Общая характеристика толпы

Мне нечего прибавлять, что преувеличение выражается только в чувствах, а не в умственных способностях толпы. Я уже указывал раньше, что одного факта участия  в толпе достаточно для немедленного и значительного понижения интеллектуального  уровня. Ученый юрист Тард также  констатировал это в своих  исследованиях преступлений толпы. Только в области чувств толпа  может подняться очень высоко или спуститься очень низко.

¬4. Нетерпимость, авторитетность и консерватизм толпы

Толпе знакомы  только простые и крайние чувства; всякое мнение, идею или верование, внушенные ей, толпа принимает  или отвергает целиком и относится  к ним или как к абсолютным истинам, или же как к столь  же абсолютным заблуждениям. Так всегда бывает с верованиями, которые установились путем внушения, а не путем рассуждения. Каждому известно, насколько сильна религиозная нетерпимость и какую  деспотическую власть имеют религиозные  верования над душами.

Не испытывая  никаких сомнений относительно того, что есть истина и что - заблуждение, толпа выражает такую же авторитетность в своих суждениях, как и нетерпимость. Индивид может перенести противоречие и оспаривание, толпа же никогда  их не переносит. В публичных собраниях  малейшее прекословие со стороны  какого-нибудь оратора немедленно вызывает яростные крики и бурные ругательства в толпе, за которыми следуют действия и изгнание оратора, если он будет  настаивать на своем. Если бы не мешающее присутствие агентов власти, то жизнь  спорщика весьма часто подвергалась бы опасности.

Нетерпимость  и авторитетность суждений общи для  всех категорий толпы, но выражаются все-таки в различных степенях. Тут  также выступают основные свойства расы, подавляющие все чувства  и мысли людей. В латинской  толпе нетерпимость и авторитетность преимущественно развиты в высокой  степени, и притом настолько, что  они совершенно уничтожают то чувство  индивидуальной независимости, которое  так сильно развито у англосаксов. Латинская толпа относится чувствительно  только к коллективной независимости  своей секты; характерной чертой этой независимости является потребность  немедленно и насильственно подчинить  своей вере всех диссидентов. В латинской  толпе якобинцы всех времен, начиная  с инквизиции, никогда не могли  возвыситься до иного понятия  о свободе.

Авторитетность  и нетерпимость представляют собой  такие определенные чувства, которые  легко понимаются и усваиваются  толпой и так же легко применяются  ею на практике, как только они будут  ей навязаны. Массы уважают только силу, и доброта их мало трогает, так как они смотрят на нее  как на одну из форм слабости. Симпатии толпы всегда были на стороне тиранов, подчиняющих ее себе, а не на стороне  добрых властителей, и самые высокие  статуи толпа всегда воздвигает первым, а не последним. Если толпа охотно топчет ногами повергнутого деспота, то это происходит лишь оттого, что, потеряв  свою силу, деспот этот уже попадает в категорию слабых, которых презирают, потому что их не боятся. Тип героя, дорогого сердцу толпы, всегда будет  напоминать Цезаря, шлем которого прельщает  толпу, власть внушает ей уважение, а меч заставляет бояться.

Всегда готовая  восстать против слабой власти, толпа  раболепно преклоняется перед сильной  властью. Если сила власти имеет перемежающийся характер, то толпа, повинующаяся всегда своим крайним чувствам, переходит  попеременно от анархии к рабству  и от рабства к анархии.

Верить в преобладание революционных инстинктов в толпе -это значит не знать ее психологии. Нас вводит тут в заблуждение  только стремительность этих инстинктов. Взрывы возмущения и стремления к  разрешению всегда эфемерны в толпе. Толпа слишком управляется бессознательным  и поэтому слишком подчиняется  влиянию вековой наследственности, чтобы не быть на самом деле чрезвычайно  консервативной. Предоставленная самой  себе, толпа скоро утомляется своими собственными беспорядками и инстинктивно стремится к рабству. Самые гордые и самые непримиримые из якобинцев  именно-то и приветствовали наиболее энергическим образом Бонапарта, когда  он уничтожал все права и дал  тяжело почувствовать Франции свою железную руку.

Трудно понять историю, и особенно историю народных революций, если не уяснить себе хорошенько глубоко консервативных инстинктов толпы. Толпа готова менять названия своих учреждений и иногда устраивает бурные революции для того, чтобы  добиться такой перемены, но основы этих учреждений служат выражением наследственных потребностей расы, и поэтому толпа  всегда к ним возвращается. Изменчивость толпы выражается только поверхностным  образом; в сущности же в толпе  действуют консервативные инстинкты, столь же несокрушимые, как и у  всех первобытных людей. Она питает самое священное уважение к традициям  и бессознательный ужас, очень  глубокий, ко всякого рода новшествам, способным изменить реальные условия  ее существования. Если бы демократия обладала таким же могуществом, как  теперь, в ту эпоху, когда было изобретено машинное производство, пар и железные дороги, то реализация этих изобретений  была бы невозможна, или же она осуществилась  бы ценой Повторных революций  и побоищ. Большое счастье для  прогресса Цивилизации, что власть толпы начала нарождаться уже  тогда, когда были выполнены великие  открытия в промышленности и науке.

¬5. Нравственность толпы

Если под словом "нравственность" понимать неизменное уважение известных социальных постановлений  и постоянное подавление эгоистических  побуждений, то, без сомнения, толпа  слишком импульсивна и слишком  изменчива, чтобы ее можно было назвать  нравственной. Но если мы сюда же причислим  и временное проявление известных  качеств, например: самоотвержения, преданности, бескорыстия, самопожертвования, чувства  справедливости, то должны будем признать, что толпа может выказать иногда очень высокую нравственность. Немногие психологи, изучавшие толпу, рассматривали  ее лишь с точки зрения ее преступных действий и, наблюдая, как часто толпа  совершает такие действия, они  пришли к заключению, что нравственный уровень толпы очень низок. Это  верно в большинстве случаев, но отчего? Просто оттого, что инстинкты  разрушительной свирепости, составляющие остаток первобытных времен, дремлют  в глубине души каждого из нас. Поддаваться этим инстинктам опасно для изолированного индивида , но когда  он находится в неответственной  толпе, где, следовательно, обеспечена ему безнаказанность, он может свободно следовать велению своих инстинктов. Не будучи в состоянии в обыкновенное время удовлетворять эти свирепые инстинкты на наших ближних, мы ограничиваемся тем, что удовлетворяем их на животных. Общераспространенная страсть к  охоте и свирепые действия толпы  вытекают из одного и того же источника. Толпа, медленно избивающая какую-нибудь беззащитную жертву, обнаруживает, конечно, очень подлую свирепость, но для философа в этой свирепости существует много общего со свирепостью охотников, собирающихся дюжинами для одного только удовольствия присутствовать при том, как их собаки преследуют и разрывают  несчастного оленя.

Но если толпа  способна на убийство, поджоги и  всякого рода преступления, то она  способна также и на очень возвышенные  проявления преданности, самопожертвования  и бескорыстия, более возвышенные  чем даже те, на которые способен отдельный индивид. Действуя на индивида в толпе и вызывая у него чувство славы, чести, религии и  патриотизма, легко можно заставить  его пожертвовать даже своей жизнью. История богата примерами, подобными  крестовым походам и волонтерам 93-го года. Только толпа способна к  проявлению величайшего бескорыстия  и величайшей преданности. Как много  раз толпа героически умирала  за какое-нибудь верование, слова или  идеи, которые она сама едва понимала! Толпа, устраивающая стачки, делает это  не столько для того, чтобы добиться увеличения своего скудного заработка, которым она удовлетворяется, сколько  для того, чтобы повиноваться приказанию. Личный интерес очень редко бывает могущественным двигателем в толпе, тогда как у отдельного индивида он зани мает первое место. Никак не интерес, конечно, руководил толпой во многих войнах, всего чаще недоступных  ее понятиям, но она шла на смерть и так же легко принимала ее, как легко дают себя убивать ласточки, загипнотизированные зеркалом охотника.

Случается очень  часто, что даже совершенные негодяи, находясь в толпе, проникаются временно самыми строгими принципами морали. Тэн  говорит, что сентябрьские убийцы приносили  в комитеты все деньги и драгоценности, которые они находили на своих  жертвах, хотя им легко было утаить все это. Завывающая многочисленная толпа оборванцев, завладевшая Тюильрийским дворцом во время революции 1848 года, не захватила ничего из великолепных вещей, ослепивших ее, хотя каждая из этих вещей могла обеспечить ей пропитание на несколько дней.

Такое нравственное влияние толпы на отдельных индивидов  хотя и не составляет постоянного  правила, но все-таки встречается довольно часто; оно наблюдается даже в  случаях менее серьезных, чем  те, о которых я только что упомянул. Я уже говорил, что в театре толпа требует от героев пьесы  преувеличенных добродетелей, и самое  простое наблюдение указывает, что  собрание, даже состоящее из элементов  низшего разряда, обыкновенно обнаруживает большую щепетильность в этом отношении. Профессиональный вивер, зубоскал, оборванец и сутенер зачастую возмущаются, если в пьесе есть рискованные  сцены и не совсем приличные разговоры, которые, однако, в сравнении с  их всегдашними разговорами должны бы показаться очень невинными.

Итак, если толпа  часто подпадает под влияние  низших инстинктов, то все же иногда она в состоянии явить примеры  очень высокой нравственности. Если считать нравственными качествами бескорыстие, покорность и абсолютную преданность химерическому или  реальному идеалу, то надо признать, что толпа очень часто обладает этими качествами в такой степени, в какой они редко встречаются  даже у самого мудрого из философов. Эти качества толпа прилагает  к делу бессознательно, но что за беда! Не будем слишком сетовать о том, что толпа главным образом  управляется бессознательными инстинктами  и совсем не рассуждает. Если бы она  рассуждала иногда и справлялась  бы со своими непосредственными интересами, то, быть может, никакая цивилизация  не развилась бы на поверхности нашей  планеты, и человечество не имело  бы истории.  

ДУША  ТОЛПЫ

Глава третья. ИДЕИ, РАССУЖДЕНИЯ  И ВООБРАЖЕНИЕ  ТОЛПЫ

1. Идеи толпы 

Изучая в первой части этой книги ("Психология народов") роль идей в эволюции народов, мы указали, что всякая цивилизация вытекает из небольшого количества основных идей, очень редко обновляемых. Мы представили, как эти идеи утверждаются в душе толпы, с какой трудностью они  проникают в нее и какое  приобретают могущество после того, как утвердились в ней. Мы видели, как часто великие исторические перевороты вытекают из изменения основных идей толпы.

Я уже достаточно говорил об этом предмете, и потому не буду к нему возвращаться теперь; скажу только несколько слов об идеях, доступных толпе, и о том, в  какой форме они усваиваются  толпой.

Эти идеи можно  разделить на два разряда. К первому  мы причисляем временные и скоропреходящие  идеи, зародившиеся под влиянием минуты; преклонение перед каким-нибудь индивидом или доктриной, например; ко второму - все основные идеи, которым  среда, наследственность, общественное мнение дают очень большую устойчивость, таковы прежние религиозные верования  и нынешние социальные и демократические  идеи.

Основные идеи можно представить себе в виде массы вод какой-нибудь реки, медленно развивающей свое течение, тогда  как преходящие идеи - это маленькие  волны, постоянно изменяющиеся и  возмущающие поверхность большой  массы вод; эти волны не имеют  действительного значения, но более  заметны для глаз, нежели движение самой реки.

В настоящее  время великие основные идеи, которыми жили наши предки, стали расшатываться; они потеряли всякую прочность, и  вследствие этого глубоко поколебались также и все учреждения, опирающиеся  на эти идеи. Мы наблюдаем ежедневно  образование мелких преходящих идей, о которых я только что говорил, но весьма немногие из этих идей развиваются  далее и могут приобрести выдающееся влияние.

Каковы бы ни были идеи, внушенные толпе, они могут  сделаться преобладающими не иначе, как при условии быть облеченными  в самую категорическую и простую  форму. В таком случае эти идеи представляются в виде образов, и  только в такой форме они доступны толпе. Такие идеи-образы не соединяются  между собой никакой логической связью аналогии или последовательности и могут заменять одна другую совершенно так, как в волшебном фонаре одно стекло заменяется другим рукой фокусника, вынимающего их из ящика, где они  были сложены вместе. Вот почему в толпе удерживаются рядом идеи самого противоречивого характера. Сообразно случайностям минуты, толпа  подпадает под влияние одной  из разнообразных идей, имеющихся  у нее в запасе, и поэтому  может совершать самые противоположные  действия; отсутствие же критической  способности мешает ей заметить эти  противоречия.

Такое явление, однако, не составляет специального свойства толпы; его можно заметить у многих изолированных индивидов, и не только у первобытного человека, но и у  всех тех, которые какой-нибудь стороной своего ума приближаются к нему, например, у последователей какого-нибудь резко выраженного религиозного верования. Я наблюдал это явление  у ученых индусов. воспитанных в  наших европейских университетах  и имеющих дипломы. На незыблемых основных религиозных или наследственных специальных идей у них положен  был слой западных идей, нисколько  не изменивший прежних основ и  не имеющий с ними никакой родственной  связи. Под влиянием случайностей минуты, те или другие из этих идей выступали  на поверхность, вызывая соответствующие  поступки и речи, и один и тот  же индивид мог на этом основании  представить самые резкие противоречия. Впрочем, все эти противоречия больше кажущиеся, нежели действительные, потому что лишь одни только наследственные идеи обладают такой силой в изолированном индивиде, что могут руководить всеми его поступками. Только тогда, когда вследствие скрещивания человек очутился под влиянием различных наследственных импульсов, его поступки на самом деле становятся противоречивыми. Было бы лишне настаивать здесь на этих явлениях, хотя их психологическое значение и очень важно; но я думаю, что нужно по крайней мере десять лет наблюдений и путешествий для того, чтобы их понять как следует.

Идеи, доступные  толпе лишь в самой простой  форме, для того, чтобы сделаться  популярными, часто должны претерпеть глубокие изменения. В области философских  и научных, более возвышенных, идей в особенности можно заметить глубину изменений, которые необходимы для того, чтобы эти идеи могли  постепенно спуститься до уровня понятий  толпы. Изменения эти находятся  в зависимости от категории и  расы, к которым принадлежит толпа, но всегда имеют упрощающий и понижающий характер. Вот почему, с социальной точки зрения, не существует в действительности идейной иерархии, т.е. более или  менее возвышенных идей. Уже одного факта проникновения идеи в толпу  и выражения ее в действиях  бывает достаточно, чтобы лишить ее всего того, что способствовало ее возвышенности и величию, как  бы она ни была истинна и велика при своем начале.

С социальной точки  зрения иерархическая ценность идеи, впрочем, не имеет значения, а принимать  во внимание надо только ее последствия. Средневековые мистические идеи, демократические идеи прошлого века, современные социальные идеи нельзя назвать очень возвышенными. С  философской точки зрения нельзя не считать их довольно прискорбными заблуждениями, а между тем, их роль была и будет очень велика, и  они долго будут считаться  самыми существенными факторами  в поведении государств.