляют к родителям завышенные требования, в том числе и материальные. Во многих обеспеченных семьях дети не знают источников семейного бюджета  и не заботятся об этом. Почти  девять десятых опрошенных Л. Н. Жилиной  и Н. Т. Фроловой (1969) московских девяти- и десятиклассников надеялись, что  их желания иметь определенные вещи осуществятся, причем две трети уверены, что осуществить это желание  — дело родителей («купят родители»). Поведение и запросы этих старшеклассников практически автономны, поскольку  желания приобрести ту или иную вещь совпадали с планами родителей  только в 10 процентах случаев. Тем  не менее дети уверены, что их желаниям будет отдано предпочтение.

Степень идентификации  с родителями в юности меньше, чем  в детстве. Разумеется, хорошие родители остаются для старшеклассника важным эталоном поведения. На вопрос «Хотели  бы вы быть таким человеком, как ваши родители?» положительно ответили свыше 70 процентов ленинградских старшеклассников, опрошенных Т. Н. Мальковской (1971). На вопрос «Хотели бы походить на родителей кое в чем?» положительно ответили 10 процентов опрошенных, ни в чем — 7 процентов и уклонились от ответа на вопрос 11 процентов опрошенных.

Однако родительский пример уже не воспринимается так  абсолютно и некритично, как в  детстве. У старшеклассника есть и другие авторитеты, кроме родителей. Чем старше ребенок, тем вероятнее, что идеалы он черпает не только из ближайшего окружения, но и из более  широкого круга лиц (общественно-политические деятели, герои кино и литературы). Зато все недостатки и противоречия в поведении близких и старших  воспринимаются остро и болезненно. Особенно это касается расхождения  слова и дела. Из трех тысяч старшеклассников и учащихся ПТУ, опрошенных социологами  Научно-исследовательского центра Высшей комсомольской школы, свыше 2/3 отметили, что замечают существенные расхождения  между тем, чему учат их родители, близкие  родственники и учителя, и тем, как  они сами поступают в повседневной жизни (С. И. Плаксий, 1987). Это не только подрывает авторитет старших, но и является практическим уроком приспособленчества и лицемерия.

В психолого-педагогической литературе широко дебатируется вопрос о мере сравнительного влияния на подростков родителей и сверстников. Однако на него не может быть однозначного ответа. Общая закономерность состоит  в том, что чем хуже отношения  подростка (юноши) со взрослыми, тем чаще он будет общаться со сверстниками, тем выше его зависимость от сверстников и тем автономнее будет это общение от взрослых (Р. Джаковетта, 1975).

Но влияния родителей  и сверстников не всегда противоположны, чаще они бывают и взаимодополнительными.

«Значимость» для  юношей и девушек их родителей  и сверстников принципиально  неодинакова в разных сферах деятельности. Наибольшая автономия от родителей  при ориентации на сверстников наблюдается  в сфере досуга, развлечений, свободного общения, потребительских ориентации.

Т. Н. Мальковская (1969, 1973), обследовавшая 1500 ленинградских старшеклассников, обнаружила, что подавляющее большинство предпочитает проводить досуг вне школы (99 процентов) и вне дома (93 процента). В свои любимые занятия ребята посвящают товарищей и друзей (79 процентов), реже родителей (15,5 процента) и совсем редко учителей (3,5 процента). На потребительские ориентации московских старшеклассников, опрошенных Л. Н. Жилиной, Н. Т. Фроловой (1969), сильнее всего влияют друзья. В проведенной летом 1970 г. анкете среди крымских старшеклассников (160 мальчиков и девочек VIII—IX классов) ребятам было предложено ранжировать, с кем они предпочли бы проводить свое свободное время — с родителями, друзьями, в компании сверстников своего пола, в смешанной компании и т. д. Родители оказались у мальчиков на последнем, шестом, а у девочек — на четвертом месте; компания сверстников для них явно предпочтительнее. Зато, отвечая на вопрос: «С кем бы ты стал советоваться в сложной житейской ситуации?» — и те и другие поставили на первое место мать, на втором месте у мальчиков оказался отец, у девочек — друг (подруга). Иначе говоря, с товарищами приятно развлекаться, с друзьями — делиться переживаниями, но в трудную минуту лучше обратиться к маме (И. С. Кон, 1973). Сходные тенденции существуют у школьников ГДР, Франции, ФРГ и других стран.

Больше всего старшеклассникам хотелось бы видеть в родителях друзей и советчиков. При всей их тяге к  самостоятельности, юноши и девушки  остро нуждаются в жизненном  опыте и помощи старших. Многие волнующие  проблемы они вообще не могут обсуждать  со сверстниками, так как мешает самолюбие. Да и какой совет может  дать человек, который прожил так  же мало, как ты? Семья остается тем  местом, где подросток, юноша чувствует  себя наиболее спокойно и уверенно. Отвечая на вопрос: «Чье понимание  для вас важнее всего, независимо от того, как фактически понимает вас  этот человек?» — большинство  московских мальчиков (с V по X класс), опрошенных А. В. Мудриком (1974), поставили на первое место родителей (ответы девочек  более противоречивы).

Однако взаимоотношения  старшеклассников с родителями часто  обременены конфликтами и их взаимопонимание оставляет желать лучшего.

«Мне уже 17 лет, а  с мамой мы еще ни разу не говорили по душам... Я бы даже рассказала все, что меня волнует, любой другой женщине».  
«Вечером родители только успевают спросить: «Как дела в школе?» А нам на этот вопрос надоело отвечать и кажется, что родителей больше ничего не интересует... Мы часто поэтому не понимаем родителей, а родители нас...»  
И таких писем множество.

При исследовании юношеской  дружбы (И. С. Кон и В. А. Лосенков, 1974) было специально зафиксировано, как оценивают школьники с VII по X класс уровень понимания со стороны родителей, легкость общения и собственную откровенность с ними. Оказалось, что по всем этим показателям родители уступают друзьям — сверстникам опрошенных и что степень психологической близости с родителями резко снижается от VII к IX классу.

Причина этого коренится прежде всего в психологии взрослых, родителей, не желающих замечать изменение внутреннего мира подростка и юноши.

Рассуждая абстрактно, хорошие родители знают о своем  ребенке значительно больше, чем  кто бы то ни было другой, даже больше, чем он сам. Ведь родители наблюдают  за ним изо дни в день на протяжении всей его жизни. Но изменения, происходящие с подростком, часто совершаются слишком быстро для родительского глаза. Ребенок вырос, изменился, а любящие родители все еще видят его таким, каким он был несколько лет назад, причем собственное мнение кажется им непогрешимым. «Главная беда с родителями — то, что они знали нас, когда мы были маленькими», — заметил 15-летний мальчик.

Понять другого  человека можно только при условии  уважения к нему, приняв его как  некую автономную реальность. Самая  распространенная (и совершенно справедливая!) жалоба юношей и девушек на родителей: «Они меня не слушают!» Спешка, неумение и нежелание выслушать, понять то, что происходит в сложном юношеском  мире, постараться взглянуть на проблему глазами сына или дочери, самодовольная  уверенность в непогрешимости своего жизненного опыта — вот что  в первую очередь создает психологический  барьер между родителями и растущими  детьми.

Группу ленинградских  девятиклассников просили оценить  себя по различным качествам (доброта, общительность, смелость, самообладание, уверенность в себе и т. д.) по пятибалльной системе, а затем предсказать, как  их оценят по той же системе родители, друзья и одноклассники (И. С. Кон  и В. А. Лосенков, 1974). После этого приглашенных в школу отцов и матерей также попросили оценить качества своих детей и предсказать их самооценки. Уже первые пробы показали, что дети гораздо точнее представляют себе, как их оценят родители, чем родители — юношеские самооценки. Подобный результат получил и французский психолог Р. Томе (1972, 1973). Наиболее вдумчивых родителей задача представить себе самооценку своего отпрыска, Т. е. как бы «влезть в его шкуру», очень заинтересовала, но показалась им трудной. А некоторые родители даже не могли понять задание: «Что значит — оценить качества сына так, как он сам их оценивает? Я лучше знаю, каков он на самом деле». Даже добросовестно пытаясь стать на точку зрения сына или дочери, некоторые родители оказались неспособными отрешиться от собственных суждений: то, что им кажется самооценкой сына, есть на самом деле родительская оценка его качеств. Это значит, что самосознание ребенка, его «Я» родителям не известно.

Дело, конечно, не в  том, что дети проницательнее или  чувствительнее родителей. Предсказать  родительскую оценку юноше не так  уж трудно, потому что она в той  или иной форме неоднократно прямо  или косвенно высказывалась ему. Когда девятиклассники ждут от родителей сильно заниженных по сравнению с самооценкой оценок по самообладанию и способности понять другого человека, это явно отражает извечные родительские сетования на невыдержанность и нечуткость детей. Юноша имел время в совершенстве изучить отношение родителей к себе. Родителям же приходится оценивать недавно возникшее, изменчивое и противоречивое юношеское «Я». Но проблема не становится от этого менее острой: ложные или упрощенные представления об образе «Я» сына или дочери серьезно затрудняют понимание детей.

Психологические исследования последних лет подтверждают эти  выводы. Сотрудники Института психологии АПН опросили 164 старшеклассника  относительно их потребности в разных видах общения и реальных взаимоотношениях с разными партнерами (См.: Формирование личности в переходный период: от подросткового  к юношескому возрасту / Под ред. И. В. Дубровиной.— М.: Педагогика, 1987.— Гл. V). Общение со взрослыми, включая родителей, оказалось гораздо более формальным и регламентированным, чем общение со сверстниками. Оно вызывает у юношей острую неудовлетворенность (см. табл.).

Как видно из таблицы, потребность в неформальном общении  с родителями удовлетворяется меньше чем наполовину. В ходе дополнительного интервью выяснилось, что общением с матерью удовлетворены только 31,1 процента, а с отцом — всего 9,1 процента опрошенных. А ведь этот вид общения психологически очень важен. Среди школьников, имеющих доверительные отношения с родителями, устойчивой самооценкой обладают 79,1 процента опрошенных, а среди тех, у кого общение с родителями жестко регламентировано,— только 25 процентов. Неадекватную самооценку в первой группе имеют 8,3 процента, а во второй — 87,9 процента обследованных.

В другом исследовании (См.: Общение и формирование личности школьника: Опыт эспериментального психологического исследования / Под ред. А. А. Бодалева и Р. Л. Кричевского.— М: Педагогика, 1987) отношения старшеклассников с родителями изучались с точки зрения доверительности общения со стороны старшеклассников, информационного содержания общения, внимания, проявляемого детьми к делам и жизни родителей, и авторитетности мнений родителей для старшеклассников. Было опрошено 140 ленинградских семей, причем дети и родители опрашивались отдельно. Выяснилось, что старшеклассники, независимо от пола, более откровенны с матерью, нежели с отцом, чаще обращаются к ней за советом и более сочувственно относятся к ней. Отцы имеют преимущество только в «информационной сфере», когда речь идет о политике и спортивных событиях.