В большей мере оказались созвучны
идеологическим представлениям
Маркса и Энгельса развитые
упомянутыми историками положения
о классах и классовой борьбе.
Вот некоторые из них. Общество
глубоко расчленено на классы,
отличающиеся друг от друга
социальными, имущественными, правовыми
признаками. Каждый из классов
непременно стремится поставить
у власти требуемое ему правительство.
Тот класс, который доминирует
в хозяйственной жизни страны,
должен быть гегемоном также
в государстве, поскольку интересы
собственности — важнейшие и
преобладают над всеми остальными
потребностями; никакие политико-юридические
резоны не выдерживают конкуренции
резонов собственности [9, с. 95 – 96].
Разработанная Тьерри, Минье, Гизо
формула о том, что борьба
классов наполняет и составляет
всю гражданскую историю, сыграла
крупную и неоднозначную роль
в развитии социально-политической
мысли XIX столетия. В частности,
эта формула после своего рождения
зажила второй жизнью, смысл которой
обернулся по отношению к первоначальному
ее значению прямо противоположным
образом: она была воспринята,
преображена и обращена против
самой же буржуазии представителями
революционно-утопического коммунизма
30—40-х гг. прошлого века.
Маркс и Энгельс вовсе не
скрывали факта преемственности
определенных собственных представлений
о будущем обществе, обществе
посткапиталистическом, о способах
перехода к нему со взглядами
на сей счет своих социалистических
предтеч. Они не упускали удобного
момента для того, чтобы продемонстрировать
плюсы и минусы таких взглядов.
Однако им самим не всегда
удавалось в должной степени
ощутить и осознать глубину
и масштабы этой преемственности,
которая отнюдь не в каждом
конкретном случае сказывалась
на марксизме позитивно. Кое-какие
реликты не лучших схем утопического
социализма присутствуют и в
нем.
Немалую роль в возникновении
марксизма сыграли идеи ряда
представителей европейской философии.
Среди них справедливо выделить
классиков немецкой философии,
особенно — Гегеля. Ни Кант, ни
Фихте, ни даже Фейербах не
оказали такого значительного
и многопланового влияния на
процесс формирования марксистской
концепции государства и права,
как автор «Философии права».
Марксизм испытал притяжение
развитой еще до него (в частности,
Гегелем) идеи свободы — антипода
произвола. Маркс и Энгельс
восприняли от Канта, Фихте,
Гегеля отчетливо выраженную
в их трудах конструкцию права
в качестве специфического реального
отношения, складывающегося между
субъектами общественного взаимодействия.
Участники этого отношения контактируют
друг с другом в ходе обмена
социальными ценностями как равные,
свободные, автономные индивиды.
В собственно идеологическом
плане классовым симпатиям и
антипатиям марксизма более всего
соответствовали воззрения, в
которых с позиций угнетенных
трудящихся масс критиковались
и осуждались право и законодательство
эксплуататорского общества. В социалистической
литературе от Т. Мора до
О. Бланки сложился взгляд на
законы государства как на
орудия защиты интересов имущих
людей, богатых и привилегированных
слоев.
Многое в марксистских представлениях
о функциях, выполняемых законодательством
в буржуазном обществе, идет от
предшествующей марксизму социалистической
мысли.
Государственно-правовые взгляды
Маркса и Энгельса испытали
влияние еще одного идеологического
комплекса. Прежде о нем было
не принято говорить. Речь идет
о западноевропейском политическом
либерализме — направлении общественной
мысли, связанном с именами
Дж. Локка и Ш. Монтескье, И.
Канта и К. Т. Велькера. Сами
Маркс и Энгельс не акцентировали
внимания на близости некоторых
своих воззрений либерализму.
Напротив, где могли, старались
от него дистанцироваться, считая
такую идеологию по преимуществу
буржуазной, чуждой пролетариату. Тем
не менее трудно отрицать родство
с либеральными представлениями
столь известных положений марксизма,
как: «всякий раз, когда под
вопрос ставится та или другая
свобода, тем самым ставится
под вопрос и свобода вообще»,
«свободное развитие каждого
является условием свободного
развития всех», «нет прав без
обязанностей, нет обязанностей
без прав», «свобода состоит
в том, чтобы превратить государство
из органа, стоящего над обществом,
в орган, этому обществу всецело
подчиненный». Необходимо, правда, подчеркнуть,
что именно приведенные и другие
подобные им положения Маркса
и Энгельса были инородными
пролетарски-классовой природе марксизма.
Всегда надо иметь в виду, что
форма, содержание и смысл марксистских
государственно-правовых воззрений
постигаются по-настоящему только
при том условии, что эти
воззрения исследуются в контексте
предшествующего и современного
им политико-юридического знания,
в процессе постоянного и тщательного
сопоставления с таким знанием
[4, с. 505 – 509].
Марксистский взгляд на классовый
характер государства и права
производен от историко-материалистического
понимания природы социальных
классов и их взаимодействия.
Благодаря этому пониманию делается
очевиднее укорененность государства
и права в «материальных жизненных
отношениях», нагляднее проступает объективная
общественная потребность в них на некоторых
этапах истории, яснее становятся закономерности
происходящих в них изменений и т. д.
Классовая общественно-экономическая
формация, согласно марксизму, непременно
передает политической и юридической
надстройке качество классовости,
в котором заключено два ряда
свойств. Один ряд — абстрактные,
общие моменты, характеризующие
всякое государство и всякое
право. К таким моментам марксизм
относит: обусловленность факта
существования политической и
юридической надстройки наличием
социальных классов, определяемость
формы государства и права
процессами взаимодействия классов,
зависимость направлений и методов
деятельности аппарата государства,
способов реализации права от
соотношения классовых сил и
т. д. Второй — свойства, порождаемые
конкретно-исторической спецификой
определенной классовой формации.
В числе этих свойств: тип
связи законодательной, исполнительной
и судебной властей (если таковые
как-то разграничены), принципы построения,
комплектования и функционирования
аппарата государства, порядок
нормотворчества, средства обеспечения
соблюдения официальных предписаний
и т. п.
Одновременно с выработкой понимания
классовости политической и юридической
надстройки как сложного социального
качества Маркс и Энгельс ввели
различение организационно-институциональных
аспектов надстройки и направленности
ее практического действия. Вводя
различение подобного плана, Маркс
и Энгельс исходили из того,
что множество институтов государства
и права благодаря своим структурным
и общефункциональным характеристикам
может служить не одному только,
а нескольким разным классам
общества, может быть проводником
политики различных классов [7,
c. 29].
В условиях разделения общества
на противоположные классы жизнедеятельность
политической и юридической надстройки,
взятой во всех ее измерениях,
пронизывает и определяет интерес
господствующего класса. Данный
интерес присутствует как в
выполнении этой надстройкой
сугубо принудительных акций,
прямо обусловленных наличием
классовых антагонизмов, так и
в выполнении ею «общих дел,
вытекающих из природы всякого
общества».
Марксизм рассматривает обе упомянутые
роли государства и права в
их неразрывном единстве, т. е.
в таком их состоянии, в каком
они находятся в практической,
эмпирической жизни. Лишь во
взаимообусловленности одной роли
другой можно точно распознать
всю истину каждой из них.
Заведование общими делами общества
и выполнение функций механизма,
используемого господствующим классом
для подавления своих классовых
противников,— вовсе не параллельно
совершающиеся процессы: у них
есть множество точек соприкосновения
и пересечения.
«Специфические функции», возникающие
из противоположности между государственной
машиной и народом, претворяются
в жизнь и через управление
общими делами, через общесоциальную деятельность
эксплуататорского государства. Не бывает
в классовом обществе классово безразличного
функционирования государственности,
законодательства; не бывает классово
нейтральных ролей государства. Этой мыслью
проникнуты все произведения Маркса и
Энгельса, так или иначе обращенные к социально-политической
и политико-юридической проблематике.
В марксизме классовая борьба
выступает одной из важнейших
закономерностей бытия общества,
расколотого на антагонистические
классы. Ничто сколько-нибудь существенное
в социальной жизни такого
общества (тем более линия поведения
господствующего класса, природа
государства и права и т.
п.) не может быть объяснено
и понято вне контекста классовой
борьбы.
В значительной мере из-за нее
аппарат государства оказывается
учреждением, легитимно осуществляющим
целенаправленное насилие в обществе.
Выделение и акцентирование в
природе государства его принуждающего
начала закономерно для марксизма.
Изображение государства в качестве
органа институционализированного
насилия «подсказывается» Марксу
и Энгельсу их представлением
об истории цивилизованного общества
как процессе, в основном «сотканном»
из антагонизмов, стимулируемом
борьбой противоположностей, наполненном
стихией всяческих битв (внешних
и внутренних) и проч.
В «Манифесте Коммунистической
партии» подчеркнуто, что добившийся
своего политического господства
пролетариат осуществит (наряду
с другими мерами) деспотическое
вмешательство в право собственности
и в буржуазные производственные
отношения, сосредоточит все орудия
производства в руках государства,
централизует транспорт и кредит,
введет одинаковую обязательность
труда для всех и создаст
промышленные армии (милитаризация
труда рисовалась тогда авторами
«Манифеста» одним из способов
его организации). Пролетариат «в
качестве господствующего класса
силой упраздняет старые производственные
отношения». До тех пор пока
все производство не сосредоточится
в руках «ассоциации индивидов»,
публичная власть сохраняет свой
политический характер. «Политическая
власть в собственном смысле
слова — это организованное
насилие одного класса для
подавления другого».
«Насилие,— отмечает Маркс в
«Капитале»,— является повивальной
бабкой всякого старого общества,
когда оно беременно новым.
Само насилие есть экономическая
потенция». Политического аспекта
насилия, продуцируемого государством,
касается Энгельс. Он пишет:
«..государство есть лишь преходящее
учреждение, которым приходится
пользоваться в борьбе, в революции,
чтобы насильственно подавить
своих противников... пока пролетариат
еще нуждается в государстве,
он нуждается в нем не в
интересах свободы, а в интересах
подавления своих противников,
а когда становится возможным
говорить о свободе, тогда государство
как таковое перестает существовать»
[5, c. 44]. Это высказывание Энгельса Ленин
считает «одним из самых замечательных,
если не самым замечательным рассуждением
в сочинениях Маркса и Энгельса по вопросу
о государстве». Из слов Энгельса вытекает,
что государство, которое пролетариат
использует в целях насильственного подавления
противников рабочего класса, не признает
свободу для них. Но обеспечивает ли оно
(в состоянии ли обеспечить) свободу самому
пролетариату? Ведь давно и хорошо известию
непреложное правило: всякий раз, когда
под вопрос ставится та или другая свобода
(не говоря уже об изъятии из сферы свободы,
насильственном подавлении определенной
социальной группы), ставится под вопрос
и свобода вообще. И об этом писал не кто
иной, как Маркс.
Помимо карательно-репрессивной
функции государства Маркс и
Энгельс выявили и иные социальные
свойства, иные (напрямую не связанные
с насилием) способы жизнедеятельности.
Однако в идеологии революционного
социалистического движения почти
вся совокупность воззрений Маркса
и Энгельса на природу государства
была сведена к формуле: «государство
— организация для систематического
насилия одного класса над
другим (одной части населения
над другой)» [4, с.512 – 515].