Общая характеристика толпы

Таким образом, становясь частицей организованной толпы, человек спускается на несколько  ступеней ниже по лестнице цивилизации. В изолированном положении он, быть может, был бы культурным человеком; в толпе - это варвар, т.е. существо инстинктивное. У него обнаруживается склонность к произволу, буйству, свирепости, но также и к энтузиазму и героизму, свойственным первобытному человеку, сходство с которым еще более  усиливается тем, что человек  в толпе чрезвычайно легко  подчиняется словам и представлениям, не оказавшим бы на него в изолированном  положении никакого влияния, и совершает  поступки, явно противоречащие и его  интересам, и его привычкам. Индивид  в толпе - это песчинка среди массы  других песчинок, вздымаемых и уносимых ветром. Благодаря именно этому свойству толпы, нам приходится иной раз наблюдать, что присяжные выносят приговор, который каждый из них в отдельности никогда бы не произнес; мы видим, что парламентские собрания соглашаются на такие меро приятия и законы, которые осудил бы каждый из членов этого собрания в отдельности. Члены Конвента, взятые отдельно, были просвещенными буржуа, имевшими мирные привычки. Но, соединившись в толпу, они уже без всякого колебания принимали самые свирепые предложения и отсылали на гильотину людей, совершенно невинных; в довершение они отказались от своей неприкосновенности, вопреки своим собственным интересам, и сами себя наказывали.

Но не одними только поступками индивид в толпе  отличается от самого же себя в изолированном  положении. Прежде чем он потеряет всякую независимость, в его идеях и  чувствах должно произойти изменение, и притом настолько глубокое, что  оно может превратить скупого  в расточительного, скептика - в верующего, честного человека - в преступника, труса - в героя. Отречение от всех своих привилегий, вотированное аристократией  под влиянием энтузиазма в знаменитую ночь 4 августа 1789 года, никогда не было бы принято ни одним из ее членов в отдельности.

Из всего вышесказанного мы делаем вывод, что толпа в интеллектуальном отношении всегда стоит ниже изолированного индивида, но с точки зрения чувств и поступков, вызываемых этими чувствами, она может быть лучше или хуже его, смотря по обстоятельствам. Все  зависит от того, какому внушению повинуется толпа. Именно это обстоятельство упускали совершенно из виду все писатели, изучавшие  толпу лишь с точки зрения ее преступности. Толпа часто бывает преступна - это  правда, но часто также она бывает героична. Толпа пойдет на смерть ради торжества какого-нибудь верования  или идеи; в толпе можно пробудить  энтузиазм и заставить ее, ради славы и чести, идти без хлеба  и оружия, как во времена крестовых  походов, освобождать Гроб Господень  из рук неверных, или же, как в 93-м году, защищать родную землю. Это  героизм, несколько бессознательный, конечно, но именно при его- то помощи и делается история. Если бы на счет народам ставились только одни великие  дела, хладнокровно о бдуманные, то в мировых списках их значилось  бы весьма немного.

ДУША  ТОЛПЫ

Глава вторая. ЧУВСТВА И НРАВСТВЕННОСТЬ ТОЛПЫ

Указав в общих  чертах на главные свойства толпы, мы перейдем теперь к подробному рассмотрению этих свойств.

В числе специальных  свойств, характеризующих толпу, мы встречаем, например, такие: импульсивность, раздражительность, неспособность  обдумывать, отсутствие рассуждения  и критики, преувеличенную чувствительность и т.п., которые наблюдаются у  существ, принадлежащих к низшим формам эволюции, как-то: у женщин, дикарей  и детей. На эту аналогию, однако, я указываю лишь мимоходом, так как  мне пришлось бы нарушить рамки этой работы, если бы я захотел ее доказывать. Впрочем, это было бы бесполезно для  людей, знакомых с психологией первобытного человека, тогда как для тех, кто  не знаком с нею, такие доказательства все равно были бы недостаточно убедительны.

Теперь я перехожу к последовательному рассмотрению различных свойств, наблюдаемых  в толпе в большинстве случаев.

¬1. Импульсивность, изменчивость и раздражительность толпы

Изучая основные свойства толпы, мы указали, что она  почти исключительно управляется  бессознательным. Ее действия гораздо  более подчиняются влиянию спинного, нежели головного мозга, и в этом отношении они приближается к  совершенно первобытным существам. Совершенные толпою поступки могут  быть превосходны сами по себе, но так  как ум не руководит ими, то индивид  в толпе действует сообразно  случайностям. Толпа служит игралищем  всех внешних возбуждений и отражает все их перемены; она, следовательно, рабски покоряется импульсам, которые  получает. Отдельный индивид может  подвергаться тем же возбуждениям, какие действуют на него в толпе, но, изолированный от толпы, он уже  подчиняется рассудку и противостоит влиянию этих возбуждений. Физиологически это можно выразить следующим  образом: изолированный индивид  обладает способностью подавлять свои рефлексы, тогда как толпа этой способности не имеет.

Различные импульсы, которым повинуется толпа, могут  быть, смотря по характеру возбуждений, великодушными или свирепыми, героическими или трусливыми, но они всегда настолько  сильны, что никакой личный интерес, даже чувство самосохранения, не в  состоянии их подавить. Так как  возбудители, действующие на толпу, весьма разнообразны и толпа всегда им повинуется, то отсюда вытекает ее чрезвычайная изменчивость. Вот почему мы видим, что толпа может внезапно перейти  от самой кровожадной жестокости к великодушию и выказать даже при случае самый абсолютный героизм. Толпа легко становится палачом, но так же легко она идTт и  на мученичество. Из ее недр лились те потоки крови, которые нужны были для того, чтобы восторжествовала какая-нибудь вера. Незачем обращаться к героическому веку для того, чтобы  увидеть, на что способна толпа именно с этой точки зрения. Толпа никогда  не дорожит своей жизнью во время  возмущения, и еще очень недавно  один генерал (Буланже?), внезапно с  делавшийся популярным, легко мог  бы найти сотни тысяч человек, готовых умереть за его дело, если бы он только того потребовал.

В толпе нет  предумышленности; она может последовательно  пройти всю школу противоречивых чувствований, но всегда будет находиться под влиянием возбуждений минуты. Толпа похожа на листья, поднимаемые  ураганом и разносимые в разные стороны, а затем падающие на землю. Говоря далее о некоторых видах революционной  толпы, мы укажем несколько примеров изменчивости ее чувств.

Из-за этой изменчивости толпой очень трудно руководить, особенно если часть общественной власти находится  в ее руках. Если бы нужды обыденной  жизни не представляли собой род  невидимого регулятора вещей, то народодержавие не могло бы долго просуществовать. Но хотя все желания толпы всегда бывают очень страстными, они все  же продолжаются не долго, и толпа  так же мало способна проявить настойчивую  волю, как и рассудительность.

Толпа не только импульсивна и изменчива; как  и дикарь, она не допускает, чтобы  что-нибудь становилось между ее желанием и реализацией этого  желания. Толпа тем менее способна допустить это, что численность  создает в ней чувство непреодолимого могущества. Для индивида в толпе  понятия о невозможности не существует. Изолированный индивид сознает, что он не может один поджечь дворец, разграбить магазин, а если даже он почувствует влечение сделать это, то легко устоит против него. В толпе  же у него является сознание могущества, доставляемого ему численностью, и достаточно лишь внушить ему  идеи убийства и грабежа, чтобы он тотчас же поддался искушению. Всякое неожиданное препятствие будет  уничтожено толпой со свойственной ей стремительностью, и если бы человеческий организм допускал неослабевающее состояние ярости, то можно было бы сказать, что нормальное состояние толпы, наткнувшейся на препятствие, - это ярость.

В раздражительности  толпы, в ее импульсивности и изменчивости, так же как и во всех народных чувствах, которые мы будем рассматривать  далее, всегда проявляются основные черты расы, образующие неизменную почву, на которой развиваются все  наши чувства. Всякая толпа всегда раздражительна и импульсивна - это вне сомнения. Но степень этой раздражительности  и импульсивности бывает различна. Так, например, разница в этом отношении  между латинской и англосаксонской  толпой поразительна, и даже в новейшей истории есть факты, указывающие  на это. Достаточно было, например, опубликования  двадцать пять лет тому назад простой  телеграммы, сообщающей о предполагаемом оскорблении посланника, для того, чтобы произошел взрыв ярости, немедленным результатом которого явилась ужасная война. Несколько  лет спустя телеграфное извещение  о незначительной неудаче в Лангсоне опять вызвало новый взрыв, который  повлек за собой низвержение правительства. В то же время гораздо более  значите льная неудача английской экспедиции в Хартуме вызвала  в Англии лишь весьма слабое волнение, и никакое министерство от этого  не пострадало. Толпа всегда обнаруживает черты женского характера, и всего  резче эти черты выражаются в  латинской толпе. Кто опирается  на нее, тот может взобраться очень  высоко и очень быстро, но постоянно  будет прикасаться к Тарпейской скале и всегда должен ожидать, что  в один прекрасный день он будет  свергнут с этой скалы[ В Древнем Риме с Тарпейской скалы сбрасывали осужденных на смерть государственных преступников. (Прим. ред.). ].

¬2. Податливость внушению и легковерие толпы

Мы уже говорили, описывая толпу, что одним из ее общих  свойств является необыкновенная податливость внушению. Мы указывали, что во всякой человеческой агломерации внушение становится заразительным, и этим объясняется  быстрое ориентирование чувств в  известном направлении. Как бы ни была нейтральна толпа, она все-таки находится чаще всего в состоянии  выжидательного внимания, которое облегчает  всякое внушение. Первое формулированное  внушение тотчас же передается вследствие заразительности всем умам, и немедленно возникает соответствующее настроение. Как у всех существ, находящихся  под влиянием внушения, идея, овладевшая умом, стремится выразиться в действии. Толпа так же легко совершит поджог дворца, как и какой-нибудь высший акт самоотвержения; все будет  зависеть от природы возбудителя, а  не от тех отношений, которые у  изолированного индивида существуют между  внушенным актом и суммой рассудочности, противодействующей его выполнению.

Блуждая всегда на границе бессознательного, легко  подчиняясь всяким внушениям и обладая  буйными чувствами, свойственными  тем существам, которые не могут  подчиняться влиянию рассудка, толпа, лишенная всяких критических способностей, должна быть чрезвычайно легковерна. Невероятное для ее не существует, и это надо помнить, так как  этим объясняется та необычная легкость, с которой создаются и распространяются легенды и самые неправдоподобные рассказы.

Люди, находившиеся в Париже во время осады, видели множество  примеров такого легковерия толпы. Зажженная  свеча в верхнем этаже принимались  тотчас же за сигнал неприятелю, хотя довольно было бы минуты размышления, чтобы убедиться  в нелепости этого предположения, так как, конечно, неприятель не мог  различить пламя свечи на расстоянии нескольких миль.

Образование легенд, легко распространяющихся в толпе, обусловливается не одним только ее легковерием, а также и теми искажениями, которые претерпевают события в воображении людей, собравшихся толпой. В глазах толпы  самое простое событие быстро принимает совсем другие размеры. Толпа  мыслит образами, и вызванный в  ее воображении образ в свою очередь  вызывает другие, не имеющие никакой  логической связи с первым. Мы легко  поймем это состояние, если вспомним, какое странное сцепление мыслей порождает у нас иногда воспоминание о каком-нибудь факте. Рассудок указывает  нам на те несообразности, которые  заключаются в этих образах, но толпа  их не видит и примешивает к  действительному событию то, что  создано ее искажающим воображением. Толпа совсем не отделяет субъективное от объективного; она считает реальными  образы, вызванные в ее уме и  зачастую имеющие лишь очень отдаленную связь с наблюдаемым ею фактом.

Казалось бы, что искажения, которые претерпевает какое-нибудь событие в глазах толпы, должны иметь весьма разнообразный  характер, потому что индивиды, составляющие толпу, обладают весьма различными темпераментами. Но ничуть не бывало. Под влиянием заразы эти искажения имеют всегда одинаковый характер для всех индивидов. Первое искажение, созданное воображением одного из индивидов собрания, служит ядром заразительного внушения. Прежде чем изображение св. Георгия было замечено всеми на стенах Иерусалима и на всех окнах, его увидел сначала  только один из присутствующих, и путем  внушения и заразы чудо, указанное  им, было тотчас же принято на веру всеми  остальными.

Таков всегда механизм всех коллективных галлюцинаций, о  которых часто говорится в  истории и достоверность которых  подтверждается тысячами человек. Было бы лишнее, ввиду опровержения вышесказанного, указывать на умственные качества индивидов, входящих в состав толпы. Эти качества не имеют значения; невежда и ученый, раз уж они участвуют в толпе, одинаково лишаются способности  к наблюдению. Положение это может, пожалуй, показаться парадоксальным, но чтобы доказать его, нам пришлось бы цитировать такое множество исторических фактов, что на это понадобились бы целые тома. Не желая, однако, оставлять  читателя под впечатлением бездоказательных утверждений, я приведу несколько  примеров, взятых случайно среди той  массы фактов, которую мне пришлось бы цитировать.

Наиболее типичный случай такой коллективной галлюцинации - причем толпа состояла из индивидов  всякого рода, как самых невежественных, так и самых образованных. - рассказан  лейтенантом Жюльеном Феликсом в  его книге о морских течениях. Фрегат "La Belle Poule" крейсировал  в море, разыскивая корвет "Berceau" с которым он был разъединен сильной  бурей. Дело было днем и солнце светило  ярко. Вдруг часовой увидал покинутое  судно. Экипаж направил свои взоры на указанный пункт, и все, офицеры  и матросы, ясно заметили плот, нагруженный  людьми, прикрепленный буксиром к  лодкам, на которых виднелись сигналы  бедствия. Все это было, однако, ничем  иным, как коллективной галлюцинацией. Адмирал ДеФоссе тотчас же отправил лодки на помощь погибающим. Приближаясь  к месту катастрофы, офицеры и  матросы ясно видели кучи людей, волнующихся, протягивающих руки, и слышали  глухой и смешанный шум большого количества голосов. Когда же наконец  лодки подошли к этому месту, то оказалось, что там ничего не было, кроме нескольких ветвей с листьями, унесенных волнами с соседнего  берега. Такие явные доказательства, конечно, заставили галлюцинацию исчезнуть.