Межэтнические отношения в рамках национальной политики России

Возвращение истории: 4 ноября

Видимо, надеясь заслонить дату 7 ноября, власти придумали праздник 4 ноября, не сумев придать ему хоть сколько-нибудь внятного смысла. В результате, с  одной стороны, его присвоила  Православная церковь, а с другой — его стали эксплуатировать  шовинисты. Он стал праздником, раскалывающим страну. Пока это праздник только для кого-то в Москве, но вряд ли для кого-то в Махачкале. Однако у тех далеких событий было и очень важное демократическое содержание.

Многие  историки сходятся во мнении, что победа в Смуте открывала перед российским народом перспективу перехода к модернизации с опорой на общество. Россия могла встать на путь, по которому уже пошла Западная Европа и который в нашей стране представляли и будущие вожди раскола, и лидеры народного ополчения. У современной России есть выбор, что отмечать 4 ноября: порыв к свободе, которым отмечена и сама Смута, и выход из нее, или восшествие на престол Романовых (празднование этого события фальшиво в современной республике), или разгром поляков, которого на самом деле не было, потому что это была гражданская война, в которой, к слову, Романовы занимали не самую лучшую позицию в стане Тушинского вора.

Стремление  к свободе — это то, что может  объединить всех российских граждан  независимо от национальности. И это относится ко всей истории России, истории, которой, если мы хотим сплотить страну и действительно создать нацию, необходимо придать именно такой смысл: поиск и обретение свободы.

И конечно, это должна быть история всех народов  России, включенная в мировой исторический контекст. Перефразируя известные слова «вождя народов», можно сказать, что нам нужна такая история России, в которой история русского народа не отрывалась бы от истории других ее народов и где история всех народов России не отрывалась бы от мировой истории.

Обрести образ будущего

Впрочем, история может быть опорой только той нации, у которой есть осознание  своего будущего. Без будущего история  не нужна. Для создания нации нам  не хватает образа будущего и стратегии  его достижения. В целом и в возможных деталях. Несмотря на наличие всяческих «стратегий». Потому что стратегия без идей, вдохновляющих если не все общество, то хотя бы значительную его часть, не становится общественным явлением.

Ясно, что  не народ создает образ и стратегию. Но он может и должен участвовать в их обсуждении. Их не может создать и один президент. Этим должна заниматься ответственная элита, объединенная в политические партии, предлагающие свои варианты будущего, основанные на разном понимании общих ценностей.

Отсутствие сколько-нибудь вдохновляющего видения будущего России у правящей элиты очень хорошо иллюстрирует предлагаемая реформа образования, которая, отказываясь от традиционной для российско-советской школы цели формирования гармонично развитой личности, заменяет ее ложно понятой рациональностью: учить только тому, что потребуется в суженной до функциональности жизни.

Действительно, если все видение будущего развития России сконцентрировано в условном «Сколкове» и не предполагает новых  «запусков Гагарина», то образование потребуется только избранному кругу тех, кого в это «Сколково» допустят. Но тогда не получится нации.

Преодолеть  заброшенность и  ненужность

Как заметил  Руслан Хестанов, «такие бурные, спонтанные проявления недовольства, какие произошли  на Манежной, во всем мире сопровождали перепролетаризацию населения в период мощных технологических перестроек экономики и всего общества. Но если в Европе это было связано с научно-промышленным скачком, то у нас — с деиндустриализацией и архаизацией экономики и социальной структуры». Архаизация общества, вызванная в том числе идущим с 1990-х годов процессом распада экономики и системы образования, формирует новый тип ненужного человека. И в Москве, и в русской провинции, и на Кавказе.

Чувство заброшенности и ненужности очень сильно во всей российской провинции, особенно в национальной и особенно среди интеллигенции. Это чувство отверженности поддерживается СМИ, прежде всего телевидением, преподносящим под видом псевдоюмористических передач оскорбительный образ как провинциального русского обывателя, так и «кавказского человека». Тем более что ему не противопоставляется ничего позитивного и жизнеутверждающего.

В течение  почти двадцати лет, прошедших после  распада Советского Союза, национальный вопрос был на периферии государственного интереса. Власти, конечно, не одобряли национализма в национальных республиках, тем более когда он грозил российскому единству, но со снисходительной иронией относились к националистическим эскападам Жириновского, рассматривая его как полезного клоуна, отвлекающего националистический электорат от «реальных пацанов». При этом погромный национализм экстремистских организаций, похоже, не рассматривался как реальная угроза, а в силовых структурах даже воспринимался с сочувствием, как форма сдерживания «кавказской агрессивности». Участие многих сотрудников правоохранительных органов в чеченской войне и теракты не добавляли им симпатий к «инородцам». Убийства и избиения представителей национальных меньшинств, конечно, преследовались, но не вызывали гневной реакции. Как заметил один московский дагестанец, «к нам никто не приезжал, когда убивали наших, как приехали к болельщикам, когда убили одного из них».

В советское  время крупные города на Кавказе  были центрами современной урбанистической  культуры, в них жило много представителей научно-технической интеллигенции, в том числе национальной. По мнению профессора Хестанова, «сейчас города превращаются в большую деревню. Исчезает городской образ жизни. То, что происходит сейчас в Москве, на Кавказе началось примерно с крушения Советского Союза. Село ринулось в города, потому что в селе оказалось нечего делать. И это смешение разных стилей жизни породило конфликты не только в Москве, но и в городах Кавказа. Только в Москве это воспринимается как межэтнический конфликт, хотя корни одни и те же. Это депролетаризованная среда. Это люди, которые потеряли свою социальную ориентацию». Причем это не зависит от национальности.

Воспитание  патриотизма, как это предполагает реформа школы, в такой среде  не только бесполезно, но и опасно. Потому что архаично понятый патриотизм — это заведомо этнонационализм с присущим ему радикализмом. Это мы уже имеем сейчас. Восстановление современной, основанной на знаниях экономики, в том числе на Кавказе, и ориентированное на такую экономику образование, в том числе изучение демократически понятой истории всех народов России, — лучшее воспитание патриотизма. И лучшая основа для гражданского единства российской нации.             

Кто отвечает за российскую нацию

Ответственность за создание политической нации лежит не на государстве и чиновниках, а на тех, кого принято называть интеллектуалами, на тех, кто формирует общественное мнение, независимо от того, к какой социальной группе они относятся: творческой и научной интеллигенции, специалистам, предпринимателям, сотрудникам СМИ. Но когда одни представители интеллектуальной элиты России готовы пожертвовать половиной страны ради ложно понятого принципа самоопределения народов, как будто эти народы проявили какое-то желание самоопределяться; когда другие готовы вытолкнуть «инородцев» из России из-за любой драки хулиганствующей молодежи; наконец, когда все эти интеллектуалы готовы терпеть потоки разрушающей Россию оскорбительной глупости, которую постоянно преподносят СМИ, в отношении всех народов страны, в лучшем случае брезгливо отворачиваясь от них, трудно говорить об ответственности.

США преодолели разрушающий страну расизм тогда, когда  ее интеллектуальная, в первую очередь  творческая, элита заняла самую активную позицию в борьбе с этим злом. Не государство, а именно общество сформировало нетерпимое отношение к расизму и способствовало окончательному включению черной Америки в американскую политическую нацию.

Создание  российской политической нации станет возможным, когда интеллектуальная элита, отказавшись от столь любимой в России позы иронически отстраненного отношения к собственной стране, сможет сказать о ней, как когда-то сказал об Индии Джавахарлал Неру: «В ней есть что-то неуловимое, что-то от древней легенды. Кажется, что какие-то чары владеют ее душой. Она — миф и идея, мечта и видение и в то же самое время нечто совершенно реальное, осязаемое, ощутимое… Но она в высшей степени достойна любви, и никто из ее детей не может забыть ее, куда бы ни забросила их судьба и какая бы необыкновенная участь ни выпала на их долю». Индия еще более сложная страна, чем Россия, но ей удается сохранить единство, в том числе благодаря возвышенному отношению к ней индийской интеллектуальной элиты.

Институт  межнациональных  отношений  

Межнациональные отношения в России держатся на огромном количестве институтов как официальных, так и внутренних. Их постепенное размывание может привести к необратимым последствиям, убежден старший научный сотрудник Института гуманитарных исследований Академии наук Республики Башкортостан Азат Бердин

Федеральная и региональные власти активно обсуждают  строительство нового института  межнациональных отношений. Говорят  о разных подходах к национальной политике, в том числе о советском  опыте. Но предпочтение отдается формированию мультикультурализма — самостоятельному развитию в одном государстве нескольких этносов и сосуществованию в качестве государственного двух и более языков (Швейцария, Бельгия, Канада). О крахе этой модели в Европе уже заявляли французский президент Николя Саркози, британский премьер-министр Дэвид Кэмерон, германский канцлер Ангела Меркель. По их мнению, она не справилась с задачей по интеграции мигрантов. Российскую власть это не смущает. На Госсовете в Уфе прозвучало намерение рассматривать эту модель как базовую для строительства новой национальной политики.

— Азат Тагирович, насколько для России применим западный подход к выстраиванию межнациональных отношений? 

— Чаще приводят в пример, к сожалению, США. Калька с американского образца  строительства нации совершенно нам не подходит. Американская нация изначально формировалась как нация эмигрантов, я не считаю осколки коренного населения, загнанного в резервации. В России все по-другому! У нас союз коренных народов, отличающихся путями этногенеза. Эти народы имеют свои анклавы и вовсе не смешиваются в единую массу. Для нас башкир или татарин — это не только происхождение, это сформировавшаяся идентичность. Слепо копировать чужой опыт — абсурд.

На  особом положении

— Зато у нас схожая ситуация с Великобританией, которая, как известно, состоит из формально равноправных королевств — Англии, Шотландии, Северной Ирландии. Плюс княжество Уэльс…

— Совершенно верно. Мы часто приводим эту аналогию, предлагали ее, например, на прошедшем  президиуме Госсовета по межнациональным  отношениям в Уфе. Этот опыт у нас  почему-то упускают. А посмотреть есть на что. Там имеется, например, шотландский парламент, естественно, он опирается на свою историю, идентичность. Имеется Ассамблея Великого княжества Уэльс. Но при этом, обратите внимание, нет английского парламента. То есть нация, которая является укрепляющей в этом союзе, по инициативе которой этот союз заключен, носитель не столько этнической, сколько гражданской идентичности, своего парламента не имеет. Потому что в отличие от других, ей бояться ассимиляции и ущемления своих прав не приходится. Поэтому британский парламент является одновременно и английским. Речь действительно идет о равноправии. А когда у нас говорят, мол, русских 80% в России, поэтому страна по западным меркам должна быть мононациональной, явно не учитывают тот же британский опыт. Там шотландцев, например, в процентном соотношении значительно меньше, чем у нас «нерусских», но есть Шотландия.

А лучший опыт — наш собственный. Никогда  у нас не было «россиян башкирского  происхождения», у нас башкир был  башкиром и одновременно россиянином. Понимаете? И не только в советское время.

— Вы о привилегиях, которые башкиры получили при вступлении в Россию?

— Оно  ими обусловлено, без соблюдения этих прав они просто не вписывались  в Россию. Последним памятником автономности башкир в империи стало башкирское войско. Было царство Польское, было Великое княжество Финляндское, а было войско башкиро-мещерякское. Права вольных башкир существенно отличались от прав государственных крестьян, не говоря уже о крепостных. Все изменилось к худшему на рубеже веков, когда Россия, как и сейчас, пошла по пути форсированной догоняющей модернизации. Войско распустили еще в 1865 году. В начале ХХ века в России, как и сейчас, пытались создать единую нацию россиян. Петр Столыпин говорил мусульманам: «Пропитайтесь сначала русским цементом, господа!». Мусульмане отвечали: «Тогда мы уйдем в Турцию!». А думские политики им: «Ну и уходите!». Высокомерие привело к распаду империи. Конечно, это была не единственная причина. Но как только сработали другие, сразу появилась национальная рознь — и страна распалась. Созданная по результатам гражданской войны система автономий, национально-территориальных республик потому и была настолько прочна, что создавалась на целой системе исторических компромиссов. Она 70 лет (а теперь получается уже 90) держала страну. Автономии, заметьте, были разные: крупные союзные республики, затем автономные республики, у них уже прав чуть меньше. Далее автономные округа у совсем маленьких народов, которым даже кадров не хватит, чтобы укомплектовать элементарные структуры, но им тоже нужно право на самоопределение. И все это формировалось на единой объединяющей идеологии с одной культурной матрицей, в том числе с русской классикой, русским языком. Обращаю внимание, что систему территориального устройства Советского Союза высоко ценил изгнанный из СССР основатель мировой социологии Питирим Сорокин.